Жаркое солнце
Тому, кто стыдил его за то, что он
бывает в нечистых местах, он сказал:
«Солнце тоже заглядывает в помойные ямы,
но от этого не оскверняется».
Диоген Синопский
Без пятнадцати десять. Ни души. Больничный коридор наполняется мраком. С потолка сыпется штукатурка.
Сюда никогда не попадают просто так. Об этом знают наверняка и не хотят себе в этом признаваться. Каждый, кого сюда привозят, на вопрос «Кто вы такой?» при возможности вяло мямлит свои данные. Но больничный персонал называет их одинаково и даже врача ласково нарекли палачом.
Лёгкая дымка смерти окутала проход к стационару. Кажется, ей никогда не выбраться из этих стен. У них удивительный цвет. Какой? Придумайте сами. Здесь он у каждого свой. Если бы вы лежали на смертном одре, было ли бы вам дело до стен?
Здесь обязательно умрут все. И старушка на вахте, и ребёнок с воспалением лёгких. Ты можешь и не знать, что умираешь. Но попадая сюда, заруби это себе на носу.
Болит сердечко? Бедняжка, тебе в палату 203 на втором этаже, тебя ждёт лысый старик в зелёных тапочках. Он пришёл умирать ещё три года назад.
Ноет поясница? Дружище, видишь даму в лиловом халате? Она тоже пришла сюда с ноющей поясницей, теперь у неё язва желудка. Беги отсюда. Спасайся.
Шучу, ты уже здесь. Отсюда нет обратной дороги.
На последнем раунде превесёлой игры под названием «жизнь» тебя ждёт палата 113. О ней мечтает каждый, кто попадает сюда. Проходя мимо неё, по телу наскоро пробегают мурашки. И каждый раз, когда врач окликает тебя, ты надеешься, что пришла твоя очередь.
У каждого здесь есть номерок, благодяря которому ты становишься в очередь этой комнаты смерти. Кто-то пытался отсрочить свой отход в иной мир, нарочно потеряв железный квадратик. Глупец. Пытаясь выйграть пару лет, он в тот же день отправился в морг.
С тех пор никто не пытался терять и обменивать свои номера, мечтая только об одном. О палате 113. Кажется, и во снах они бредят о том, чтобы пройти эту игру до конца. Некоторые не могут спокойно умереть до того, как попадут в заветное местечко. А если умирают – никто не жалеет их. Все продолжают вдыхать лёгкую дымку смерти у комнаты-мечты.
Чем так привлекательна 113-я палата? Нет, туда не привозят горячую пиццу и не смотрят сериалы. Две голубые кушетки стоят в оцепененной тишине, занятые двумя счастливчиками, которым даются сутки, чтобы умереть, помолившись за свою душу.
На стенах этой палаты висят и Будда, и Иисус, и Аллах, и даже Сатана. Попадая в 113, ты можешь креститься, медитировать, каяться в грехах, молиться, выбирая себе того или иного покровителя извне. Стотринадцатые мечтают о лёгкой кончине, о светлой жизни на небесах, о прощении своих грехов. Главное для них — не ошибиться в религии, в боге, в себе. Попадая туда, они понимают, что главную ошибку в своей жизни они уже совершили, загремев в эту больницу и палату под заветным номером 113.
Если вы не попали в это злачное местечко, и всего-навсего представляете его в голове, я, как старожил этого здания, готов провести для вас маленькую виртуальную экскурсию. Не переживайте, нас никто не заметит. Я имею право делать всё, что захочу, потому что я – дух. Вы можете называть меня как пожелаете: чертовщиной, призраком, фантомом. Я есть я, и живу в этой больнице уже полвека. Ваше дело соглашаться на экскурсию. Два раза не предлагаю.
Начнём-с. Вот мы с вами проносимся мимо охраны и вахты. Вот мы с вами садимся передохнуть на подоконник в большом холле. Я тихонько дышу на окно, чтобы оно запотело. Эй, не отставайте. Что вы хотите увидеть? Здесь нет ничего интересного, кроме, сами знаете, какой палаты. Давайте? Хуже не будет.
Сегодня в комнату покаяния привезли двух. Первый, на кушетке у стены, выглядит совсем дряхло и истасканно. Отощалый старик с искусанными скукоженными пальцами будто бы и не лежит на кушетке, так уж мало места занимает, сморщившись за долгие годы своего пребывания на этом свете. Только это вовсе не старик, а двенадцатилетний мальчик. Ему тяжело дышать в своём затасканном кожаном мешке, как в скафандре, выброшенном на помойку много лет назад. Был ли он нужен кому-то раньше, не важно. Нужен ли он кому-то сейчас? Разумеется, нет. Любят здоровых, счастливых, красивых и тех, кто бесплатно решает их проблемы.
