Звук солнца павел пепперштейн

Павел Пепперштейн: «Мой мозг постоянно придумывает фильмы»

Кадр из фильма «Звук Солнца». Предоставлено MIEFF

Художник, бывший участник арт-группы «Инспекция “Медицинская герменевтика”» Павел Пепперштейн занялся кинематографом. На Международном фестивале экспериментального кино он представит свой фильм «Звук Солнца» и войдет в состав жюри конкурсной программы. TANR узнала, чем привлекла художника киноэстетика, что ждет саунд-арт в будущем, почему клип — это тоже искусство и причем здесь Илья Лагутенко.

Павел, расскажите, почему вы от живописи и писательства перешли к съемкам кино? С чего все началось?

Мой мозг постоянно придумывает разные фильмы и показывает мне какие-то несуществующие сцены и картинки. Я еще в 90-е годы писал рассказы в форме фильмов. Потом наступил момент, когда мы с Наташей Норд вместе решили снять «Звук Солнца», и года два работали над ним.

Свет как звук — это впечатления от каких-то научных исследований? Повлиял Чюрленис с «Сонатой Солнца», Малевич или образы поэзии Серебряного века?

Это давняя идея, которая являлась мне в разных преломлениях. В какой-то момент мне захотелось снять «сухую» версию «Сталкера». В этом фильме все время течет вода, а я носился с идеей все засушить. Действие происходило бы в пустыне, на некой аномальной территории. Туда ступают три исследователя, как и у Тарковского. Они в звукоизолирующих скафандрах, потому что известно, что там присутствует некий звук. По развитию сюжета они лишаются этих скафандров, попадают под воздействие этого мистического звука, и с ними начинаются всякие трансформации…

Выходит, вас вдохновляет наш классический кинематограф?

Да, конечно. Помимо Тарковского еще фильмы Сергея Эйзенштейна и его книги, которые я внимательно прочитал и остался очень впечатлен. Но в то же время на меня повлиял Альфред Хичкок. Ориентация была на эстетику отчасти авангардного кино, а отчасти детективного нуара.

Интересно, что вас интересуют возможности звука. То, что делают сегодня саунд-арт-художники, Юрий Календарев, Дмитрий Морозов (::vtol::), очень захватывает. Может, в будущем нас ждет саунд-арт от Павла Пепперштейна?

Все, что касается звука, вообще очень интересная область, поскольку звук напрямую влияет на мозг. В нашем фильме на героев воздействует то, что можно назвать бессознательным звуком. Звук воздействует на сознание, но сознание при этом его не регистрирует. Вся авантюрная коллизия оказывается абсолютно галлюцинаторной. Ведь неслучайно фильм снимался в 2012–2013 годах, он во многом о предконфликтной атмосфере Европы, которая, с одной стороны, погружена в негу и томление, а с другой — таит в себе нарастающую тревожность.

А правда, что на фильм как-то повлиял Илья Лагутенко? Вы даже собирались снять с ним отдельное кино?

Да, был такой план. На создание «Звука Солнца» меня очень вдохновил музыкальный проект «КЕТА», сделанный Ильей Лагутенко и Андреем Антонцем (Andrei Oid), интересный и глубокий. Не знаю, дойдет ли до этого дело, но я бы с удовольствием снял Лагутенко в одном из своих фильмов.

Илья Томашевич (куратор факультета «Режиссура монтажа» Московской школы нового кино), с которым вы вместе будите судить участников фестиваля, говорит, что влияние кино на зрителя можно назвать настоящим экспериментом. Вы сейчас тоже считаете кинематограф самым сильным инструментом воздействия?

Я экспериментирую над зрителем и над собой. Но это не единственный сильный способ воздействия. Все еще можно воздействовать текстом, огромное воздействие оказывает музыка, тот самый звук, очень сильно влияние запахов на мозг, что хорошо иллюстрируется знаменитым примером из романа Пруста, когда запах и вкус липового чая и пирожного «мадлен» спровоцировали у героя целый шквал воспоминаний. Так что эксперименты могут быть самыми разными. Кинозал — далеко не единственное экспериментальное поле, но одно из самых значимых, с этим я согласен.

