Борис Екимов — Память лета (короткие рассказы)
Борис Екимов — Память лета (короткие рассказы) краткое содержание
Память лета (короткие рассказы) — читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Память лета (короткие рассказы)
Начну с читательского письма: «В свое время, в очень давние уже годы, пришлось мне ехать машиной в ваших краях, от Калача к Суровикину. Решили отдохнуть, отъехали от дороги к небольшой балочке. Из машины вышли — и словно иной мир. Описать не могу, но помню и через тридцать лет. Это было в мае или июне. «
Немножечко странновато, не правда ли? Обычная степная балка. Что в ней? «Пальмы юга» там не растут. Лишь — трава, кустарник, деревья. А вот помнится и через тридцать лет. Наверное, не зря.
Балка — это обычная ложбина меж степными курганами ли, увалами. Обрывистая, глубокая или просторная, с пологими склонами. Их много, балок и балочек, в донской степи. В балках вода ближе, там — родники. Там трава зеленей и гуще, и не только цепучие терн да шиповник растут, но и осокорь, осина, липа. Липологовская балка, Осинологовская. От летнего моего жилья, дома в поселке, до ближайшей балки в Задонье — час пешего хода, на велосипеде вдвое быстрей, на машине вовсе рукой подать. Березовая балка да Ореховая — эти на виду, возле моста через Дон. Но я больше Грушевую люблю: она — просторная и от людских набитых дорог поодаль.
Мост минуешь, оставляя позади донские воды; поднимешься в гору по шумной асфальтовой трассе; свернешь налево, узкой, тоже асфальтовой дорогой три километра пробежишь и — прочь с нее. Теперь глинистой, не больно езженной колеей вниз и вниз. Это уже Грушевая балка.
Ранняя весна. Апрель. Только-только стало теплеть. Лишь другой день солнышко греет.
И сразу потянуло в Задонье. Поехал. А там еще по-зимнему скучно и пусто: черная степь, стылый ветер.
Свернул с дороги, в Грушевую балку спустился в полгоры, вышел из машины и понял, что рано приехал, поторопился: все голо, черно, лишь кое-где на дубах сухие листья порой шелестят. Но уж коли приехал, не уезжать же разом. Отошел от машины, на бугорке присел.
Ясный день. Солнышко греет. Потревоженная моим прибытием полуденная тишь снова сомкнулась, словно тихая вода: поплескались волнешки и успокоились. Простенькая бабочка лимонница, сверкающе-желтая, чертила воздух.
Обостренным слухом, в безветрии, в полуденной тиши, я почуял какой-то слитный шорох, огляделся и увидел проснувшийся, живой муравейник. Довольно великий для наших мест — в колено — холмик кипел весенней муравьиною жизнью. Я подошел к нему, наклонился: в лицо мне пахнул острый муравьиный дух. Вспомнив детство, положил я на муравейник сухую былку, а потом облизал ее, сладко морщась от муравьиной кислоты. Нарядная кофейно-пятнистая бабочка — крапивница неторопливым, порхающим лётом кружила передо мной, то вспыхивая под солнцем радужными переливами крыльев, то притухая.
Потекло время иное — медленное, тягучее; все вместе: и жизнь, и сладкое забытье. Гудливые земляные пчелы не торопясь ищут сияющие цветы калужницы или звездочки гусиного лука — первый цвет. Красные клопы-солдатики, сбившись гурьбою, греются на старом пеньке. Рядом алая капелька божьей коровки спешит вверх по высохшему стеблю, хочет взлететь.
Солнце — над головой; теплая земля; острый дух листовой прели и молодых горьких почек. Тихий мир жизни. Это ранняя весна, Задонье, Грушевая балка. Сюда нетрудно добраться, но нет сил уйти. А молодым летом и вовсе. Жарким полуднем проедешь поселковыми улицами, потом Дон минуешь. Везде — лето, зелень. Но в Грушевую балку спустились, встали, вышли из машины — и словно ударило, ослепило. Жмуришься, не веришь глазам: это иная земля или волшебный сон?
