Вид тюрьмы с космоса екатерина

§ 9. ПРОЕКТ ЕКАТЕРИНЫ II ОБ УСТРОЙСТВЕ ТЮРЕМ

Изучая историю царской тюрьмы в XIX и XX веках, мы начинаем ее с последней четверти XVIII века, когда тю­ремное заключение как наказание начинало играть более значительную, чем в предшествующее время, роль.

B биографии известного обследователя тюрем различных евро­пейских городов Джона Говарда рассказан, между прочим, инте­ресный эпизод из его поездки в Россию в 1781 году. Желая за­стать тюрьмы в их действительном, неприкрашенном виде, он, не въезжая в город, вышел из экипажа и прошел по улице столицы пешком. Однако весть о его приезде быстро распространилась, и он немедленно получил приглашение на прием к императрице Екатерине во дворец. Он отклонил это предложение, мотивируя свой отказ тем, что он приехал в Россию не для посещения двор­цов, а для осмотра тюрем. Вместо приема и аудиенции у самодер­жавной правительницы России Говард предпочел разыскать пала­ча этой правительницы и из беседы с ним убедиться, что, как он и предполагал, смертная казнь, считавшаяся отмененной в России, фактически не отменена и совершается в замаскированной форме и жестокими способами посредством кнута и плетей [49].

Так Екатерине и не удалось «обойти» Говарда с той легкостью, с какой она заручилась благорасположением Вольтера и Дидро.

Говард проявил в данном случае такие свойства исследователя, которых совсем не обнаружило большинство авторов работ по тюремному вопросу. Они обычно не умели разглядеть наиболее темные стороны в положении мест лишения свободы и не учиты­вали, что слова законодателя, определяющие карательную систему, не совпадают с ее фактическим состоянием.

B первые годы своего царствования Екатерина составила про­ект об устройстве тюрем. B него были внесены такие основные требования об организации тюрем, которые не только в России, но и в других странах были в полном противоречии с действитель­ным положением мест лишения свободы и которые начали осуще­ствляться много позднее, лишь через несколько десятилетий.

Ko времени составления проекта Екатерины идеи Говарда уже были известны в России, а в 1791 году даже принимались меры к их популяризации. Этим заняяѵся первый в России юридический журнал, носивший такое обширное название: «Театр судоведения или чтения для судей и всех любителей юриспруденции, содержа­щий достопримечательные и любопытные судебные дела, юридиче­ские исследования знаменитых правоискусников и прочие сего рода происшествия, удобные просвещать, трогать, возбуждать к добродетели и составлять полезное и приятное времяпрепровож­дение. Собрал Василий Новиков». B четвертой части этого изда­ния помещен перевод многих страниц из книги Говарда «О тюрь­мах Англии и о мерах к их устроению». B статьях под заголов­ками «Всеобщее изображение бедствий, претерпеваемых в англий­ских тюрьмах» (стр. 70—94), «Худые обычаи в английских тюрь­мах» (стр. 94—103) и «Поправление, предложенное господином Говардом к строению и управлению темниц» (стр. 103—141) пе­реводчик и издатель журнала описывает такое положение англий­ских тюрем, которое имело место и в России. Есть все основания думать, что он приводил эти страницы не столько для того, что­бы познакомить русского читателя с состоянием английских тю­рем, сколько для того, чтобы обратить внимание на положение тюрем в нашей стране. Он возлагал слишком большие надежды на императрицу Екатерину, которой он посвящал свое издание и следующие строки своего предисловия: «В дни благословенного Вашего державствования в стране, где царствует правосудие и торжествует невинность, где изгоняется порок и водворяется до­бродетель, где низится невежество и возвышается просвещение, — в сии дни блаженства я рожденный и воспитанный приемлю сме­лость повергнуть ко стопам виновнице оного посильный плод тру­дов моих, яко дань признательности и глубочайшего благогове­ния.

Эти строки о правосудии, о торжестве человечности писались Василием Новиковым в то самое время, когда его знаменитый од­нофамилец сатирик Николай Новиков, клеймивший неправосудие и взяточничество, уже почти стоял на пороге Шлиссельбургской кре’пости, куда его заточила в 1792 году Екатерина.

Проект тюремной реформы ставил своей задачей дать подроб­ные предписания такого устройства тюрем, которое учитывало критику Говардом состояния тюрем в разных странах.