Я хочу понять, где проходит граница между видеоартом, экспериментальным кино, артхаусом. Что из этого больше искусство?

Знаете, психиатры говорят: «Желание симулировать сумасшествие является симптомом сумасшествия». Точно так же и здесь. Искусством является все то, что называется искусством. Что касается жанров, то их множество, я еще добавлю документалистику, скрининг — это фон для чего-то еще, танца например. Есть очень интересный мне жанр клипа.

Но каждый из этих жанров нацелен на разную аудиторию.

Просто есть кино, которое созывает зрителя, а есть то, которое пытается от него убежать. И за последним, мне кажется, будущее. Массовый зритель уже мало кого волнует. Когда в нашем сетевом пространстве каждый человек накрыт огромным шквалом информации, становится значимым некое сокрытие. Утаивание каких-то культурных продуктов. Мне очень интересно развитие герметичного кино. Это не значит, что оно настолько сложное, что его не может понять массовый зритель. Причины его сокрытия не политические, а эстетические.

Скажите, а вы все-таки сняли «Убийство в Эрмитаже»? Надеюсь, обошлось без жертв?

Идея этого фильма была предложена мной для выставки Manifesta, которая была в Эрмитаже в 2014 году, но план не осуществился. Никаких убийств в Эрмитаже не произошло. Может быть, когда-нибудь я и сделаю такой фильм.

Фильм «Звук Солнца» можно увидеть на Международном фестивале экспериментального кино в Москве 23 июля.

Источник

Звук солнца

• |
• 2016
• |
• 90 мин.
• |
• Россия

• Режиссер: Павел Пепперштейн, Наташа Норд
• В ролях:
• Язык: Русский
• Возрастные ограничения: 16+

16 января в кинотеатре Пионер в рамках открытия нового сезона Pioner Talks состоится специальный показ фильма «Звук солнца» и обсуждение книги «Тайна нашего времени» художника и писателя Павла Пепперштейна. Куратор литературной программы Пионера Сергей Сдобнов и литературный критик и поэт Лев Оборин обсудят с автором, как в его текстах эротика, фантазия, ирония и насилие создают мерцающие образы будущего, в которое возьмут тех, кто готов к исследованию своего тела и духа.

Сюжет фильма вращается вокруг изысканий группы ученых, которые опираясь на гипотезу о том, что свет по сути является звуком, сосредотачивают свое внимание на так называемом звуке Солнца. Посредством достаточно сложной технологии они проводят секретный эксперимент, в ходе которого звук Солнца усиливается специальными устройствами и начинает ретранслиро­ваться с помощью незаконного использования высотных конструкций, таких как телебашни в Берлине и Москве или Эйфелева башня в Париже. Звук не регистрируется человеческим сознанием, однако усиление его присутствия непредсказуемым образом воздействует на поведение разных людей. Ряд агентов отправляется на поиски ретранслятора этого Солнечного звучания, поскольку волна массового, но не слишком заметного безумия овладевает различными группами населения. В фильме задействовано множество известных философов, художников, актеров и других необычных персон, которые мастерски справились с исполнением своих ролей.

РАСПИСАНИЕ И БИЛЕТЫ
ТЕПЕРЬ В МОБИЛЬНОМ ПРИЛОЖЕНИИ ПИОНЕРА

Источник

«Реальности не существует»: режиссер Евгений Митта снял одиссею Павла Пепперштейна

