«Уроки космоса»: встреча с космонавтами Федором Юрчихиным и Олегом Атьковым
14 февраля в 12:00 в центре «Космонавтика и авиация» пройдет первая в 2021 году встреча в рамках проекта «Уроки космоса». Ведущим традиционно выступит автор проекта — летчик-космонавт РФ, Герой России Федор Юрчихин. Почетным гостем станет летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, член-корреспондент РАН и действительный член Академии военных наук Олег Атьков.
Зрителей ждет увлекательная история о профессиональном пути известного ученого, врача по образованию, который на экваторе своей медицинской карьеры сменил белый халат на космический скафандр.
Олег Юрьевич расскажет о своей экспедиции на станцию «Салют-7», которая длилась рекордные на тот момент 236 суток. Именно эта миссия стала важным подготовительным этапом к годовым полетам: в ее рамках врач-космонавт исследовал изменения в организме своих коллег по экипажу в условиях долгого отсутствия гравитации, тестировал новую аппаратуру для оценки их состояния и провел множество других научных экспериментов.
Встреча пройдет в лектории «Кулибин Про». Участие бесплатное, по предварительной регистрации. Для тех, кто не сможет лично присутствовать на встрече, прямая трансляция пройдет в группе ВДНХ в «Одноклассниках». Возможность задать вопросы космонавтам будет у всех желающих.
В центре «Космонавтика и авиация» необходимо находиться в маски и перчатках. После экскурсии возможно бесплатное знакомство с экспозицией центра.
Источник
Через тернии — Звёздный
Виктор Михайлович Афанасьев – Герой Советского Союза, лётчик-космонавт СССР, полковник ВВС. Окончил Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков им. А.Ф.Мясникова, Московский авиационный институт, военную гуманитарную академию. Четыре полёта в космос, пятьсот пятьдесят пять суток на орбите, семь выходов в открытый космос. Награды: орден «За службу Родине в Вооружённых силах СССР» 3-й степени, Золотая Звезда Героя Советского Союза и орден Ленина; орден «За личное мужество»; орден «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени.
— О чём ты будешь писать – о Звёздном или о космонавте? – спросили меня в редакции, когда я вернулась из командировки. А я уже знала, что это одно целое. Лётчик-космонавт Виктор Афанасьев живёт болью и радостью Звёздного городка, а Звёздный, да и вся наша космонавтика в те годы держалась на плаву благодаря бескорыстной любви и преданности своему делу тех, кто связал свою судьбу с космосом.
Советская, российская космонавтика разделила участь всей страны – покатилась в пропасть развала, попала под волну очернения, поднявшуюся во время горбачёвской перестройки и захлестнувшую всё в 90-е годы, натворившую непоправимые беды. В России выросло поколение, которое не знает героев своей страны, не знает её историю. Были забыты целые области человеческой деятельности, в которых мы были «впереди планеты всей». Армия и космонавтика не были исключением.
-…МЫ приближаемся к территории СССР, потом уже России, я высматриваю её юго-западную часть, там Брянск – моя малая родина. Отбой у нас на орбите в двадцать три часа, но если я пролетаю свой дом на час-полтора позже, — обязательно дождусь, гляну в иллюминатор и только потом засыпаю. В начале полёта только Россию чувствуешь, как родную территорию. А через два-три месяца увидишь какой-нибудь островок в океане – тоже люди живут, да и вся Земля – Родина…
На станции «Мир» тоже, конечно, был дом. «Каюта», зеркало, бритва. Во время полугодовых полётов обжит каждый закоулок базового блока и модулей. Утром горячий кофе, днём работа. Но всегда помнилось, что в иллюминаторе – Земля…
ОН СКАЗАЛ: «ПОЕХАЛИ!»
Я СИДЕЛА на высоком бабушкином сундуке, покрытом полосатой дерюжкой, и болтала ногами. На кухне возились с обедом. Из маленького черного репродуктора в углу просторного коридора плавно лилась сказка. Вдруг всё умолкло, и через несколько секунд торжественный, с некоторым металлом голос диктора медленно произнёс:
— Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!
Что-то разбилось, покатилось, бабушка выбежала из кухни:
— Война.
— Человек в космосе.
Это было двенадцатое апреля 1961 года.
