Намедни. Наша Эра
На главном в мире Каннском кинофестивале за фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем» дают первый приз (на самом деле он второй), а высшую награду получает Квентин Тарантино с фильмом под красноречивым названием «Криминальное чтиво», оно же «бульварное». Соперники вновь встретятся на церемонии «Оскар», а в России вновь зайдет спор о нашей духовности и их культурном империализме
Большое русское кино, «Утомленные солнцем» сложено про жизнь и судьбу. Красный комдив Котов — сам Михалков — в день своего ареста последний раз парится в бане, любит жену, объясняет дочурке, что пяточки у нее мягкие благодаря советской власти и сидит за стародачным столом, будто в имении из «Неоконченной пьесы…» (см. 1977). Нарядом особистов негласно руководит очаровательный оборотень, друг дома энкавэ-дэшник Митя — Олег Меньшиков. Костик из «Покровских ворот» (см. 1982) вырос в элегантно-порочного денди, обворожителя кинозрительниц. Котову еще по дороге на Лубянку расквашивают мужественное лицо, аэростат поднимает над полями огромный портрет Сталина, а хрупкий красавец Митя в своей квартире в Доме на набережной вскрывает вены, лежа в ванне с видом на Кремль.
Михалков явно ждал высшей награды фестиваля. На церемонии, не скрывая досады, говорит, что его опалило солнце Канн — у режиссера лицо обожжено первым загаром. Прилетев в Москву, Михалков заявляет: председатель жюри Катрин Денёв дала высший приз американцу, отрабатывая «Оскар» за свой посредственный фильм «Индокитай». Потому что США всюду борются за своих, а русский режиссер один защищает родину перед всем миром.
Во всем мире тем временем гремит слава Тарантино. 31-летний кинохулиган создал новый жанр — для молодых и наглых. «Криминальное чтиво», пародия на третьесортный детектив, играет в кичуху-чернуху с кетчупной кровью и прочими страстями-мордастями. У этого циничного остроумия нет ничего святого, и все другие фильмы теперь выглядят нудным «папиным кино». В Россию «Чтиво» приходит на пиратском видео. Навсегда завербовать молодых синефилов в поклонники тарантиновщины это не мешает — качество ворованных копий даже добавляет криминальной бульварности.
«Утомленные солнцем» номинированы на «Оскар» как лучший иностранный фильм, «Криминальное чтиво» — в шести главных национальных номинациях. Михалков свою единственную возможную золотую статуэтку получает. Тарантино достается только «Оскар» за лучший сценарий — конкуренция сильная и фаворитом года оказывается «Форрест Гамп».
Источник
25 лет назад: «Утомлённые солнцем» против «Криминального чтива»
«Утомлённые солнцем», реж. Никита Михалков, 1994
Когда Никита Михалков взялся за «Утомленных солнцем», многое было уже в прошлом: перестроечные страсти перекипели, сталинские репрессии сошли с политической повестки дня, стихли проклятия в адрес палачей, умолк плач по жертвам; даже самой страны, породившей весь этот ужас, больше не было в живых. Тогда-то и объявил Михалков, что собирается делать фильм, где действие происходит в 1936 г. Потом уточнил, что хочет поставить своего рода эксперимент: переселить чеховских персонажей «Неоконченной пьесы для механического пианино» в советские времена. Наконец, в короткие сроки написал (совместно с Рустамом Ибрагимбековым) сценарий, нашел необходимые (по меркам того времени — огромные) деньги и поставил по этому сценарию и на эти деньги фильм.
Эксперимент удается режиссеру в полной мере — и в гораздо более значительном смысле, чем тот, что он сам имел в виду или, во всяком случае, формулировал, запускаясь в производство. «Утомленным солнцем» суждено стать, вероятно, самым успешным (не путать с лучшим) фильмом Михалкова и уж точно одним из самым успешных российских фильмов за отчетные годы. Каннский Большой приз и иноязычный «Оскар» ненадолго вернут нашему кино мировой престиж, чем абсолютно оправдают вложенные изрядные средства. Однако не менее важно, что этот фильм спровоцирует бурные споры в отечественных пределах.