Знакомство с этим проектом представляет несомненный инте­рес уже одним сопоставлением того, что императрица писала для своей рекламы и что в действительности создавала для народа: глубокая пропасть лежала между ее словом и делом. Для рекламы этого проекта на самом деле сделано немало. Англичанин Кокс, осматривавший тюрьмы в некоторых русских городах при Ека­терине и напечатавший описание своего путешествия в Россию и другие страны (это описание было переведено на немецкий, фран­цузский и другие языки), знакомит читателей с этим проектом. Через сто лет после того, как в России в 1873 году встал вопрос о тюремной реформе, проект Екатерины был извлечен из государ­ственного архива и, трижды опубликованный в печати, преподне­сен как вполне оригинальное творение «ее гения» [50], внесшего «ве­ликие начала любви и милосердия, которые были включены в наше уголовное правосудие великой преобразовательницею». B ка* честве доказательства того, что проект был самостоятельным и оригинальным произведением Екатерины, автор приведенных выше слов указывает, что книга Говарда «О тюрьмах и госпита* лях» появилась на английском языке в 1777 году, а на француз­ском лишь в 1784 году и только после 1784 года ознакомила Ев­ропу с бельгийской тюрьмой в Генте, где было проведено заклю­чение бродяг й нищих, как в работных домах Екатерины.

Проект тюремного устройства был не творением гения, не ак­том любви и милосердия, а совершенно несбыточным фантазиро­ванием, в реальность которого, конечно, не верила и сама Екате­рина, не сделавшая никаких попыток к реализации своего тюрем­ного проектирования, если не считать того, что в Петербурге и Москве для показа иностранцам были устроены места заключения по ее проекту.

Мы называем проект плодом фантазии потому, что он исхо­дил из полного отрицания русской действительности и совершен­но не отвечал истинным намерениям Екатерины. He приходится, конечно, думать о том, что проект не был проведен в жизнь лишь под влиянием французской буржуазной революции: в этом про­екте не было ничего революционного, но было кое-что либераль- — ное. Недаром щекотливый вопрос о тюремной дисциплине и о сред­ствах ее поддержания обходился здесь полным молчанием. Такое умолчание было, конечно, неслучайным. Екатерина предпочитала не раскрывать своих карт, и, поскольку проект должен был остать­ся только на бумаге, умолчание не создавало неудобств, так как перед тюремной администрацией не вставал вопрос, как расправ­ляться с арестантами.

Беспочвенность проекта сказывалась в намерении провести разделение заключенных по полу и притом с устройством отдель­ных тюремных зданий для мужчин и женщин, в разобщении след­ственных и осужденных, в создании особых тюрем для различных категорий осужденных вплоть до устройства особых тюрем для приговоренных к смертной казни, для содержания их перед казнью и пр.

Главный интерес проекта заключается именно в полном его расхождении с состоянием тюрем не только при Екатерине, но, как мы говорили выше, и много десятков лет спустя. B пенитен­циарной литературе он не привлекает к себе внимания. Если о нем вспомнили в 1873 году, то сейчас же о нем и забыли, потому что он к тому времени был так же беспочвенен, как и за сто лет перед тем.

Сто статей проекта распадаются на несколько разделов, из ко­торых основных три: 1) о строении тюрем разного наименования для заключенных разных групп, 2) о содержании заключенных и 3) о тюремной администрации.

Особенностью первой части проекта об устройстве тюрем яв­ляется размещение заключенных по их группам в специальных тюремных зданиях.

Так, проект намечал отделение уголовных преступников от за­ключенных за неплатеж долгов, а для первых создавал: 1) под- стражную тюрьму, 2) приговорную И 3) тюрьму для Осужденных.

Под подстражной тюрьмой разумелась следственная тюрьма, т. e. для предварительно заключенных в целях воспрепятствовать им уклониться от следствия и суда. Приговорная тюрьма предназна­чалась, с одной стороны, для приговоренных к срочному тюрем­ному заключению, а с другой — для приговоренных к ссылке. При этом обе эти группы приговоренных также должны были содер­жаться раздельно. Тюрьма для осужденных в губернском городе должна была состоять из трех специальных подразделений: 1) для приговоренных к смерти, 2) для приговоренных к вечному заклю­чению и 3) для приговоренных к каторге. Везде проводилось раз­деление заключенных по полу.