До этого момента никто в мире не представлял, насколько реально осуществление этой самой романтической мечты человечества. Фантазировали, строили предположения и, может быть, даже планы… а в это время русский космонавт уже облачился в свой скафандр, уже произнёс своё знаменитое «Поехали!», о котором потом сложат песни, и вот он уже видит Землю-матушку со стороны и впервые называет её голубой планетой. Сколько бы дней, лет ни проводил бы потом в космосе человек, на какие бы расстояния ни отважился улететь, эти сто восемь гагаринских минут полёта будут жить в сердце каждого космонавта. Потому что они были первыми.
…В начале двухтысячных мы приехали в город Гагарин – поклониться, приобщиться,– жаль, раньше не доводилось. Долго искали Дом-музей первого космонавта Земли – или местные жители плохо знали достопримечательности родного города. А когда, наконец, нашли…
Дождь тихо шелестел в высоком бурьяне, бродила, видимо, без определённой цели бездомная собака. За соседским штакетником рвалась с привязи коза, ненавидя всякого, кто нарушил заповедный покой этих мест. Мы растерянно топтались в заросшем дворе родительского дома Гагарина. Домик глядел на нас давно немытыми деревенскими оконцами, как будто спрашивая, почему всё так не сложилось с памятью о его обитателях… Честно говоря, к горлу подступил ком.
— Яблочко у тебя сорву, Юрий Алексеевич, — сказала Ольга, чтобы хоть как-то разрядить тягостное молчание. Мы с ней наклонили ветку и взяли по маленькому зелёному яблоку. Привезли их в Москву, да век такого «сувенира» — недолгий.
Через дорогу от деревянного домика стоял кирпичный, подаренный когда-то государством родителям Юрия Гагарина. Тоже – музей и тоже был закрыт, а бюст героя почти скрыл пышно разросшийся кустарник. В саду под навесом чёрная «Волга» вспоминала, наверное, навсегда ушедшие в прошлое времена, когда за её руль садился сам – Его Величество Первый Космонавт Земли.
Я снова вспоминаю об этой грустной поездке, когда мы направляемся в жилую часть Звёздного городка в музей ЦПК имени Ю.Гагарина. А что для вас лично этот человек, спрашиваю я у Афанасьева.
Виктор Михайлович отвечает не сразу. Ведь речь идёт о человеке, подвиг которого определил его судьбу, открыл дорогу к ставшему любимым делу, которое до краёв заполнило его жизнь, сделало героем. Что сказать, если страна на тот момент не сохранила то уважение к личности Гагарина, которое он заслужил, если даже опустилась до публикаций вымышленного негатива, копаясь в его биографии…
Странное это чувство, говорит Афанасьев, ты виноват, не будучи виноватым. И всё равно как будто причастен к этому позору. Нет фактов ни твоей вины, ни моей. Разве что – молчание. И вот что страшно – это молчание народа.
Герой Советского Союза лётчик-космонавт Афанасьев очень серьёзно и больно пережил в своё время распад СССР. Не стало в одночасье страны, где он родился, жил, страны,которая дала ему всё, сделала его тем, кто он есть сегодня. Да и в первый свой космический полёт он стартовал из Советского Союза.
ДРУГОЙ МЕЧТЫ НЕ БЫЛО
О КОСМОНАВТИКЕ как о профессии в годы его юности никто и не мечтал. Уж слишком недосягаемо, хотя и заманчиво – космонавт! – звучало это слово. Реально мальчишек того времени привлекали другие не менее мужские и романтические профессии: моряк, геолог, лётчик. И никто ,ей-богу, не мечтал быть миллионером.
Виктор Михайлович Афанасьев родился в Брянске 31 декабря 1948 года. Родители были рабочими людьми, а сына хотелось выучить. Только что он выберет, Витька? Не успеет уроки сделать, а уж глядь – сидит высоко на своей любимой старой берёзе, самолёты считает… Недалеко от их дома гудел военный аэродром. Там шла своя таинственная жизнь, садились и взмывали в небо серебристые машины, выписывая немыслимой сложности и смелости виражи. Потом он узнал, что это фигуры высшего пилотажа. А тогда, замерев, часами созерцал великолепное зрелище. Красота и отвага, конечно, до мороза по коже. Так что другой мечты у Виктора и не было. Только – лётчик.