На другой кушетке у окна лежит мужчина лет сорока, а может, шестидесяти. Всё тело его плотно покрыто струпьями огненно-оранжевого цвета, только на ногах виднеются оттенки коричневого. Этот спокойный, зрелый мужчина мог бы напомнить вашего коллегу по работе, вашего соседа, каждое утро провожающего дочь в садик или даже вас – обычного человека. Но теперь ему уже никогда не стать обычным, да что там, такое количество повреждений кожного покрова может означать только одно: пришло время умирать.
Вы ещё не насладились видом из окна? Идёмте же ближе! Вон там слева морг. А рядом с ним клумба с ромашками. Красиво. Качественно. И покойникам приятно. А слева чёрный железный забор. Уютно и радует глаз. И мало кто знает из обитателей палаты, что размытая картинка за пределами больницы – это море. Тёплое, ласковое. Волны бьются о песчаный берег, будто пытаясь выбраться за его пределы. А другие волны их настойчиво ловят, унося обратно. Даже волны любят друг друга сильнее, чем люди.
Нет, мы не пойдем наслаждаться лаской песка и шепотом волн. Не переживайте, вы ещё успеете это сделать, ведь в палате №113 вы всего лишь гости. Счастливчики. Скажу по секрету: старики в коридоре завидуют вам.
Кушетку, которую занимал мальчик, прозвали «счастливой», её чаще предпочитают той, что занимает мужчина. Всё потому что в палату пускают ранним утром, а кушетка мужчины была у окна. Медперсонал не удосужился добавить комфорта живым мертвецам: обшарпанные оконные рамы не прикрывают занавески и до самого вечера дневной свет слепит глаза тем, кому выпадает «несчастливая» койка.
До нашего появления в палате 113 была абсолютная тишина. Это я точно знаю, поверьте. В последние дни жизни разговаривать совсем не хотят, и только в последние её часы человек жадно пытается заглотнуть всё, что осталось от его существа.
Мы с вами пришли сюда вовремя. Хотел бы я вам рассказать зачем, но заранее загадывать не буду. Ведь вы согласились следовать за мной по неизвестным мне причинам, а значит, и цель вашего визита известна лишь вам. Нет-нет, не торопитесь думать об этом, мне всё равно. А вам?
Первым молчание прервал мальчик. Едва слышным, хрипловатым и в то же время звонким голосом он произнёс: «Дядя, что там? Расскажите». Мужчина неподвижно лежит уже несколько часов подряд. Нет, он еще жив, просто смотрит. В одном направлении. В одном настроении. В одном стремлении. Он ждёт.
Глаза его устрашающе отекшие, сосуды полопались. Весь его исстрадавшийся организм просит только одного – сна. Но мужчина знает, что уснув на этот раз, больше не проснётся. И он лежит. Прерывистое и тяжёлое его дыхание выдаёт состояние здоровья. Но всё же это дыхание, каждый вздох полон кислородного аппетита. Вам и не понять.
«Оно скоро придёт, — ответил страдалец, — оно должно попрощаться».
Кто придёт? Куда? Зачем? Чего ждёт этот мужчина, терзаясь страдальческими муками? И можем ли мы ему помочь и, главное, надо ли?
«Кто придёт? — снова вопрошает мальчишка, — сестра обещала зайти два часа назад, омыть лицо и руки».
В самом деле, смотрите, дверь в злосчастную палату №113 отворилась. Молоденькая медсестра медленно прокатила тележку к кушеткам и провела необходимые процедуры. На самом деле она пришла проверить, не умер ли кто раньше времени, чтобы запах не распространился по всему отделению больницы. Но мальчик, наивный ребёнок действительно думал, что кому-то так важно протереть салфеткой его холодный лоб.
Но мужчина ждал не медсестру. Он всё ещё смотрит прямиком в окно. Он что-то ищет в этой округе смерти или, может, надеется, что всё это окажется просто сном.
«Вы кого-то ждёте?» — переспросил мальчик. Он явно недоумевал, что мужчина находится в оцепенении.
И тогда его собеседник поведал тайну: «Солнце. Я жду солнце. Оно всегда приходит на закате дня, и я жду, что оно навестит меня на закате дней моих».
Губы мальчика изогнулись в лёгкой улыбке. Ухмыльнувшись, он сказал: « Люди в этой палате ждут Иисуса, Аллаха, Будду, но уж точно не какую-то звезду, хоть и единственную в солнечной системе. Зачем вам оно? Оно даже не сможет вас согреть».