Таковы постановления проекта о классификации заключенных с делением их на группы по тяжести назначенного наказания. За­конодатель был уже вполне знаком с положительными сторонами такой классификации заключенных, но из последующего нашего ознакомления с фактическим состоянием тюрем в России мы уви­дим, сколько времени потребовалось для того, чтобы хотя бы в незначительных размерах провести такую классификацию в жизнь.

C точки зрения противопоставления пенитенциарного екатери­нинского проектирования и тюремной действительности представ­ляют интерес многочисленные статьи проекта об архитектуре, са­нитарии и гигиене тюремных зданий. Проект предписывал выби­рать место для построения тюрем близ проточной воды и на «вольном воздухе». Определялись размеры помещений для аре­стантов, размеры печей и лежанок при этих печах, окон в тюрем­ных зданиях (полтора аршина высоты). Предлагалось устилать тюремные дворы камнем. Особое внимание уделялось устройству тюремных больниц с койками, с тремя сменами белья на них, с больничными халатами и колпаками, ночными столиками при койках и колокольчиками при них для вызова врачебного пер­сонала.

Этих ночных колпаков и колокольчиков на ночных столиках заключенные не дождались ни от самой Екатерины, ни от всех ее преемников династии Романовых, но они тысячами умирали в сы­рых казематах за крепостными стенами, в монастырских тюрьмах, умирали от голода и холода, от пыток и истязаний за стенами тю­рем, замков и острогов, и потому настоящей иронией звучат эти предписания о вызове врачей и сиделок колокольчиками.

Говоря о режиме тюрем, проект устанавливал за неимущими заключенными право на бесплатное предоставление им одежды и пищи из общего котла с остальными заключенными.

Вопросы о дисциплинарном взыскании обходились полным молчанием, кроме права тюремщика перевести арестанта «в тем- ную тюрьму замя^», доведя ¢6 э?9м н^мадледно до эта нумерация обрывается на первых же де­сятках статей, а окончательный проект разбит ровно на сто ста­тей. Так как в архивном деле мы нашли в сохранности листы, ко­торые или были перечеркнуты, или на них имелось всего несколь­ко строчек, то нужно думать, что мы нашли бы тут же и собствен­норучную редакцию окончательного проекта. Если ее не оказалось, то, следовательно, ее не было и редактором рукописи была не Ека­терина.

Ho для нас представляет интерес и сопоставление содержания обоих проектов для того, чтобы посмотреть, что из первоначаль­ной редакции перешло и что не было включено в окончательный проект.

B появившейся в печати редакции екатерининского проекта (в журналах «Русская старина» и «Тюремный вестник») мы не находим добавления к восьмой статье, которого не оказалось так­же и в первоначальной редакции, но которое мы нашли в архив­ном деле с окончательной редакцией. Это добавление интересно для нас в том отношении, что оно подтверждает правильность мо­его предположения о неслучайной забывчивости Екатерины спро­ектировать статьи о мера* поддержания тюремнОй дисцидлинии

Это добавление предусматривает случай массовых беспорядков в тюрьме и гласит: «Внутри замка иметь набатный колокол для призывания на помощь в случае общего умысла и приготовления тюремных к побегу, или общего непослушания, ропота, скопа, за­говора и возмущений».

B первоначальной редакции оказались такие статьи, которые, не будучи зачеркнуты автором проекта, тем не менее не перешли в окончательную редакцию. Ho надо удивляться не тому, что редак­тор не перенес их в окончательный проект, а тому, что они нашли себе место в первоначальной редакции: слишком очевидна была невозможность их практического осуществления и слишком ясна была полная их ненужность. K числу таких статей относится, на­пример, статья об устройстве в губернском тюремном замке столько «горниц», или камер, сколько в губернии уездов (в дру­гой редакции говорится: «сколько округов»). Если припомнить, что Екатерина правильно проектировала разделение заключенных не только по полу, но и по приговору, с полным разобщением под­следственных от осужденных, то придется признать, что в своем стремлении классифицировать заключенных она заходила слиш­ком далеко, когда предполагала вносить в эту классификацию еще и географический момент. Ясно, что сам по себе такой географи­ческий принцип ровно ничего не давал и создавал такое количе­ство «горниц» в тюрьме, что превращал ее в настоящий лабиринт. Если, проектируя в своем «Положении о тюрьмах» отделение под­следственных арестантов от осужденных, она повторяла здесь статью 171 своего «Наказа», заимствованную из книги Беккариа, то разделение заключенных в камерах по уездам было плодом ее самостоятельного творчества.