Прямая отсылка к «Неоконченной пьесе…» и её образной системе обратила бы на себя внимание и без режиссерских предуведомлений. Летний солнечный день, подмосковная дача, большое семейство, совместные чаепития и обеды, шутливые разговоры и розыгрыши, фортепиано и патефон, графинчик с настойкой в буфете… Все то же, и люди почти те же. Разве что вместо «Ведомостей» — свежая «Правда», вместо крестьян — пионеры, а вместо прежнего делового хозяина — хозяин новый, комдив Котов (Никита Михалков). И разговоры столь же необязательны и необременительны, и едва пророненное «господа» легко заменить на «товарищи», а когда благообразный старик (Вячеслав Тихонов) сообщает: «У нас снова была чистка, полкафедры разогнали за плохое знание марксизма-ленинизма…» — то полное впечатление, будто речь идет о чистке ковров.
«Неоконченная пьеса для механического пианино», реж. Никита Михалков, 1977
В эту идиллию и вторгается Митя, человек из прошлого (Олег Меньшиков). Бывший белый офицер, эмигрант, позже завербованный ОГПУ. Когда-то этот дом был и его домом, и Маруся (Ингеборга Дапкунайте) любила именно его, и он её тоже, но вынужден был отбыть за границу. Она страдала, ждала, резала вены, а потом вышла замуж за Котова — того самого нового хозяина, который, как выясняется, и превратил Митю в агента органов, отправив его отрабатывать свой долг перед Родиной. Теперь Митя возвращается, чтобы арестовать комдива. Тем временем никто из домочадцев не подозревает не то что о его миссии — даже о роде его занятий. Все свято убеждены, что их общий любимец — артист областной филармонии.
Его приезд сообщает семейной ситуации известный драматизм, пробуждая воспоминания о прошлой жизни и о несчастной любви, но узловой конфликт «Утомленных солнцем» крупнее мелодраматического любовного треугольника: Михалкову здесь необходимо нравственное и политическое противостояние героев — Котова и Мити. Над этой эмоциональной взвесью в летнем воздухе летает шаровая молния, призванная усилить напряжение, в полной мере выразить которое не в состоянии даже дребезжащая чашка в нервных марусиных пальцах. Все случается в солнечный и праздничный День советского дирижаблестроения — и когда энкавэдэшники со звериной жестокостью в кровь избивают легендарного комдива, а Митя расчетливо всаживает пулю в нелепого шоферюгу, случайного свидетеля избиения, то с небес за всем этим наблюдает великий вождь, намалеванный на огромном воздушном шаре.
В финале Митя вскрывает себе вены в ванной, а за окном его квартиры высятся башни Кремля. Откровенный китч этих кадров только на поверхностный взгляд кажется неуместным, на деле же оказывается важным ключом к стилистике фильма, в основе которой лежит умелая кинематографическая работа с разнообразными клише: использование заведомых стереотипов, сложившихся в общественном сознании по отношению к тому трагическому времени — и принципиальный спор с ними.
Олег Меньшиков, Надежда и Никита Михалковы в Каннах, 1994
Во множестве интервью, в том числе данных и на Каннском фестивале, Михалков утверждает: «Мне хотелось защитить людей, живших в 30-е годы. Это время сейчас нуждается в защите. Не сталинизм, а просто жизнь» [1] . Поэтика чеховской пьесы, в которой на сцене долго пьют чай и разговаривают ни о чем, а в результате за сценой кто-то стреляется; поэтика скрытого трагизма, становится для Михалкова стилистическим ключом к этому времени — благодаря глубинному сходству: жизнь, чреватая распадом, неумолимо двигающаяся к нему и сама этого не осознающая. Жизнь, в которой люди продолжают любить друг друга, ревновать, растить детей, строить новую жизнь, в которую они искренне верят. Жизнь, которая существует на фоне тотального террора — и не подозревает о нем, пока он не приходит в дом, чтобы её уничтожить.