В ответ прозвучало следующее: «Солнце может и сжечь, и лишить тепла, и убить, и возвратить к жизни. Оно есть всё и всё есть оно. И только глупец не видит его силы. Это не просто звезда, не просто желто-оранжевое пятно на небосклоне. Жаркое солнце – вот мой друг и враг, убивец и спаситель, властелин мира всего».
Мальчик сказал только: « Но почему?» и явно был готов выслушать историю старика. А старик, кажется, всю жизнь ждал возможности излить кому-то душу.
Он выдержал паузу и продолжил:
«Солнце на моём пути всегда занимало особенное место. Помню, был ещё совсем крошкой, когда судьба связала с ним на веки вечные. В детстве я очень любил рисовать. Рисовал всё, что взбредёт в голову. Военные машины, волшебные герои, звери, люди – всех их чертил мой карандаш. Но всегда, даже когда рисовать совсем не хотелось, уголок тетради, листка я ограждал дугообразной линией, от которой отталкивались острые жёлтые полоски. Тогда я видел в них ласковые жёлтые лучи, теперь я уверен — это был огненный щит с острыми шипами.
Я никогда не упускал возможности нарисовать солнце. Каждый раз, когда я изображал его на рисунке, мне казалось, теплела не только моя нарисованная действительность, становилось жарче и бодрее мне самому. Я рисовал и рисовал солнце, искренне веря, что там, где оно светит, всё будет хорошо.
Отчётливо помню тёплые майские дни своего первого учебного школьного года. Наша учительница дала нам задание рассказать на весь класс, в какое путешествие мы мечтаем отправиться на летние каникулы. Мой лучший друг, Борька, рассказывал о том, что мечтает поехать к бабушке в деревню, чтобы помогать ей пасти корову и коз. Борьку подняли на смех, потому что все мечтали о другом. Самая красивая девочка класса, Лика, похвасталась, что летом она с родителями поедет в Лондон. Помню восхищённые глаза своих товарищей, с тоской сдерживающих признаки зависти. Лика в сентябре уже показывала фотокарточки с Биг Беном, Вестиминстерским дворцом и прочей британской белибердой. А вот Борька не поехал к бабушке. Потому что его бабушки не стало следующей ночью. Я не знаю, была ли у Борьки какая-нибудь подобная поездка в деревню или какая-нибудь другая бабушка. Но я бы сейчас очень хотел поехать в Борькину мечту.
Но запомнил я это задание не только поэтому. Тогда и я рассказал о том, куда мечтаю отправиться в путешествие. Я рассказал о том, что мечтаю полететь на солнце, чтобы собрать много тепла для того, чтобы делиться им зимой с теми, кто продрог, замёрз, устал от ненавистного холода, идущего отовсюду. Учительница тогда сказала, что это всё, конечно, хорошо, но мне надо спуститься с небес на землю, потому что солнце меня сожжёт.
А вот о том, что учительница напророчила мне судьбу, я понял слишком поздно.
Детство моё прошло как у всех деревенских мальчишек: горести и лишения были лишь маленькими песчинками неудовольствия на фоне радости простых светлых моментов. Гонять голубей, ходить в походы, на рыбалку, в лес за грибами, строить шалаши и играть в догонялки – всё это лучшие моменты моей биографии, в которые я, разумеется, испытывал ощущение абсолютного счастья.
Мои родители были фермерами. Правда, фермой наш маленький домик и участок было сложно представить, но прозвали нашу семью именно фермерской. Мама выращивала саженцы фруктовых деревьев, овощи, ягоды и продавала их на местном рынке по воскресеньям. Отец заботился о картошке больше, чем о нас с мамой, но картошка у него была крупная, сладкая, и если бы не она, мы бы не выжили на маминых огурцах и помидорах. Поздней осенью, зимой было совсем худо и голодно. Помню, лет в 9 только за два месяца я похудел на пятнадцать килограммов. Тогда меня положили в госпиталь за 20 км от дома. Добрый врач отпаивал меня горячим отваром трав, кормил овсом и перловой кашей. А когда я поправился, была уже весна, и я понял, что без моей помощи родителям не обойтись.
Так, с 10 лет я начал прогуливать школу и способствовать своим трудом семейному хозяйству. Дела пошли лучше и я даже смог сменить свои рваные сланцы на холщовые ботиночки. Нет, учителя не ругали меня и, кажется, были рады, что я перестал болеть и, как прежде, прыгаю через лужи. И всё было бы хорошо, и все были бы счастливы, если бы оно не разозлилось. Одним летом выдалась неладная погода для урожая – аномальная жара. И мы бы справились с ней, выстояли, мужественно нося воду для полива с речки, если бы жаркое солнце не было таким жестоким.