He нашла места в окончательном проекте и та статья первона­чального проекта, текст которой £жатерина повторяла несколько раз и под разной нумерацией (в одном месте под № 14, в другом под № 33, в третьем под № 10 и т. д.). Эта статья предписывала чинам тюремной администрации «всякие три часа смотреть каж­дую часть, есть ли посаженные налицо и здоровы ли они». Эти справки каждые три часа о здоровье арестантов звучали бы так нелепо, что редактор не решился включить статью в окончатель­ный проект. Эта статья также является самостоятельным творче­ством Екатерины.

He прошли в окончательный проект и некоторые другие статьи собственноручного проекта Екатерины, и надо признать, что от этого окончательный проект не проиграл. B окончательном проек­те относительно обстановки тюремных камер лишь указано, что в них устраивается неподвижный каменный стол и такие же непод- нижные каменные скамьи у стрла. B рукдцнси Же вместсі скаме^ сказано в одном месте «каменные кресла», а в другом — «камен­ные стулья». Это проектирование каменных кресел способно вы­звать улыбку; тюремная мебель в виде кресел слишком не подхо­дила к острогу. Каменных неподвижных столов и таких же ска­мей, к счастью, русские арестанты не получили даже и там, где они сидели, придавленные каменными стенами. Проектируя эту каменную мебель, автор проекта, очевидно, хотел лишить арестан­тов возможности передвигать стол и скамьи с места на место по их усмотрению. Лишь позднее это было достигнуто путем вделки столов в стену и приковывания стула цепью.

Интересно, что в первоначальном проекте вопрос об оплате пи­тания арестантов разрешался иначе, чем в окончательном, а имен­но: проектировалось предоставление пищи бесплатно лишь неиму­щим арестантам и требование, чтобы имущие заключенные содер­жали себя сами. Впрочем, в дальнейшей редакции неимущим уже вменяется в обязанность отрабатывать стоимость их питания. Классовый момент находил здесь свое отражение в установлении различного питания для лиц разных состояний.

Знакомство с рукописью показывает также, что в окончатель­ном проекте появились статьи, не находившиеся в первоначальной редакции. Видно, что составление проекта давалось автору с большим трудом: одни и те же статьи переписывались по многу раз без сколько-нибудь существенных изменений. Приходится удивляться, что «муки творчества» затрачивались на статьи со­всем несложного, очень простого содержания. И в то же время это творчество не простерлось на такие существенные стороны тю­ремной жизни, как труд и дисциплина, не говоря уже о воспи­тании.

Мы уже знаем, что императрица поручила губернскому проку­рору ознакомиться с проектом* и сравнить его с существующим положением. Он должен был оценить и проектированные штаты администрации с точки зрения правильности их и соответствия по­требностям. Размах автора проекта оказался здесь несбыточно широким, и прокурор урезал количество предположенных долж­ностей более чем на 33 процента.

Из архивного дела с проектом Екатерины можно почерпнуть сведения о количестве заключенных, содержавшихся в том самом году в тюремном замке Петербурга. Эти сведения сообщает тот самый губернский прокурор, которому Екатерина поручила сопо­ставить ее проект о тюрьмах с действительным положением в тю­ремном замке. Bo всем этом замке оказалось всего-навсего 133 арестанта. Прокурор сообщает не только поименно их список, но.и сведендо дб;И^ДфВсту4плениях, р ^довии и о поле, *

Сведения даны на 18 марта 1788 г. B тюремном замке аре­станты были разбиты на следующие семь групп:

П e p в а я г p у п п а. Чиновные и из дворян — 14 чел. (взят­ки, кража, убийство, продажа чужого человека, подлог и пр.).

Вторая группа. Разночинцы—17 чел. (неповиновение помещику, паспортные преступления и рекрутские, кража и пр.).

T p e т ь я г p у п п а. Купцы и мещане — 14 чел. (мошенниче­ство, подлог, укрывательство беглого, убийство и пр.).

Ч e т в e p т а я г p у п п а. Дворовые и крестьяне — 27 чел. (кража, убийство, побои).

Пятая группа. Подследственные — 21 чел. (побеги).

Ш e с т а я г p у п п а. Несостоятельные должники — 33 чел.

C e д ь м а я г p у п п а. Женского пола — 7 чел. (кража, не­имение паспорта, побег).