Цветущие поляны — будто цветные озера в зеленых берегах дубков да вязов. Сочевник цветет розовым — розовое озеро. Фиолетовый разлив чины да мышиного горошка. Солнечно-желтые копья коровяка, розовые — дикой мальвы. Милые ромашки, шпорник. Все сияет, все полыхает под солнцем, источая пьянящий дух.
Бредем. Зелень и цвет — выше колен, по пояс. На губах — сладость и горечь. Белое, розовое, сиреневое, фиолетовое, золотое — по светлой, по темной зелени. Нет, это не моя донская скупая земля — песок да глина, выгорающая до рыжины, это сказочный сон золотой.
Зелень малых балочек рассекает ланами цветущую землю. И это — спасенье. От яркого, слепящего многоцветья отдыхает глаз на зелени дубков, чернокленов. Дикая вишня стелется по земле, по лаковой зелени — россыпь розовеющих ягод. Миновали балочку, прохлада ее остудила лицо и тело. И снова — желтое, алое, лиловое, голубое. Качаются, плывут на тонких упругих стеблях, колышутся, млеют под солнцем созвездия зверобоя, облачка белых и розовых кашек, пахучие заросли донника. Медовая сладость и сладимая, терпкая горечь. Все здесь: полынь, чабер, тысячелистник, железняк, бессмертник, душица, еще не раскрывшая цвета, но знак подающая. Вот она — у опушки.
Жара, зной, но дышится легко. Идешь трогаешь, обнимаешь цветущее, которое осыпает и дарит тебя золотистой пыльцой, лепестками, горьким соком и сладкой медвяной сытью. И вот уже ты весь пропах этой сладостью, терпкостью, горечью.
Падаешь, закрываешь глаза, проваливаясь не в забытье, а в такой же праздничный сон: плывет перед глазами голубое и алое. Пьешь густой и пахучий воздух, тягучий настой, пьешь и чуешь, как в жилах твоих кровь клокочет. Это июнь: молодое лето в цветенье, Грушевая балка, что огромным распахом спускается от вершин задонских курганов до самой воды. Грушевая, Красная балка, Голубая — вся донская земля теперь словно женщина в самой спелой, знойной своей поре: ослепительно красива, горяча, сладка, пьяняще пахуча и так желанна.
Вспоминают, что раньше, когда в ручной сенокос неделями жили в шалашах, на покосе, то самые красивые дети рождались в марте, через девять месяцев после косьбы.
Время к осени. Погожим августовским днем пробирались мы от хутора Осиновского к Большому Набатову. Как всегда, хотели путь сократить и маленько заплутались. И лишь наткнувшись на заброшенный полевой стан, поняли, куда угодили.
Из машины вышли и не сговариваясь побрели от дороги вниз — к зелени, к тени, к прохладе, туда, где с угора стекала в дол лесистая балка. Подошли, сели, а потом и прилегли на траву, под сень дубков, уже набравших гроздья молодых желудей. После гудящей машины, тряской дороги хорошо дышалось, гляделось и уже не хотелось никуда спешить.
Кончалось сухое жаркое лето. Земля выгорела, пожелтели, высохнув, степные травы. А рядом, в лесистой балке, сочно зеленела листва деревьев, журчала вода родничка где-то внизу, в глубине балки. Синие цветы цикория-полуденника, желтая пахучая пижма, живокость пестрели на опушке. Дух зелени, близкой воды, влажной земли, прокатываясь волнами, растворялся в горячей степи. Стрекотали кузнечики, и какая-то птаха — кажется, славочка — негромко журчала рядом, в кустах.
Источник
Расставьте знаки препинания: Стоило бодрому июньскому солнцу показаться над ярко-зеленым ранней летней зеленью лесом как все вдруг заблистало и по-летнему бледное небо и яркие кружочки одуванчиков и капли росы на листьях трав радуясь всемирному сверканию выпорхнули под теплые лучи легкие бабочки довольно загудели солидные шмели растянулась на камнях улыбающаяся кошка коротко подмосковное лето, надо спешить насладится им.