Жаркое солнце сожгло наш дом практически дотла в тот день, когда мы поехали продавать наш урожай. Тем летом горело всё: леса, дома, но главное, горели жизни и судьбы. Потеряв дом, крышу над головой, единственное место в мире, где по вечерам мы могли дружно собираться, забывая о тяжбах и невзгодах, мы лишились последней надежды.
Мать с отцом понимали, что возможности построить новое жилище нет. Тогда они сказали, что уезжают в город на заработки, а я уже большой взрослый шестнадцатилетний парень и мне нужно строить свою жизнь. Самому.
Они наказали мне ехать к бабушке в маленький городок на юге страны и обещали навещать меня каждый год. Так я, напуганный грядущими переменами и становлением самостоятельности, всё же был предвосхищен мыслью, что редкие встречи укрепят нашу семью.
Ты, друг мой, даже не представляешь, как досадно и обидно было понять через несколько лет, что они ни разу не написали, не позвонили, не приехали. Я больше никогда не видел своих родителей с того самого дня, когда жаркое солнце спалило наш дом. Я точно знаю, это оно всё подстроило.
Бабушка встретила меня без особой горячности, но была рада, что теперь у неё появился помощник. Я часто любил смотреть, как она вяжет сидя на коленках у стола. Бабушка умерла через три месяца после нашей встречи, а я… А я продолжил жить дальше.
Нет, я не балбесничал в бабушкином доме. Для получения образования у меня не хватало средств, и меня спасала работа уборщика пляжей. Солнце светит на южных курортах особенно сильно, рабочий день был для меня мукой — я страдал, потел, умирая от жары и жажды. Как же я радовался, когда оно заходило.
У меня появился друг, Сэм, – чернокожий парень с огромной белоснежной улыбкой. Он фотографировался со своей обезьяной вместе с отдыхающими, так мы и познакомились. Сэм замечательно говорил по-русски.
Оказалось, что он тоже оказался без семейного очага, но лишь на время, чтобы заработать денег для своей семьи. Он часто рассказывал, как мечтает подарить своей младшей сестренке большую куклу, когда вернётся в Африку. Его-то точно любило солнце, мой шоколадный друг любил его в ответ. Сэм невыразимо вдохновлял меня, я даже слегка завидовал ему: у него были те, ради кого хочется жить. А я был один.
Через 5 лет, когда мне было уже 25, Сэм улетел в Африку. Пожелал мне тогда счастья и всего прочего. Он гремел тяжёлыми сумками, в одной из которых лежала та самая кукла для его сестрёнки.
И всё было бы хорошо, и все были бы счастливы, если бы жаркое солнце Африки не забрало моего друга. Сэма я больше никогда не видел.
Теперь, в 25, я уже понимал, что учиться всё-таки нужно. Благо, здоровье мне позволяло. Кое-как я стал не кем-то там, собирающим бычки с песка, а спасателем.
Не могу сказать, что был я профессионалом. Пару раз спасти людей всё же не удалось, хотя были предприняты все необходимые меры. Но я был молод и горд, потому что спасал людей не просто от утопления, а от жаркого солнца, которое манило их в воду.
Так прошли еще 5 лет моей жизни. И перевернулась она уже после моего тридцатилетия. Однажды на пляже я встретил Свету.
Ей очень шло это имя. Она и вправду излучала свет. Огромная копна рыжих волос и открытое светлое лицо, покрытое маленькими оранжевыми веснушками, моментально завладели моим сердцем. Я встретил её, своё солнце, и полюбил как никогда раньше. Вот ведь как вышло, в детстве я мечтал полететь на солнце, а оно взяло и само прилетело ко мне. Из Риги.
Света мечтала стать известным музыкантом. Она играла на скрипке. Света в свои двадцать пять была молода, дьявольски красива и амбициозна. Мы часто сидели на пирсе у самого края, и она расплескивала воду ногами, хохоча, будто ей всего пятнадцать, и восклицала, что когда-нибудь она будет так же плескаться в лучах славы.
Честно говоря, я не знаю, хотел ли, чтобы она стала «звездой». Я просто хотел, чтобы она была счастлива, и хотел помочь. Но она никогда ничего не просила. Сквозь её кошачий взгляд проникала нотка надменности. Бывало, она ранила меня как укус пчелы.