Когда школа была за плечами, он выбрал Качинское высшее авиационное ордена Ленина Краснознамённое училище. Четыре года учёбы пролетели незаметно, и он понял, что не ошибся. Первое место службы – Группа советских войск в Германии, лётчик-истребитель на МиГ-21 и МиГ-23. Потом – Центр подготовки лётчиков-испытателей в Ахтубинске, служба лётчиком-испытателем в ГНИКИ им. В.П.Чкалова.
Я и космос – это, пожалуй, слишком смело, хотя… в общем, все книжки по космонавтике, которые попадались, проглатывал. Такой литературы было тогда немного, и она не была общедоступной. В 72-м в руки Афанасьеву попала брошюрка американского автора «Космическая авиация» о стратосферных испытаниях самолётов. Это были предвестники программы «Спейс –Шаттл».Не может быть, чтобы и у нас не было подобной программы! Он был в этом уверен. Ходили слухи о жесточайшем отборе в отряд космонавтов. Но в конце концов, это такие же люди, такие же лётчики. Виктор написал в Звёздный городок. Ответ, к сожалению, пришел формальный: отбор сейчас прекращен. Разбитая мечта? Ну, нет, это вариант для слабых. Как показала жизнь, всё, что ни делается, — к лучшему. Сначала надо стать опытным лётчиком-испытателем.
В общем, в «Бурановскую» программу Афанасьев не попал. А во время следующего набора был в командировке. Космос, и без того далёкий, отодвинулся ещё на шесть лет. А рвались туда многие. Кому – престиж и слава, кому – интересная захватывающая работа, но из двух служб лётных испытаний – истребительной и бомбардировочной авиации – в восемьдесят четвёртом году их было пятьдесят человек.
— Утром идёт предполётная подготовка, — рассказывает Афанасьев, — и нам говорят: для тех, кто в дальнейшем собирается связать свою жизнь с космосом, военная карьера лётчика-испытателя заканчивается.
Приехавшие за пополнением космонавты Шаталов и Малышев переглядываются: они-то знают, что бывает дальше. А дальше число желающих сокращается ровно в два раза. После предварительного медицинского осмотра по медкнижкам претендентов на покорение космического пространства осталось девять человек, которых и повезли в Звёздный. Предварительная комиссия, Мандатная комиссия ЦК КПСС – и трое счастливчиков пришли на общекосмическую подготовку. Группе, в которой старшим был Афанасьев, предложили участие в программе «Мир» — «Союз». Программа «Буран» вскоре была закрыта. Получилось, что и первую, и вторую «отсрочки» прихода в космонавтику судьба предусмотрела не зря.
Командира и бортинженера к полёту в космос готовят пять – восемь лет.
ТЫСЯЧА РЕЖИМОВ РУЧНОЙ СТЫКОВКИ И МНОГОЕ ДРУГОЕ
КАК И ГДЕ это происходит?
Мы находимся в здании Управления тренажёров Звёздного городка. В этом зале – космический корабль «Союз-ТМ» и его новая модификация «Союз-ТМА». Комплексный тренажёр – такой, на котором космонавты стараются отработать всё, что только возможно на Земле – за исключением перегрузок и невесомости. Подготовка к старту, старт, выведение на орбиту, маневры, сближение, стыковка-расстыковка, проверка герметичности люка, спуск – всё вплоть до входа в атмосферу и даже управляемого спуска.
Вот две составные части корабля «Союз» — бытовой отсек и спускаемый аппарат; третьей части здесь нет, потому что там всё обеспечивает автоматика. Я поднимаюсь по лесенке и заглядываю в спускаемый аппарат: какое всё маленькое! Фантастические фильмы давно закрепили в нашем воображении огромные просторные салоны космических кораблей с пультами управления невероятного дизайна… Жизнь намного скромнее. Здесь имеет значение размер и вес каждой детали, и нет ничего такого, что «просто так». Три кресла для трёх членов экипажа: командир по центру, слева – бортинженер, справа – космонавт-исследователь. Трудно представить, как они размещаются в этом небольшом пространстве да ещё и в скафандрах. И Виктор Михайлович демонстрирует это, попутно объясняя, что ложементы отливаются из полиуретана индивидуально по обводу контуров тела каждого космонавта. В этом кресле ты сидишь в позе эмбриона, все части тела плотно притянуты друг к другу, иначе при ударе спускаемого аппарата о землю, когда перегрузка «грудь-спина» достигает примерно в двадцать раз увеличенного веса твоего тела, космонавт может получить серьёзную травму.