Пафос реабилитации, во многом реабилитации своих детских воспоминаний, приводит к тому, что в «Утомленных солнцем» атмосфера детства, счастья, лета, солнца, любви, имеющих право на существование в разгар каких угодно сужденных человеку времен, будет самым органичным и ярким: никто лучше Михалкова не умеет снимать неизбывную прелесть «просто жизни» — с её летними грозами и солнечными зайчиками, с болтовней ни о чем и о самом главном, с детскими улыбками невпопад сюжету. А вот сочувствие советскому патриотизму, несмотря ни на какие репрессии; очевидные симпатии, отданные советскому Котову в противовес антисоветскому Мите и беспомощным старичкам; презрение к иудину выбору бывшего белогвардейца, — покажутся умозрительными, идеологическими, даже идейными, оценочными. Тем более что слова Котова-Михалкова, сказанные его дочери по фильму и по жизни: «Я люблю свою Родину», режиссер неустанно повторяет, что называется, и от себя лично — в многочисленных интервью. По сути дела, Михалков натягивает связующую нить меж дореволюционной Россией и сталинским режимом, и эта нить держится на не слишком честном слове «Родина», озвученном со всевозможной, и насильно выуженной из самого нутра, задушевностью. Тем самым фильм многими в России будет воспринят прежде всего как попытка Михалкова использовать невероятно болезненный для каждого материал, время сталинских репрессий, для авторского наставления в патриотизме. И одновременно как попытку сыграть на западном интересе к этой теме. Это вызовет настоящую бурю, фильм будут обсуждать не один год.
А пока, в течение Каннского фестиваля, главной интригой остается одно: продолжающиеся слухи о «пальме», заранее уготованной Михалкову. Режиссер не скрывает, что приехал на фестиваль именно за главным призом, как не скрывал этого в свое время и Тарковский со своей «Ностальгией». Поэтому Гран-при, Большой приз жюри, который в любых других обстоятельствах был бы воспринят как победа, Михалков, вслед за Тарковским, расценивает как провал. На официальной пресс-конференции в Каннах он будет сдержан: «У нас, русских, есть пословица: надейся на лучшее, а готовься к худшему».
Квентин Тарантино с «Золотой пальмовой ветвью» за «Криминальное чтиво» в Каннах, 1994
В России «Утомленных солнцем» еще никто не видел, поэтому пресса пока вторит режиссеру. Кинокритики же пытаются проанализировать ситуацию, исходя из мировой конъюнктуры. Кирилл Разлогов, вернувшись из Канн, дает разъяснение сразу нескольким изданиям. Во-первых, «Золотая пальмовая ветвь», данная Тарантино, есть восстановление справедливости по отношению к американскому кино, вечно игнорируемому в Каннах, а Гран-при «Утомленным солнцем» компенсируют неудачу фильма «Очи черные». Во-вторых, Гран-при Канн — это и есть главный профессиональный приз, в то время как «ветка» «всегда прогибается под грузом конъюнктуры» и есть «политический компромисс» [2] . В-третьих, Канн должен был снять конфликт с крупнейшими американскими компаниями, потому что на самую главную уступку — перенести сроки — фестиваль не пошел (а ведь главные американские фильмы заканчиваются к декабрю, а не к маю). В-четвертых, компания «Мирамакс», владелец «Криминального чтива», одновременно занимается и прокатом европейских картин в США. В-пятых, Тарантино — любимец французской критики (кстати, в её сознании Тарантино — левый, а Михалков — правый, что немаловажно). А его лента — это «постмодернистская жестокая пародия на голливудское жанровое кино». И наконец, «членам жюри понравилось».
Когда страсти немного улягутся, специалисты найдут для фильмов Михалкова и Тарантино общий эстетический контекст: и тот, и другой работают со штампами общественного сознания и предшествующей эстетической традиции. С этой точки зрения «картина Михалкова такая же, в той же степени „настоящая“, что и у его соперника Тарантино», своего рода «постмодернизм с человеческим лицом» (Андрей Плахов [3] ). «Просто у нас другая макулатура. Утомленные солнцем — фильм, направленный против ходульных представлений о русской интеллигенции и против ее наиболее типичных представителей» (Дмитрий Быков [4] ). В результате в «каннских комментариях» тема унижения России отойдет на второй план, а критики согласятся в том, что, с точки зрения фестивальной политики, «ветка» «Криминальному чтиву» было решением оптимальным и даже предсказуемым. Потому что, с одной стороны, сняла напряжение в отношениях с самой мощной киноиндустрией мира, а с другой — наградила, по сути дела, анти-голливудский фильм, провидчески поощрив постмодернизм, который и станет на ближайшие годы эстетическим мейнстримом. С этой точки зрения михалковская картина, которая «пытается разобраться с прошлым, реализовать его» (Юрий Гладильщиков [5] ), для западных специалистов знаменовала это прошлое. А тарантиновская, которая утверждала, «что реальность отсутствует даже в настоящем» (там же), представлялась для них прорывом в будущее.