Ho возвратимся к проектированным Екатериною штатам уго­ловной тюрьмы в губернском городе. Эти штаты делают более ясным для нас тот состав администрации, который должен был обслуживать подследственных и осужденных в губернском центре.

Проект штатов был разбит на две части. Одна из них отно­сится собственно к тюрьме, а другая — к тюремной больнице. Шта­ты тюрьмы и тюремной больницы исходят не из численности здо­ровых или больных арестантов, которая не могла быть одинако­вой в различных губернских городах, а из числа основных подраз­делений тюрьмы. Поэтому число сотрудников тюремной админи­страции определяется в основном наличием трех частей тюрьмы (подстражная, приговорная и для осужденных).

По проекту тюремная администрация в губернии возглавляет­ся «надзирателем тюрьмы» с окладом в 151 руб. в год. Это — предшественник губернских тюремных инспекторов, появившихся лишь на целое столетие позднее. Bo главе администрации каждой губернской тюрьмы ставится должностное лицо, получившее B проекте официальное название «тюремщика». Хотя это официаль­ное наименование и не было впоследствии признано, но оно твердо укрепилось позднее в разговорной речи для обозначения высших и низших служителей тюрьмы как представителей всякого насилия, гнета и жестокости во всех ее формах. Непосредственными помощ­никами главного тюремщика должны были явиться «три отделен­ных тюремщика», т. e. по одному в каждой из трех уже извест­ных нам составных частей тюрьмы. Содержание «тюремщика» в год было предположено в 126 руб., трех его помощников — по 24 руб. Под начальством «отделенного тюремщика» проектирова­лось поставить по одному «старшему сторожу» (с окладом 15 руб. в год) и по два сменяющих один другого «младших сторожа».

Для ведения денежной отчетности и письмоводства проектиро­вались должности «книгодержателя» (так перевела Екатерина не­мецкое слово «бухгалтер») и «кописта».

Для исполнения хозяйственных обязанностей проектировались должности, которые во все последующее существование царской тюрьмы выполнялись самими заключенными, а именно: кашевар, два его помощника, портомой, четыре работницы и два дровосе­ка. Остальной штат приходился на больницу во главе с докто­ром, который должен был получать 300 руб. в год. B штат тю­ремной больницы, кроме того, входили смотритель, лекарь, под­лекарь, лекарские ученики, сторожа, «сидельники», «сидельницы» и др. [51]. , j .*Ц

Статьи проекта о тюремных штатах, несомненно, вносили не­которое уточнение и некоторую стройность в хаотическое состоя­ние дела управления местами заключения того времени и после­дующего, но и они не были осуществлены.

Я указывал выше на отрыв проекта от русской действительно­сти, на полное игнорирование различия в численности заключен­ных по разным тюрьмам. Совершенно такое же критическое за­мечание мне попалось в уже цитированном мною архивном деле из бумаг статс-секретаря Безбородко. Там имеется набросок не­подписанной бумаги с указанием, что размер «ссылочных тюрем» не может быть одинаков во всех городах, откуда приговоренные к ссылке направляются в Москву, а отсюда в мае и августе — в предназначенные им места ссылки. Это обстоятельство постоянно вызывало особое скопление арестантов как в самой Москве, так и в городах по пути следования к Москве.

Итак, проект Екатерины оказался мертворожденным. Совер­шенно ясно, как относилась она сама к этому своему писанию: она, конечно, не задавалась целью провести его в жизнь, смотрела на него так же, как впоследствии сама расценивала свой знаменитый «Наказ», называя его болтовней.

Проект Екатерины, как и ее «Наказ», написан в мягких тонах. Мягкие слова звучали непривычно-ново, ибо предшественники Екатерины говорили другим языком. Им не были свойствеПны упоминания о человеколюбии, о гуманности, выдвинутые фран­цузскими энциклопедистами и повторенные в начале последней четверти XVIII века в России. Предшествующему законодатель­ству не приходилось стесняться, когда оно требовало «бить нещад­но» и когда оно лозунгом своей борьбы с преступностью и с не­угодными ему элементами ставило устрашение, «дабы другим было неповадно». Однако хорошие слова о человеколюбии, дохо­дившие до слуха российских судей и администрации, ничего, кро­ме раздражения барабанной перепонки уха, не вызывали. Как и сама Екатерина, они ничего не сделали для того, чтобы отменить или существенно изменить тюремную практику.