Надев шлемофон для ведения связи, я пытаюсь хотя бы на тысячную, нет, на миллионную долю представить себе, как же всё это происходит.
За два часа до старта начинается посадка, а чуть раньше мы надеваем скафандры… — комментирует Афанасьев. – А дальше всё должно сработать, как наиточнейшие часы. Выведение на орбиту, на втором витке – маневры, потом нам разрешают снять скафандры. До этого сообщат, что ракетоноситель отработал нормально. Если даже одну секунду он недоработает – на этом или на следующем витке мы коснёмся атмосферы. После сообщения мы должны поднять орбиту.
Сняли скафандры, а их ещё нужно просушить. Сушка «белья» происходит обычно таким образом: два в спускаемом аппарате, один – в бытовом отсеке. Следующий манёвр через сутки, короткий, чтобы подправить орбиту.
Во время полёта больше всего обязанностей, конечно у командира. Поэтому он отрабатывает около тысячи режимов ручных стыковок пред тем, как отправиться в полёт. Командир и бортинженер постоянно контролируют друг друга – ведь может возникнуть нештатная ситуация. Хотя в полёте, говорит Афанасьев, это случается редко. Зато тренировок без таких ситуаций, расчётных, конечно, просто нет. А там, на высоте четыреста километров, где летает станция по направлению вращения Земли, — там ты должен выйти из любой ситуации, какой бы нерасчётной она ни была. Нужно учесть всё до последней секунды, чтобы не остаться на орбите, чтобы коснуться атмосферы в нужный момент и не уходить в баллистический спуск, чреватый страшными перегрузками.
Нормальный спуск – управляемый. Приземляется спускаемый аппарат, а бытовой и агрегатный отсеки отделяются перед входом в атмосферу на высоте 130 – 100 километров и сгорают. И всё? Приземляемся? Нет, подождите. Мы же ничего не видим! Входим в атмосферу, пламя «коптит» иллюминаторы. Их затемнённые стёкла будут сброшены на пяти тысячах метров. Становится светло, но высоту определить всё равно нельзя, о ней запрашивают вертолёт. Во время четвёртого полёта Афанасьева они дали ошибку в сто пятьдесят метров.
— Что немаловажно, с четырёхсот метров уже запрещается говорить, чтобы не прикусить язык, — рассказывает Виктор Михайлович. – А тут вижу – посадка загорается, и почти тут же удар! Ноя успел закрыть рот…
Неужели аппарат гигантским мячом, скачет по равнине? Что же тогда чувствуют его пассажиры? Оказывается, нет. Срабатывает двигатель мягкой посадки, и возможны только кувырки, если сильный ветер, особенно, боковой. Через пять секунд после удара о землю командир отстреливает стрелу парашюта…
В общем, всё просто. Надел скафандр, отработал импульс, вышел на орбиту…
ПШЕНИЦА С КУДРЯВЫМИ ЛИСТЬЯМИ
ДЛЯ ЛЮБОГО живого организма космос – это стресс. В космосе люди не ходят, а летают. Если пролить воду, она станет одной огромной каплей. А пшеница вырастает с кудрявыми листьями.
Это физический стресс. А есть ещё психологический. Есть чувство страха, самосохранения, как у каждого нормального человека. На каком-то этапе ты его побеждаешь. Проработал ситуацию, чётко знаешь, что за чем последует, график работы очень плотный, и о страхе некогда думать. Но если ты не научишься абстрагироваться от этого чувства – лучше туда не летать.
На Земле космонавты проходят специальную психологическую и парашютную подготовку. Лётчик покидает самолёт и в свободном падении ведёт «репортаж» о высоте и секундах полёта или по любой другой теме, которую ему зададут. Нужно управлять куполом парашюта и, например, подробно рассказывать о том, что видишь на аэродроме с высоты. Или объяснять, что привело тебя в космонавтику. В чём смысл такой тренировки? Будущему космонавту показывают: как ни малы двадцать секунд, их всё же достаточно для того, чтобы принять решение.
Вот так тебе объясняют, с чем ты там, «за пределами», встретишься. А каково же было первым, когда ничего не известно. А тем, кто шагнёт дальше.