«Криминальное чтиво», реж. Квентин Тарантино, 1994
«Утомленным солнцем» будет суждено пережить еще два витка обсуждений: после показа в России и после присуждения «Оскара». Столкновение мнений, сшибка взглядов, пониманий и установок обнажит серьезные конфликты в том социальном срезе, который принято условно называть интеллигенцией. Для нее в этой болевой точке сомкнутся насущные проблемы настоящего и советский исторический опыт. Можно сказать, что она, интеллигенция, воспримет «Утомленных солнцем» не просто как новый фильм Михалкова, еще один его фильм — но как важный социальный симптом.
Источник
Новое в блогах
Михалков против Тарантино: Никита Сергеич опять проиграл
«Утомлённые солнцем-2» — не фильм о войне. Это не «Они сражались за Родину», не «Живые и мёртвые» и не «Батальоны просят огня». Это аляповатое собрание несмешных анекдотов, в котором нелепиц столько, что каждый из рецензентов без труда находит что-то своё.
На кремлёвскую премьеру долгостроя Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем-2: Предстояние» было не так просто попасть, но, судя по цунами негативных отзывов о фильме, обрушившемся на нас в последующие несколько дней, его посмотрели все, кто хотел.
Так или иначе, у меня нет ни малейшего желания пристраиваться к тем, кто так яростно поносит творение Михалкова. Неважно, насколько аутентична картина с точки зрения истории. Её проблемы, вернее, проблемы её создателя, масштабнее и глубже.
У меня в последние годы на всё находятся цитаты из чеховской «Чайки». Вот и здесь сам собой всплывает монолог Треплева из второго действия: «Это началось с того вечера, когда так глупо провалилась моя пьеса. … Если бы вы знали, как я несчастлив! Ваше охлаждение страшно, невероятно, точно я проснулся и вижу вот, будто это озеро вдруг высохло или утекло в землю.
…Пьеса не понравилась, вы презираете моё вдохновение, уже считаете меня заурядным, ничтожным, каких много. Как это я хорошо понимаю, как понимаю! У меня в мозгу точно гвоздь, будь он проклят вместе с моим самолюбием, которое сосёт мою кровь, сосёт, как змея. »
«Тот вечер» случился не в апреле 2010 года, а много раньше — в мае 1994-го, когда на Каннском фестивале Никита Михалков «споткнулся» о «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино, получившее тогда «Золотую пальмовую ветвь». Не помогло даже то, что в жюри фестиваля сидел Александр Кайдановский, снявшийся у Михалкова в «Свой среди чужих, чужой среди своих».
После объявления победителей Никита Сергеич устроил на пресс-конференции форменную истерику. Он кричал, что каннское жюри, цитируя уже гоголевского Городничего, «сосульку, тряпку приняло за важного человека». Что время их рассудит: о Тарантино скоро все забудут, а вот его «Утомлённые солнцем» — на века.
Но пророк из Михалкова оказался ещё худший. «Криминальное чтиво» и сегодня считается шедевром, а об «Утомлённых солнцем» вспоминают исключительно в связи с сиквелом, которым «главный режиссёр отечественного кино» ездит всем по ушам последние пять лет.
О Тарантино не забыл прежде всего сам Михалков. Ибо самолюбие уязвлено, и с этим надо что-то делать. Так что возвращение комдива Котова было своего рода реваншем.
Неслучайно Никита Сергеич был так нацелен на Канны, что ради них сократил хронометраж фильма с трёх часов до двух.
Плохо себе представляю, как можно отрезать треть картины, не разрушив её ткань, но дело не в этом. Этот шаг лучше всего иллюстрирует, насколько важно для Михалкова вновь попасть на набережную Круазетт.
Охотничий азарт поглотил его всего без остатка, и он просто неспособен адекватно оценивать свою работу — не понимает, что «Предстоянию» не нужен никакой Тарантино, чтобы потерпеть сокрушительное фиаско.