Биография Пепперштейна — связующее звено между поколением молодых художников и наследием московского концептуализма, один из основателей которого — его отец, художник Виктор Пивоваров. Работы Павла Пепперштейна успешно продаются на мировых аукционах с начала 2000-х годов. В 2015 году серия его рисунков «Ландшафты будущего» ушла с молотка на торгах Achenbach Art Auction за €165 000. Сам автор — как в искусстве, так и в жизни — старательно размывает границы между высоким и низким, серьезным и несерьезным, вымыслом и реальностью. Помимо изобразительного искусства он выступает как литератор, рэппер и модельер. На премьере фильма Павел Пепперштейн заявил, что его роль исполнил Джуд Лоу, а картину сравнил с малоизвестным чешским фильмом 1980-х годов о вымышленном гении. Forbes Life поговорил с Евгением Миттой и Павлом Пепперштейном о том, как документировать жизнь и творчество человека, избегающего реальности.

— Какие у вас впечатления от первого просмотра?

Павел Пепперштейн: Мне кажется, ко мне этот фильм не имеет никакого отношения. Он понравился мне именно как произведение Жени (режиссера Евгения Митты. — Forbes Life), в котором переплетены разные фактурные персонажи и пространства. Смотреть было интересно. Особенно мне понравились анимационные фрагменты, так как я с самого детства хотел быть художником-мультипликатором. Получается, что в каком-то смысле моя мечта реализовалась.

«Было бы клево, если бы меня действительно сыграл Джуд Лоу»

Евгений Митта: Паша сам рисовал отдельных персонажей и делал скетчи, которые мы использовали в анимации. Иногда аниматоры отталкивались от них, следовали за рисунком и что-то развивали. Если снимаешь фильм о виртуозно рисующем человеке, логично использовать анимацию. Лучше вплести картины в нарратив, чем показывать их просто так.

— Вы всегда заранее договаривались о съемках, или была возможность снять что-то неожиданное?

Е.М.: Происходило по-разному. Иногда договаривались заранее, иногда Паша мог позвонить и пригласить снять какое-то мероприятие. Документалистика завязана на сопричастности жизни героя. Я долго думал, как Паша воспримет получившийся фильм. За время работы мы настолько сблизились, что смог предсказать такую реакцию.

П.П.: Да, было бы клево, если бы меня действительно сыграл Джуд Лоу.

«Сейчас напоминание о том, что реальности не существует, особенно актуально»

— Были моменты, когда вы запрещали что-то снимать?

Е.М.: Иногда Паша сопротивлялся, когда на него пытались надеть петличку (петличный микрофон. — Forbes Life). Он боялся, что она будет сопровождать его везде, даже в туалете, но в итоге мы пришли к компромиссу.

П.П.: Если бы это был чужой человек, я бы его просто послал. Похоже, только нашему поколению советских людей знакомо представление о том, что есть друзья и весь остальной мир. Это совершенно разные этические категории. Мы в этом выросли и это впитали. Другу можно все: хочет тебе засунуть микрофон — ничего не поделаешь. Благодаря дружбе и доверию я шел на эту премьеру как на праздник.

— Кто придумал название, и как оно родилось?

П.П.: Название придумал Женя.

Е.М.: У Паши своя реальность, которую он формирует. Его взгляд близок к буддистскому пониманию того, что мир формируется в сознании человека, где собирается в нечто целое, а за пределами сознания сложно говорить о том, каков он на самом деле. Это обстоятельство требовало своего подхода. Когда мы только начали работу над фильмом шесть лет назад, я не очень понимал, как вести повествование, будет ли там одна стержневая история, на которую будет нанизано все остальное. Потом я понял, что с Пашей это не сработает, так как у него очень много граней и проявлений. Именно тогда возникла идея делать сериал, а не фильм, после чего я стал монтировать материал событийными блоками-сериями.

«Этот фильм по своей природе ближе к тому, что сегодня принято называть «постдок» — открытая форма на грани игрового и документального жанра»

П.П.: Мне кажется, что сейчас напоминание о том, что реальности не существует, особенно актуально. Сегодня очень много усилий прикладывается к тому, чтобы уплотнить иллюзию реальности. Меня это немного смущает. Я пытаюсь не то чтобы бороться с этим, это слишком громкое заявление, но хотя бы сделать так, чтобы не было слишком душно. Когда вокруг слишком реально, становится очень тяжело.