Играла она восхитительно. И на скрипке, и как актриса тоже. В ней был тот самый природный артистизм, порой она заигрывала так, что я даже не мог прочесть в её глазах, любит ли она меня на самом деле. Но я всё равно верил ей. Потому что хотел верить или потому что любил, я до сих пор не понял. Но точно знаю, что и верил, и любил.
И всё было бы хорошо, и все были бы счастливы, только через полтора года она сказала мне «Ну пока!», а я стоял в аэропорту с глазами полными горячих слез и смотрел, как катится её чемодан. Света, моё теплое солнышко, улетела в Рио-де-Жанейро, получив возможность стать известной, и, конечно же, не позвала меня с собой.
Когда я вышел из здания аэропорта, я побрёл прямиком на тот пирс, где когда-то она плескала своими ногами, как золотая рыбка. Я успел к закату. Жаркое солнце забирало день и её — единственное, ради чего я хотел жить.
С тех пор я каждый день ходил смотреть на солнце. Мне было очень жарко и даже больно смотреть на него несколько часов подряд. Но я представлял, что все они там: мама, отец, Сэм, Света. Что они все вдруг раз — и выпрыгнут из него или протянут руки, чтобы забрать меня к себе. Что и говорить, спустя тридцать три года солнце остаётся единственным местом, куда я действительно хочу попасть.
В тридцать шесть я начал получать больные ожоги от частых встреч солнцем, но они не пугали меня. Даже когда они превращались в мокнущие раны, я терпеливо приходил на встречу с ним.
В один из летних дней, когда мне было тридцать восемь, меня увезли на скорой. Несколько пятен на моём теле превратились в угольно-черные дыры. Врач написал в заключении «злокачественная онкология кожи». А мне сказал просто: «Жаркое солнце тебя сожгло».
С каждым днём моё тело покрывают новые и новые струпья. Если бы все повреждения кожи на моём теле можно было обменять на деньги, я стал бы самым богатым человеком на земном шаре, дружок.
Эгей, смотри, оно уже здесь! Вон оно, горит, оно пришло за мной!».
О нет, извините, что доставил вам возможность такого зрелища. Если вы любитель острых ощущений, не стесняйтесь, поверните голову к кушетке мужчины. Да, теперь его трясёт, руки и ноги болтаются в воздухе, как воздушные шары, а лицо искривилось в болевом шоке.
Мальчик кричит: «Сестрааааааа!». И через несколько мгновений целая команда работников больницы хватает страдающего старика, помещает на каталку и увозит прочь.
Я знаю, такие сцены не приносят удовольствия наблюдателям. Но вы должны понять, я тоже не знал, что такое случится. Давайте-ка немного отдохнём. Закроем глаза и посчитаем до десяти.
Ну вот, вы и не заметили, как прошло целых четыре часа, пока вы закрывали глаза. В этой палате №113 время летит с бешеной скоростью.
Пока вы отдыхали, на кушетку, которую занимал мужчина, привели старушку с кудрявыми седыми волосами.
— Бабушка, почему этому мужчине стало так плохо?, — спросил новую соседку паренёк.
— Внучок, тебе бы не нужно этого знать, но раз уж ты спрашиваешь, расскажу. Люди говорят, он пострадал на пожаре. Чуть заживо не сгорел. С тех пор периодически бьётся в конвульсиях и болеет шизофренией. Ему вкололи сильную дозу снотворного, чтобы он не мучился, но, видимо, не помогло.
— .
-Ну что, я успокоила твоё любопытство? Тогда и мне помоги!- продолжала бабулька.
— С радостью, — ответил мальчик, всё ещё недоумевая, было ли то, что рассказал ему мужчина, правдой.
— Ничего особенного. Просто хочу помолиться, а за окном темнота. Побудь немного моим солнцем, посвяти мне фонариком вон на ту стену, возле двери.
И он светил. Да так долго, что уснул с включенным фонарём в руке.
И вот, смотрите, дорогие гости, уже настало утро, пройдёмте в коридор. Возле палаты 113 столпилось сборище больничных жильцов. Сквозь дверной проём струится ослепительный свет. Но они-то не знают, что светит не солнце, а человек.
На этот раз всё обязательно будет хорошо. И хотя счастливы будут не все и не сразу, но и вы, и я обязательно будем. Если захотим. И если, конечно, жаркое солнце не разозлится.
Ну, вот и всё, хватит стоять на пороге. Коридорная толпа зевак разрастается с каждой секундой. Слышите, я кричу им: «Уходите прочь, убегайте из этих бетонных коробок». Но они не слышат. Они хотят только одного — сдаться. Очередь будущих мертвецов. Не всё ли равно, кто за кем занимал?
Я прошу вас только об одном: не стойте, пожалуйста, с ними.
Источник