Одно дело – полёт вокруг Земли, выглянул в иллюминатор, и вот она, родная! И сразу легче, теплее на душе. А представьте себе, говорит Афанасьев, когда к Марсу полетят. Земля будет становиться всё меньше, пока не исчезнет совсем. И психология такого полёта будет совершенно иной. Своей планеты не видно, а тут как бы ещё Марс не пролететь! Психологическая нагрузка на экипаж будет очень высокой. Не говоря уже о действии радиации и многом другом, о чём мы пока, может быть, не имеем представления.
— А полёт на Марс – это реально?
— Я думаю, это произойдёт очень нескоро. Сегодня (2002 год) надо договариваться с американцами. Сами мы, к сожалению, не сможем осуществить этот проект – очень дорого, нет денег. Или их не дают. По этой причине была закрыта в своё время программа «Буран». И «Мир» погиб из-за этого – нам, якобы, нечем было платить…
НАША КОСМОНАВТИКА ОСТАЛАСЬ БЕСПИЛОТНОЙ
МНЕНИЕ лётчика-космонавта Виктора Афанасьева по поводу – светлая ей память! – орбитальной станции «Мир» было таким: с гибелью «Мира» закончилась наша национальная пилотируемая программа. Он тогда, в марте 2001-го, пытался отстоять, защитить станцию, ставшую его вторым, космическим домом, где он в общей сложности отработал и прожил пятьсот сорок пять суток, три полёта из своих четырёх.
Сегодня бывший тренажёр комплекса «Мир» — музей. Афанасьев говорит об этом с горьким юмором. При входе на станцию, которой больше нет у нашей страны, обувь больше снимать не надо: здесь уже не работают.
Комплекс «Мир», запущенный на орбиту 20 февраля 1986 года, показан здесь в момент стыковки. Базовый блок, с которого всё начиналось, астрофизический модуль «Квант», модуль дооснащения, где находились душ, умывальник, туалет, система «Электрон», которая вырабатывала кислород для атмосферы станции; шлюзовый отсек, из которого выходили в открытый космос; приборонаучный отсек с большим иллюминатором. Рядом – модуль «Кристалл», где работали технологические установки для плавки кристаллов в интересах радиоэлектронной промышленности, а также лаборатория «Свет» — оранжерея, где Афанасьев с коллегами сеяли горох и пшеницу, а потом собирали странный на вид космический урожай – ещё бы, невесомость, радиация… Неизвестно, как выглядел бы человек, доведись ему родиться в космосе, где сердечно-сосудистая система работает с нагрузкой в одну треть, где атрофируется позвоночник, которому не нужно поддерживать тело в вертикальном положении. Да и крепкие, сильные ноги не понадобятся вам в невесомости – так, «цеплялки» какие-то… Так что космическая работа – это прежде всего риск здоровьем, и степень его ещё не изучена до конца. У космонавтов первых наборов потом появлялись болезни, связанные с прошлыми полётами. А ведь отбирались стопроцентно здоровые люди. Но это, скажем так, отступление для любопытных. Потому что никогда никакой риск не останавливал этих людей. Они — первопроходцы. Они золотой фонд нации, которая, может быть, не понимает сегодня, что фонд этот – не в банках, не в подземных хранилищах за семью замками. Он – в таких местах, как Звёздный.
Вернёмся ещё раз на «Мир», пройдём по его «отсекам», где теперь так просто дотронуться до истории рукой. Вот рабочий, он же обеденный стол с множеством крышек, под которыми скрыты различные удобства типа ящичка для нагрева пищи. Универсальность вещей диктуется ограниченным пространством, которого, по сравнению с космическим кораблём, всё же много, но для нас, непосвящённых, отчаянно мало, тем более, если проводить здесь по полгода да ещё втроём. Но ты и сам занимаешь меньше места, чем на Земле, пролетая над товарищем. Или когда спишь, стоя в спальном мешке за вот этой занавеской. Глаза закрыты, а какое положение занимает тело в невесомости безразлично. Но наверное никогда нельзя привыкнуть к ощущению, что за стенкой, к которой ты доверчиво притулился во сне, через три-четыре миллиметра – космос! В 91-м, в год активного Солнца, Афанасьев уходил ночевать ближе к приборам, там всё-таки кое-какая защита, оборудование. И всё ждал, когда же пройдет эти три дня, чтобы нормально выспаться в своей «каюте»… А Муса Манаров – тот вообще спал у себя на фазенде, как они называли его место отдыха в модуле.