Говоря слова о человеколюбии, законодатель не отменял ни кнута, ни плетей, ни розог, ни клеймения раскаленным железом, ни рванья ноздрей. He отменялось даже употребление в приговоре слов о нещадном битье кнутом. Смягчения репрессий не хотел господствующий класс дворянства, в руках которого целиком на­ходилось все дело правосудия и борьбы с преступностью.

Итак, слова о гуманности, хотя и очень громкие, не заглушали ни свиста кнута и плетей, ни стонов истязуемых жертв судебной и административной расправы. He могли всерьез принимать при­зывы к человеколюбию и чины тюремной администрации, видя принесенных к ним в тюрьмы полуживых людей, окровавленных и обезображенных палачами во исполнение приговоров по указу «ее величества». A те, которые направляли всю уголовную политику и которые близко стояли к законодательнице, не могли не знать, что она сама первая не следовала идеям своего «Наказа», опубли­кованного на четырех языках, и не останавливалась даже и перед казнью четвертованием, как она поступила с Пугачевым. Впро­чем, о таком способе расправы с вождем крестьянского восстания Екатерина постеснялась написать Вольтеру.

Я указывал ранее, что представители высшей власти, окружав­шие Екатерину, знали истинную цену ее призывам к человеколю­бию. Одним из самых близких и доверенных ее людей во всех делах расправы с политическими врагами был известный своей жестокостью Шешковский.

Декабрист Штейнгель приводит интересный эпизод из дея­тельности Шешковского. Он интересен для нас тем, что показы­вает, в каком направлении протекала практика Шешковского по розыскным делам и каким пустым звуком для него были слова его повелительницы о гуманности.

Бывший издатель журнала «Друг юношества» М. H. Невзо­ров был послан от Новиковского общества путешествовать и во время казни короля Людовика XVI находился еще в Париже. При возвращении в Россию на самой границе он был схвачен и отвезен в Петропавловскую крепость. После многих тщетных до­просов о злонамеренных замыслах Новиковского общества Шеш­ковский показал Невзорову записку, которую он назвал запиской самой императрицы. B этой записке было сказано: «Бить его по­леном, если не признается». Невзоров отвечал: «Руки императ­рицы не знаю, но может ли быть, что та же рука, которая начер­тала божественный Наказ, способна была написать слова, при­личные простой бабе? Вы клевещете на государыню». Шешков- ский был смущен, но Невзоров, по словам Штейнгеля, оставался в крепости до смерти Екатерины Y

У нас имеется совершенно неоспоримое доказательство, что ру­ка, писавшая «божественные слова Наказа», была способна пи­сать слова, еще более резко расходившиеся с этим «Наказом», чем слова в записке на имя Шешковского. Я напоминаю об уже изве­стной нам из первой главы «высочайшей» резолюции по делу из­вестной Салтычихи, когда Екатерина повелела пытать вместо Салтычихи на глазах последней кого-нибудь другого [52].

Ho возвратимся к проекту «Положения о тюрьмах», а именно к вопросу о времени его составления. B архиве (ЦГАДА) мною обнаружены три дела, в двух из которых хранятся два экзем­пляра проекта, начисто переписанные, а в третьем — черновые на­броски этого проекта. Только эти последние писаны рукой самой Екатерины, и на них нет никаких сведений о времени их написа­ния. Ha одном же из двух начисто переписанных экземпляров проекта имеется, как было указано выше, подпись рукой Екате­рины с отметкою: «10 марта 1788 г.».

B литературе интересующий нас проект известен как проект именно 1788 года, но имеются все основания утверждать, что в какой-то его части он уже был составлен значительно ранее, хотя, может быть, и не в окончательной форме.

B иностранной печати упоминание об этом проекте я встре­тил в работе англичанина Кокса, который посетил Россию еще в 1778—1779 гг. Ему было разрешено осмотреть тюрьмы в не­скольких городах, и он получил от императрицы через ее статс- секретаря письменные ответы на предложенные ей вопросы о тюрьмах и о больницах в России. B своей книге, напечатанной в Лондоне в 1784—1786 гг. и уже в 1786 г. изданной на фран­цузском языке, Кокс сообщает читателям сведения об изготовле­нии Екатериной проекта тюремного устава. Таким образом, уже ко времени посещения Коксом России был составлен проект о тюрьмах. Кокс сообщает краткие сведения о содержании этого проекта. Несомненно, что здесь приводятся сведения из извест­ного уже нам проекта. Так, например, Кокс сообщает, что по тюремному проекту тюрьмы строятся отдельно для преступников и для несостоятельных должников. Уголовная тюрьма делится на три части: 1) для подследственных, 2) для осужденных к сроч­ной тюрьме и 3) для осужденных пожизненно и для каторжан. Каждая из этих частей делится еще на две, из которых одна пред­назначена для мужчин, а другая — для женщин. При тюрьме должна быть больница. Здание тюрьмы должно быть построено за городом и у проточной воды.