— Вы размываете границы не только между реальностью и вымыслом, но и между серьезностью и иронией. Почему для вас это так важно?

П.П.: Я предпочитаю дистанцироваться от таких слов, как «ирония» или «стеб», так как они сами по себе предполагают наличие чего-то серьезного. Мне ближе тотальное воспарение туда, где этого деления нет и быть не может. Раз и навсегда стереть саму возможность серьезности — это, может, и преступное обстоятельство, но для меня крайне желанное, пусть и очень серьезное само по себе.

— Любой фильм о художнике — это попытка встроить его в контекст. Насколько для вас важно чувствовать себя частью арт-сообщества?

П.П.: Я предпочитаю воображаемый контекст, который всегда нереален лишь до какой-то степени. В этом смысле о контексте можно вообще не заботиться, он так или иначе свое возьмет. Попытки сознательно в него вписаться кажутся мне наивными. Чем дальше ты от него убегаешь, тем сильнее он тебя настигнет. Задача не в том, чтобы его отразить или отрефлексировать (этого и так достаточно), а в том, чтобы размыть его. Например, полезно перемежать существующих художников с несуществующими. Это давняя традиция. Существуют отличные художники, которых никогда не было, придуманные Комаром и Меламидом, Ильей Кабаковым, группой «Инспекция «Медицинская герменевтика» (художественная группа, основанная Пепперштейном вместе с Сергеем Ануфриевым и Юрием Лейдерманом в 1987 году. — Forbes Life). Я убежден, что в истории искусства должны присутствовать вымышленные авторы и произведения.

— Чем «Пепперштейн, сюрреалити-шоу» отличается от других кинобиографий художников?

Е.М.: Этот фильм по своей природе ближе к тому, что сегодня принято называть «постдок» — открытая форма на грани игрового и документального жанра, которую очень сложно определить. Классическое произведение стремится к центральному образу, композиционному центру, а в этом фильме нам захотелось от этого уйти. При этом своего рода одиссея, путешествие по жизни, или трип, все равно выстраивается, но это многослойная и хитроустроенная история. В сюрреальности есть и обратная сторона — производство фильма, которое стоит денег. В этом нас поддержал фонд Владимира Смирнова и Константина Сорокина.

П.П.: Мне очень нравится, что это сделано именно так, «на рассыпание». Раньше мои друзья приносили мне разные рецензии и статьи про мою работу. Я их куда-то складывал, но не обращал особого внимания. В какой-то момент я их все перечитал, и в своей совокупности они мне очень понравились. При этом, когда их читаешь, не возникает абсолютно никакого цельного образа. Этот эффект мне очень понравился: вообще непонятно, о ком или о чем идет речь. Я даже думал издать эти тексты отдельной книгой, но понял, что с получением разрешений будет большой геморрой.

Мне во время просмотра вспомнился чешский фильм Ладислава Смоляка 1980-х годов про гения Яру Цимрмана. Причем совершенно непонятно, жив ли он до сих пор или умер, в какой именно области он был гением. Узнать это поручается одному журналисту, который отправляется в деревню, где, кажется, жил Цимрман. Он попадает в дом, где тот жил, но, оказывается, что там находится музей перин. Какая-то женщина водит экскурсию по дому, а из магнитофона раздаются истории о том, как Цимрман дает совет Чехову написать пьесу о трех сестрах, а не о двух, или помогает Эдисону изобрести лампочку. После экскурсии неудовлетворенный журналист возвращается к этому дому, заглядывает в окно и видит, как экскурсовод раздевается, причем оказывается, что это мужчина, и ложится в кровать, накрываясь периной. На экране появляется надпись «Яра Цимрман лежащий, спящий». Это, собственно, и есть название фильма. Мне кажется, он имеет какое-то отношение к тому, что мы увидели сегодня.

Источник