Рабочий день на станции загружен у каждого, но есть время и для застольных бесед, видеофильмов и даже чтения – правда, не так много. Из книг, которые присылали космонавтам, и своя библиотечка на борту составилась. Ещё есть беговая дорожка, так называемые «штаны» для тренировки нижней части тела перед спуском, нужна нагрузка на сосудистую систему ног. А то ведь откажутся они шагать по земле после ста восьмидесяти восьми суток «отдыха» — а именно такой длительной была работа Афанасьева на «Мире» в 1999 году.
Ни полов, ни потолка, ни верха, ни низа. В условном «полу», где место свободно от аппаратуры, иллюминаторы, сквозь которые можно смотреть на Землю. Она ведь, как теперь известно, оттуда голубая. Этому есть научное объяснение: атмосфера лучше всего пропускает голубой цвет. И летишь туда, в черноту и неизвестность, может быть, и за тем, чтобы ещё раз увидеть – вот так, до замирания сердца – свою единственную голубую планету.
ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ
В ДВУХТЫСЯЧНЫХ Афанасьев, тогда заместитель командира отряда космонавтов, стал ещё и экскурсоводом. Что он испытывал, приходя на призрачный «Мир» с журналистами и иностранными туристами, одному Богу известно. После перестройки закрытая зона Звёздного городка «распахнула ворота» — приходилось зарабатывать деньги на собственное содержание. И вот Российский государственный научно-исследовательский Центр подготовки космонавтов имени Юрия Гагарина вынужден был «сшибать» доллары то с китайцев, то с французов…Шла позорная торговля «всем и вся», даже рабочим временем российских космонавтов на международной космической станции – оно было продано на сорок-шестьдесят процентов для американских или европейских научных экспериментов. Нашей программы, как таковой не было.
Мы были слишком серьёзными конкурентами. Нас смяли тогда на Земле и убрали с орбиты. А мы молчали – и в этом наша общая вина и вина каждого российского гражданина в отдельности.
— Виктор Михайлович, а можно было найти в стране деньги, чтобы сохранить на орбите «Мир»?
— Можно. Деньги были нужны в 98-м. А чтобы заглушить общественное недовольство, придумали разные страшилки: грибы, бактерии, поломки… Пресса, как обычно, постаралась, ведь набор негатива по отношению к родной стране у них всегда был наготове. Осталась непилотируемая программа, потому что, если не поддержать ту группировку спутников, которая должна находиться на орбите, мы теряли возможность контролировать реальную обстановку, в которой находились. Убрали станцию с Кубы – зачем это было делать, если она приносила столько информации… Мы теряли всё с помощью самих себя, ведь состояние нашего государства зависит не только от высшего руководства, но и от народа. Понятно, что президенту сложно работать, потому что его окружают не всегда те люди, которых бы хотелось видеть рядом с ним. Но всё-таки власть начинает потихоньку поворачиваться к армии лицом, это происходит медленно, не сразу, — уж очень в глубокую яму мы скатились и до сих пор продолжаем себя разрушать.
Ещё одной болью Афанасьева было упразднённое в те годы Качинское авиационное училище, попавшее под «нож» военной реформы. Закрывать старейшие военные учебные заведения, где одни традиции чего стоят, уж не говоря о кадрах, показавших себя и в труде, и в бою, — ликвидировать такие вузы – это просто абсурд! А ведь было. Неймётся чиновникам, так и тянется рука перечеркнуть историю авиации России. Письмо президенту, подписанное тогда бывшими качинцами, среди которых Герои Советского Союза, герои России, космонавты, лётчики-испытатели, потерялось тогда в дебрях президентской администрации. Вспоминая те годы, понимаешь, что могли и Звёздный «списать» куда-нибудь в рамках реформы, а никто бы и не заметил…
Есть в Звёздном городке такая традиция. В мемориальном рабочем кабинете Юрия Гагарина хранится Книга экипажей. Все они – сначала советские, потом российские и международные – после заседания Межведомственной комиссии приходят сюда и делают очередную запись о том, что продолжают космическую работу Гагарина. Вот и Виктор Афанасьев, будучи командиром корабля, не раз расписывался здесь в верности навсегда выбранному делу.