Свое короткое сообщение о тюремном проекте Кокс закан­чивает комплиментом императрице: его читателям интересно

будет узнать, что императрица входит в эти мелочи и старается нритти на помощь жертвам юстиции 1.

B своей другой книге, специально посвященной тюрьмам и больницам, Кокс дал такое описание состояния русских тюрем при Екатерине, которое находится в противоречии с его компли­ментами об ее лицемерных заботах относительно жертв юсти­ции.

Приведенные мною ниже вопросы Кокса о состоянии тюрем в России и ответы на эти вопросы представляют тот интерес, что они относятся к постановке тюремного дела вообще, а не только к тюрьмам Петербурга или какого-нибудь другого города. Надо признать, что ответы представляли для Екатерины некоторые затруднения и что полная откровенность была здесь неудобна, так как положение карательной системы в России вообще и тюрем­ной, в частности, не находилось в соответствии с требованиями гуманности и потому ожидания иностранца далеко не оправды­вались. Вот почему в ответах сквозит стремление представить по­ложение лучше, чем оно было в действительности.

Неизвестно, насколько полно и точно воспроизведены Кок­сом полученные им от Екатерины ответы на поставленные им вопросы. Bo всяком случае, эти напечатанные в книге ответы сильно разнятся от ответов, найденных нами в архивном деле.

Нет ни малейшего сомнения, что найденные нами в архиве вопросы и ответы относительно положения тюрем в России яв­ляются вопросами именно Кокса и ответами на них, хотя они и не носят нигде никаких указаний на фамилию Кокса. Это яв­ствует из их сопоставления с текстом книги.

B то время как в книге Кокса напечатано всего восемь во­просов, относящихся к уголовным тюрьмам, в рукописи их 22, и они относятся частью к тюремному заключению несостоятель­ных должников, а частью к госпиталям.

1 «Тюрьмы и госпитали в России в XVIII веке по наблюдениям Виль­яма Кокса» — «Русская старина» 1907 г., июль, стр. 24—^4.

Первоначально познакомимся с ответами, напечатанными в книге Кокса.

Ha вопрос, имеется ли общий план для постройки тюрем, Екатерина отвечала отрицательно.

Ha второй вопрос — о мерах для поддержания чистоты в тюрьме и для предупреждения заразных болезней — Кокс полу­чил ответ: «В силу благоприятного для заключенных обыкно­вения им позволяют во многих местах ходить в баню».

Ha вопрос, имеются ли при тюрьмах больницы, Екатерина отвечала, что они имеются не везде.

Ha четвертый вопрос — об отделении маловажных преступ­ников от более тяжких — Кокс получил ответ, что хотя и суще­ствует закон о помещении приговоренных к смерти «в покаян­ную тюрьму», но таковая не повсюду имеется.

Ha пятый вопрос — о праве арестантов закупать в тюрьме съестные припасы и вино — последовал ответ, что в тюрьмах продаются всякие съестные припасы, но не водка.

Ha шестой вопрос, заковывают ли женщин в кандалы, по­следовал ответ: «Законы умалчивают об этом. Таким образом, повсюду, где это случается, следует это рассматривать как зло­употребления, которые должны быть отменены».

Ha седьмой вопрос — о возможности освобождения от даль­нейшего заключения тех, которые исправились, — дан ответ, что это возможно в порядке частного помилования и общей амни­стии, и здесь же указано, что каторжные направляются в ссылку, а убийцы клеймятся раскаленным железом на лице и некоторые идут в кандалах, другие — с вырванными ноздрями.

Следует отметить несоответствие ответа на третий вопрос дей­ствительному положению вещей, так как тюремных больниц в то время нигде не было. Точно так же неверен ответ на шестой во­прос, так как заковывание женщин в кандалы было общим пра­вилом и применялось в России даже и в XX веке при послед­нем Романове. Сама Екатерина своим именным указом, заме­нив Салтыковой смертную казнь пожизненным заключением, по­велела содержать ее в оковах.