Ответы
макарова, собяак, бородина, морозова, игнатьева
тема: вид из окна
привычный вид из окна нашего дома не всегда осознаётся нами как что-то дорогое и любимое. но однажды вернувшись домой после долгого отсутствия, мы вдруг видим знакомую картину за окном. и она, оказывается, так мила и приятна нашему сердцу! это обычный вид из окна, ничего в нём нет особенного, но с ним связано столько
вот дорожка, ведущая от автобусной остановки к дому. как часто у окна ждала я маму. она выходила из автобуса и шла по этой тропинке к дому. скамейка во дворе, на которой любила сидеть бабушка, её уже нет, а скамейка напоминает о ней. вот и черёмуха под окном, каждую весну радовала своим цветеньем. а бабушка говорила: «к похолоданию.».
каждый новый день входит с рассветом ко мне через окно. раздернув шторы, я вижу, как оживает мой спальный район, как деревья под окном колеблются от ветра или стоят недвижимы, шелестят листвой или серебрятся инеем. я вижу из окна, как появляются первые автобусы, как летит пушистый снег или поливает косыми струями дождь.
летом за моим окном пышная зелень. небольшой ров вдоль дороги зарос деревьями, и они не только дом от пыли, шума и выхлопных газов, но и радуют глаз, особенно в мае, когда дикие яблони и черёмуха покрываются белоснежным цветом. аромат цветения проникает в распахнутое окно и вносит дополнительную радость.
а за дорогой, напротив, возле коттеджного поселка разрослась чаща, и каждую весну и лето она наполняется птичьим гомоном. и в черте города кукуют кукушки и поют соловьи. да-да, соловьи. ночами они прилетают на деревья возле нашего дома и свистом своим выделывают невозможные коленца. и просто неприлично спать и пропускать такой концерт.
напротив моего окна нет многоэтажных домов, и для моего взгляда доступно обозрение небесной шири до горизонта. окно обращено на юг, летом закат из него не виден, зато зимой я могу наблюдать, как меркнут красные угли заходящего солнца. это красивая и одновременно грустная картина. зато радуют россыпи звёзд в ясную погоду и луна, могущая блестеть даже «сквозь тучи мрачные».
вид из моего окна дорог мне не красотой пейзажа или чем-то особенным. он неразрывно связан с какими-то переживаниями, эмоциями, с ощущением дома.человек любит свою семью, свой дом, и вид из окна воспринимается как часть своей жизни, часть родины.
Источник
Стоило бодрому июньскому солнцу показаться над ярко зеленым ранней летней зеленью лесом отрывок
Снова зацвел одуванчик. Но теперь среди зелени и разноцветья двора робко там и здесь проглядывают его желтые блюдечки. Уже цветет ромашка, белые и фиолетовые петуньи, алое «солнышко», желтая календула, в огороде – фасоль, тыква, горох. Лето пришло. И потому одуванчик в глаза не больно бросается. Но те, для кого он кормилец, не обойдут, а вернее – не облетят его щедрую золотую корзинку.
Вот и сейчас там кормятся пчела и бабочка. А наклонишься, пристальней вглядишься, да если еще лупу возьмешь, то удивленно охнешь: там, внутри, среди густого леса золотистых лепестков и тычинок, пир горой. Крохотные мушки и мошки снуют, собирая щедрую дань. Сколько их в каждой корзинке! Два десятка насчитал и сбился. По-царски щедро кормит своих гостей золотой цветок одуванчика.
Но теперь это лишь эхо былого. Праздник одуванчика – весна, когда другие цветы еще спят.
Апрельской порой, в солнечный день, где-нибудь в стороне от человеческого жилья, наткнешься на поляну одуванчиков – глазам больно: золото их светит и слепит. И даже в поселке, по огородам, на голой еще земле – праздник одуванчика. Нынче его было море, сплошной разлив.
Пасмурно – и цветы закроются. Сразу во дворе скучно. Ясный день – и расстилается золотая скатерка. Все на ней: мед, сладкий дух, глазу отдых. Над нею звон и гул. Все летучее – пчелы, мухи и бабочки – пирует на щедром угощении.