В 2001-м году – году сорокалетия первого полёта человека в космос в Книге появилась такая запись:
«12 апреля, Звёздный городок – это время и место национального триумфа России. Вам, жителям Звёздного, хранителям памяти нашего космического величия, всем сотрудникам космической страны желаю успеха. Мы вами гордимся и рассчитываем на вас. В.Путин, Президент Российской Федерации».
Взоры и надежды Звёздного и тогда, и сейчас обращены к Вам, господин Президент.
А в те годы было так: они приземлятся в очередной раз, даст Бог, удачно, и получат за свою работу копейки, и им не подарят даже «правительственную» «Волгу», как в советские времена, и они никогда не скажут об этом. Просто пойдут готовиться к следующему полёту – пока будет на чём летать.
— МОЖЕТ БЫТЬ, нам сейчас повезёт, и мы застанем тренировку.
Так оно и вышло. Нам выпал редкий шанс – наблюдать тренировку космонавта к выходам в открытый космос в гидроневесомости.
Завидев возле здания гидролаборатории (так называется этот двенадцатиметровой глубины крытый бассейн) машину космонавта Салижана Шарипова, мы ускоряем шаг, вскарабкиваемся по обледенелым ступеням. Афанасьев ругается:
— Раньше в Звёздном дорожки паром чистили, они и зимой сухими были. А сейчас…
Он машет рукой. Двери хлопают, и первое, что мы видим, миновав гардероб, — это небесной голубизны окна в стене напротив. Заглядываю в одно из них и на некоторое время теряю ощущение реальности, зимы, хрустящего зеленоватой корочкой льда, ледяного – порывами – ветра. В синем пространстве медленно плывёт космонавт в белом скафандре, огибая один из модулей космической станции. Ему помогают страхующие водолазы, снуют вокруг, как большие чёрные рыбы. Идёт тренировка экипажа «Выход в открытый космос». Шарипов выполняет перемещение по трассе перехода в том районе станции, где ему потом предстоит работать по определённой программе. Ещё одного члена будущего экипажа МКС американца Норьегу уже подняли на поверхность: кардиограмма показала сбои в работе сердца.
Тренировка продолжается четыре часа, под водой космонавт проводит два с половиной. Всего, конечно, не предусмотришь. Но процентов на восемьдесят они будут подготовлены к работе в открытом космосе и к некоторым ситуациям, от которых никто не застрахован.
Вот Шарипов, уже поднимаясь, цепляется тросом за какой-то выступ модуля, продолжает движение вверх – и остаётся на месте. Не сразу водолазы определяют причину остановки. Но вот трос отцеплен. Нештатная ситуация…
Бегом на четвёртый этаж к «берегам» бассейна. Кажется, успели. Кран-балка поднимает на поверхность космонавта, вес которого со скафандром около двухсот килограммов. У бортика – руководители тренировки, врачи. Один за другим всплывают водолазы, их рабочий день тоже окончился.
Сейчас все уйдут, и наверх поднимут платформу. На неё можно ставить любой фрагмент станции и снова опускать под воду для тренировки. А простые операции, такие как выход из шлюзового отсека и возвращение в него, как транспортировка космонавта, получившего повреждения , — эти «семечки» проходят ещё на общекосмической подготовке…
Завидев Виктора Михайловича, Шарипов улыбается, подходит к нам. Ещё одна тренировка окончена. Плещется голубая – земная – вода бассейна. Внешне она ничем не похожа на чёрное безжизненное пространство, окружающее космический корабль. Тем не менее навыки адекватного поведения человека в её пучинах – ещё один шаг в покорении космоса.
И перегрузки, подобные тем, ч то испытывают космонавты, можно «организовать» на Земле при помощи центрифуги. О той, что имеется в Звёздном городке, можно сказать, применяя привычное раньше клише: наша центрифуга – самая крупная в мире. Её плечо от центра вращения до самой кабины – восемнадцать метров. Здесь можно создавать перегрузки до тридцати единиц. Но этого, конечно, не делают. Испытания на «ЦФ-18» проходят не только космонавты, но и лётчики. Испытывают космическое и авиационное оборудование.
Кабина имеет ось вращения в нескольких плоскостях. Можно сделать это одновременно, но в такой тренировке просто нет необходимости. Перед полётом космонавт проходит «шестёрку-восьмёрку» для груди и спины в один день. После перегрузки, когда на тебя давит вес твоего тела. Увеличенный в шесть раз, становится ясно: крутить тебя дальше или. Если есть явные изменения в организме, каких раньше не наблюдалось, — прекратить испытания и начать в этом разбираться.