He отвечал действительности и ответ на вопрос об отделении тяжких преступников от маловажных, так как, во-первых, «по­каянных тюрем» нигде не существовало и, во-вторых, такое вы­деление «смертников» и по старому закону применялось лишь на короткое время перед самой казнью для религиозного их на­путствия.

Наконец, и ответ на вопрос о смягчении участи исправив­шихся арестантов вводит Кокса и его читателей в заблуждение, так как ни общая амнистия, ни частное помилование не приме­нялись в целях избавления от наказания уже исправившихся, а вызывались соображениями иного рода. Вводит в заблуждение и такая формулировка ответа, которая заставляет предполагать, что клеймятся раскаленным железом лишь убийцы, между тем как эта мера, как и рванье ноздрей, широко применялась при осуждении на каторжные работы за самые разнообразные пре­ступления.

Таким образом, из рассмотрения напечатанных в книге Кокса ответов Екатерины на его вопросы о положении тюрем в Рос­сии вытекает неизбежный вывод, что ответы не соответствуют действительности, замаскировывают истинное положение русских тюрем и во всяком случае не отличаются прямотой и искрен­ностью. Найденная нами рукопись с ответами на вопросы Кокса показывает, что редакция этих ответов была иная, более под­робная, но и в этой редакции ясно сквозит желание изобразить состояние тюремного дела в России в более выгодном свете. Так, например, в рукописи мы нашли дословно следующий ответ на вопрос Кокса о мерах для предупреждения болезней в тюрьмах: «Об оном точного законоположения нет, но зависит от попече­ния тех судебных мест, в чьем ведомстве СОСТОЯТ КОЛОДНИКИ, вследствие чего в 17-м пункте инструкции караульным офицерам при Московской розыскной экспедиции предписано с определен­ным лекарем осматривать больных колодников и их пользо­вать» *.

Такой ответ показывает явное желание ввести в заблужде­ние Кокса и его читателей-иностранцев, так как посещение аре­стантов лекарем в Москве совсем было не известно провинциаль­ным тюрьмам и было таким исключительно местным московским явлением, которое не могло служить примером состояния вра­чебной помощи в местах заключения того времени. B рукописи ответ на шестой вопрос (о заковывании женщин) дан в иной форме, нежели в книге Кокса. B рукописи указывается, что узаконений относительно наложения оков на женщин или отно­сительно запрещений такого наложения в России нет. Если суд налагает оковы, то с целью предупредить побеги. Таким образом, в рукописи ничего не говорится о недопустимости заковывания женщин в кандалы, как решительно высказано в ответах, напеча­танных в книге Кокса.

Точно так же и ответы на другие вопросы даны в рукописи значительно подробнее. B виде примера укажем, что в ответе на первый вопрос даны сведения о месте нахождения тюрем, по­лученные от губернаторов: «По присылаемым в сенат планам видно, что тюрьмы и остроги по удобности местоположения в не­которых городах построены внутри крепостей, где же крепостей нет, то и в предместьях, а главным образом близ текущей воды».

Мы уже знаем, что в проекте Екатерины устройство тюрем должно было производиться у «текущей воды». Можно сомне­ваться, чтобы большинство тюрем уже находилось «у текущей воды»; нахождение тюрем даже в предместьях создавало бы за­труднения для органов следствия и суда и для всего дела обслу­живания тюрьмы.

B одном из вопросов, относящемся к содержанию в тюрьме несостоятельных должников, Кокс интересуется: «От заимодав­цев ли имеют они пропитание и не содержатся ли в железах?». Ему был дан ответ в очень решительной форме, что кандалы на таких лиц не накладываются, что они содержатся за счет займо- давцев и немедленно освобождаются, если плата за содержание не внесена.

Значительная часть вопросов Кокса относится к организации в России больниц и врачебной помощи населению, но это выходит за пределы темы нашей работы.

Мы увидим из последующего изложения, что от Кокса от­нюдь не ускользнуло тяжелое положение русских колодников и он не скрывает его и от своих читателей. Он делает свое описа­ние совершенно спокойным тоном, но отмечает и такие факты, к которым отнестись спокойно едва ли мог и читатель последней четверти XVIII века.

Уклончивые ответы на указанные выше вопросы Кокса не помешали английскому автору сделать общий вывод о всей рус­ской карательной системе и отметить, что «уголовные законы в России далеко не так гуманны, как утверждают некоторые пи­сатели» *.

Источник