Нынче год одуванчика. И не только в наших краях.
В начале мая поехал я в Москву, жил в Переделкине. Там одуванчиков – море. Куда ни пойдешь – в Лукино, в Солнцево, куда ни посмотришь – глазам больно. Цветки – крупные, тяжелые, словно слиток золотой.
Там и вспомнил я про мед из одуванчика. Мне рассказала о нем пожилая казачка на одном из наших хуторов. Мы чаевничали, и поставила она на стол баночку с золотистым прозрачным угощеньем. Говорит: «Майский мед», а сама улыбается.
Майский мед в наших краях – просто выдумка для лучшей торговли. Спрашивают на базаре: «Какой мед?» Отвечают: «Майский. Лечебный». Хотя в мае никто его у нас не качает. А первый всегда акациевый пополам с лохом. Они вместе и растут, и цветут, и взяток дают хороший.
Прежде, в давнюю теперь пору, майским медом у нас торговали цыгане. Ходят по дворам, кричат: «Майский мед! Майский мед! Для здоровья полезный!»
Вот и пожилая женщина, меня чаем поившая, рассказала, что еще в молодости цыгане к ней как-то на постой попросились. Лишь на неделю, сказали. Привезли сахар. Стали набирать цветков одуванчика и варить. Наварили и поехали торговать по хуторам «майским медом». И хозяйке на пробу оставили. Ей понравилось. С тех пор каждую весну для себя варит «мед из одуванчика».
Мне тоже понравилось золотистое, пахучее варенье… или мед? И на следующую весну я сам сварил… Нарезал золотистых головок, промыл их, сироп приготовил, настоял и варил. Получилось неплохо. С тех пор не каждый год, но варю мед из одуванчика.
Зимою откроешь банку, и сразу пахнет на тебя апрелем. Вспомнишь золотистую лужайку возле хутора Камыши. Как лежал там на теплой земле и слушал пчелиный звон. Еще одна память лета.
Самый долгий день
Самый длинный день, вам известно, в июне. С девятнадцатого числа по двадцать пятое длится он семнадцать часов тридцать семь минут. А двадцать шестого он уже короче стал. На минуту, но меньше. Потом снова на минуту, на две, на три. Покатилось под гору. Конечно, летних дней много еще впереди, но они все короче, короче…
В самый долгий день поднялся я на рассвете, в четыре часа. Уже развиднелось. Полоска зари робко желтела. В поселке по дворам голосили петухи. Роса появлялась прямо на глазах: на разлапистых капустных листах светлые капли наливались и тяжелели. Стрельчатые перья лука – сизые от росы. А в саду, под деревьями, сухо и сумеречно.
Соседский петух захлопал крылами, прокукарекал раз, другой и сразу же третий. Проспал, теперь догоняет.
На востоке небо розовеет. Сначала малым плесом, а потом разливается все выше и шире. И вот уже на полнеба алеет заря. Где-то там, за деревьями, мне не видное, вот-вот поднимется солнце.
По-утреннему зябко. На термометре десять градусов. Шумно дыхнешь – парок изо рта. Петухи понемногу смолкают. За поселком у кладбища, в старых тополях, на ночевье, проснулось воронье. Закаркало. А в саду протенькала первая синица. Заспавшийся воробей вылетел из-под застрехи, сел на вишню, чирикнул, клюнул розовую ягоду. Пора и мне поклевать.
Смородина понемногу спеет. Под развесистой тютиной земля от ягод черна. Ранняя вишня еще красновата, но манит. Всем хватит – и воробьям, и нам, грешным.
Заря отгорает. Костер небесный все ниже и ниже: розовый, алый и вот уже совсем низкий, малиновый, гаснут угли его. Где-то там, за деревьями, большое малиновое солнце быстро выбирается из-за земного обреза.
Смолкают петухи. Смыкается тишина. В саду, пробиваясь меж деревьями, потянулись желтые полосы солнечного света. Раннее утро свершилось.
А утром поздним, когда солнце поднялось над деревьями и роса обсыхает, хорошо завтракать, выставив стол на не знойный еще солнцепек.
Источник