Тренировка с подготовкой длится полтора часа. Плавно, но очень быстро перегрузки нарастают. На мониторе пульта управления центрифугой – изображение космонавта. Двусторонняя громкоговорящая связь помогает контролировать процесс тренировки.
На базе кабины «ЦФ-18» был создан тренажёр, который имитирует спусковой аппарат корабля «Союз-ТМА». Пульт, кресла – всё натуральное. Садись – и узнаешь, на что способен. Дождёшься своего часа и тогда перейдёшь с тренажёра на корабль. В 2002-м в отряде космонавтов было двадцать человек. Летали двенадцать. Остальные ждали своей очереди и возможности.
ДО КОСМОСА — ДЕВЯТЬ МИНУТ
— ЧТО ЭТО БЫЛО ДЛЯ МЕНЯ? Трудно передать словами. В первом полёте у нас три состояния эйфории: после старта-выведения, когда ты только что был на Земле, через восемь минут пятьдесят секунд уже в космосе. Потом работа, стыковка – и снова счастливое ощущение исполнения желаний. И третий момент – спуск, ты на Земле, программа завершена, всё идёт нормально…
Командир корабля Виктор Афанасьев дал дорогу в космос не только отечественным, но и зарубежным космонавтам. Его подопечные – японец Тоёхиро Акияма и словак Иван Бэлла; француз Жан-Пьер Эньере и его жена Клоди. Пятьсот пятьдесят пять суток в космосе. Какую только работу ни приходилось выполнять на орбите!
В СССР проводились очень серьёзные биотехнологические эксперименты с целью комбинации различных биоклеток. Технологические эксперименты – выращивание кристаллов. Чисто технические – по защите станции, которая тогда наращивалась. Конечно, медицина и исследование природных ресурсов Земли. Во время первого полёта Афанасьева шёл кризис в Персидском заливе, и космонавты передавали прямые репортажи о ведении боевых действий. Это был международный полёт, советско-японский, первый коммерческий для Советского Союза. Так как торговать мы не умели, то заработали на этом минимально, хотя наша космонавтика всё больше нуждалась в дополнительных средствах. Их отсутствие по нарастающей ощущалось уже в годы перестройки: из программ «выпадали» какие-то части, исчезли многие эксперименты…
Семья Виктора Михайловича – жена, сын и дочь – за эти годы давно привыкли к мысли, что если будет малейшая возможность, он полетит снова. Второй, третий, четвёртый полёты воспринимались уже более спокойно. Чего не скажешь, конечно, о первом, когда Афанасьев совершил четыре выхода в открытый космос. А тут ещё и «Маяк» напутал: прошла информация, что космонавты не успевают вернуться на станцию. Жена Афанасьева дозвонилась до Генерального – а что ей оставалось.
В итоге — семь выходов в открытый космос, и ни в одном не было повторных операций. Это опыт, который не купишь. Мы-то думаем: выплыл космонавт из люка и залюбовался фантастической картиной… А она, эта картинка, даже не остаётся в подсознании, настолько велико внутреннее напряжение. Надо выполнять программу, уложиться в срок. Надо вернуться, потому что ждут в Москве, ждут на родине в Брянске, ждут в земном Звёздном. В общем, ждут на Земле.
Он хорошо знает это чувство. Вернёшься – и тут же захочется в новый полёт. Новая техника всегда тянет, как магнит. Но… если не пропустить вперёд молодых, образуется некий зазор, вакуум между опытными космонавтами и неподготовленными ребятами, у которых будут пробелы в знании станций, в знании корабля. Такой момент подступал в начале двухтысячных. Чтобы окупить полёт, должны были лететь два иностранца. А крайний набор в отряд космонавтов на тот момент производился в 1997-м году. Из них только один человек слетал на «Шаттле».
Нештатная ситуация в российской космонавтике затягивалась. Её нельзя было предусмотреть, отработать на тренажёре. Но из неё должно было выйти с честью, как можно быстрее наверстать упущенное. Как говорят космонавты, подправить орбиту.
Да, мы были на ней первыми. И в словаре наших космонавтов нет слова «последний».
Источник