Бесчисленные фактические ляпы, недостоверность в деталях, бездарные диалоги — всё это, скорее всего, останется за чертой восприятия жюри и зрителей фестиваля. Но как быть со всем остальным? Да, со всем, потому что похвалить картину практически не за что.
В интервью, которые Никита Сергеич щедро раздавал перед премьерой всем, кто только просил, хоть по телефону и даже без сверки, он постоянно поминал военный эпик Стивена Спилберга «Спасти рядового Райана». Мол, я покажу, что не американцы выиграли ту войну.
Но «Утомлённые солнцем-2» — не фильм о войне. Это не «Они сражались за Родину», не «Живые и мёртвые» и не «Батальоны просят огня». Это аляповатое собрание несмешных анекдотов, в котором нелепиц столько, что каждый из рецензентов без труда находит что-то своё.
Какой смысл цепляться, скажем, к лохматому не по уставу герою Меньшикова или крестящему Надю не той молитвой герою Гармаша, к несоответствующим времени танкам и слишком старому для 1943 года Сталину, если Михалков совершенно откровенно лепит свою, параллельную реальность?
От декларируемого Никитой Сергеичем «большого стиля» не осталось и следа. Вернее, он присутствует во флэшбеках — кусках из оригинального фильма, вставленных сюда в качестве воспоминаний Котова. Они-то и являются лучшей демонстрацией того, как выродилась за прошедшие 16 лет режиссёрская манера Михалкова.
И дело тут не в том, что первые «Утомлённые солнцем» не были шедевром, а вторые — стократ хуже. Они другие. Необъявленная односторонняя война Михалкова с Тарантино изначально базировалась на противостоянии двух стилей — своего рода постмодернистском неоварварстве американца и неоакадемизме русского. Но за годы статус-кво сильно поменялся.
Вольно или невольно, Михалков сделал огромный крен в сторону Тарантино. Взять даже сюжетную концепцию «УС-2» — эпизоды перемешаны и скачут во времени и пространстве так же, как в «Криминальном чтиве». Вот только техника эта приобрела в руках Никиты Сергеича дикий, местами устрашающий вид.
Во многом этот контраст усиливает то, что тарантиновская ирония сменилась михалковскими пафосом и дурновкусием, которые так бросались в глаза ещё в «12». О чувстве меры же и вовсе говорить не приходится.
Сцена с тикающими часами на руке убитого политрука (как и вообще почти всё, что связано в фильме с кремлёвскими курсантами, подчистую содрано с «Это мы, Господи!» Александра Итыгилова) превратилась здесь в целое поле рук с тикающими часами. Тонко поданный символ, будучи размноженным, утратил изначальный смысл, став просто деталью.
В работе Михалкова вообще нет ничего нового. Всё заимствовано. Причём источники самые разные, вплоть до «Кошмара на улице Вязов». Неужели он не понимал, что сравнения с Фредди Крюгером неизбежны? Или считал, что это смешно, как и мохнатый шмель, от которого отмахивается Котов?
Всё, что изначально декларировал Никита Сергеич, в фильме отсутствует. Батальные сцены бедны и незрелищны: танковая атака и последующая рукопашная схватка снята в таком тумане, что нехватка средств — единственное, что приходит в голову.
Характеров нет. Оживив умерших в конце первого фильма героев Михалков превратил в зомби практически в буквальном смысле. Трудно объяснить анемичную игру большей части актёрского состава картины чем-то другим, нежели режиссёрской установкой.
Результат: остаётся вопрос, что же хотел сказать Михалков? То есть что хотел сказать, известно — он этого не скрывает. Но что сказал? То, что на войне гибнут люди, причём по большей части нелепо. Это, безусловно, открытие!
Стоила ли картина усилий? Имеет ли смысл вспоминать Тарантино, который и своими «Бесславными ублюдками» играючи «делает» Михалкова?
Никита Сергеич опять проиграл, что понятно даже по первым рапортам из кинотеатров, директора которых плачут, что залы пустые.
А ведь впереди третья часть. «Предстояние» заканчивается её роликом, в котором призывно мелькает сцена изнасилования и много чего ещё. Было бы лучше забыть о нём, но ведь этого не будет.
Пусть даже весь мир будет кричать Михалкову, что он не нужен, и что его часы уже не тикают.
Источник