Толкования Священного Писания
Содержание
Толкования на Быт. 15:17
Свт. Иоанн Златоуст
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
Когда Авраам вполне принял пророчество, и получил достаточное знамение того, что с ним случится, – «егда, – сказано, – бысть солнце на западе, пламень бысть: и се пещь дымящися, и свещы огненны, яже проидоша между растесании». Пламя, печь и свечи явились для того, чтобы праведник уразумел твердость завета (Божия с ним) и действие (в этом) силы Божией.
Беседы на книгу Бытия. Беседа 37.
Свт. Кесарий Арелатский
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
Заметьте, Братья, здесь говорится, что огонь проходит между рассеченными животными, но мы не читаем, чтобы огонь проходил между горлицей и голубем. Вечер тот — обозначение конца мира, а животные, как уже говорилось, это прообраз всех народов, верующих во Христа. А поскольку среди этих народов есть не только люди духовные (об этом было уже сказано), то есть не только праведники, но и даже служащие порокам, то животные и оказались разделенными, и огонь прошел между частями. Об этом говорит и апостол: ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть (1 Кор. 3:13). Эта дымящая печь и пламя огня символизируют день Суда, потому и напал на благословенного Авраама ужас и мрак великий. Теперь мы можем понять, что если праведник едва спасается в судный день, то нечестивый и грешник где явится (1 Пет. 4:18)? Дымящая печь и пламя огня, повторяю, обозначают судный день — день Суда, в который будет плач и скрежет зубов (Мф. 8:12). В этот день будет стон и плач, и запоздалое раскаяние; сдвинутся основания гор, и земля воспылает до самого ада.
Итак, чтобы душа наша не оказалась в подобных муках, давайте проснемся, пока есть время для исправления, и как добропорядочные и приносящие пользу рабы станем искать волю нашего Господа. И тогда, как наступит этот страшный день Суда, страшный даже для добрых людей (это он обозначен горящей и дымящей печью) — пламень отмщения не будет терзать людьми (души их, раздираемые различными страстями, как раз обозначены здесь через животных). Вместо этого давайте являть собой простоту голубя и целомудрие горлицы (Быт. 15:9), чтобы нам возвыситься на небеса на духовных крыльях добродетели согласно тому, что говорит апостол: потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем (1 Фес. 4:17) — с помощью Господа нашего Иисуса Христа, Которому честь и слава с Отцом и Духом Святым во веки веков. Аминь.
Проповеди.
Свт. Кирилл Александрийский
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
См. Толкование на Быт. 15:1
Свт. Филарет (Дроздов)
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
И се дым как бы от пещи, и светильник огненный. Сей особливый род явления Божия поелику долженствовал иметь свою причину, то вероятно, что дым пещи образует предсказанное здесь угнетение народа Божия, которое и в других местах Св. Писания изображается пещию железною (Втор. 4:20; Иер. 11:4), а светильник огненный знаменует его избавление и спасение, которое Исайя также уподобляет светильнику (Ис. 62:1).
Прохождение сих образов между рассеченными животными есть образовательное действие вступления в завет. Некоторые догадываются, что Авраму, прежде или после сих образов, поведано было также пройти между растесаниями для совершения и с его стороны обряда заветного, однако сей догадке не благоприятствует как молчание дееписателя, так и то, что Аврам в сие время был в исступлении. Кажется, что в самом видении представлены были обе стороны, вступающие в завет, то есть искушаемое племя Аврама — в дымной пещи, а Бог Избавитель — в светильнике огненном.
Толкование на Книгу Бытия.
Прав. Иоанн Кронштадский
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
Бог является во огни, так как Он – Огнь, поядающий неправды человеческие; в Завете виден полновластный Владыка царств, царей и народов.
Дневник. Том I. 1856.
Блж. Августин
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными, — указывает уже на то, что в конце века предстоит плотским людям испытать суд огнем. Подобно тому, как скорбь града Божия, которой ранее никогда не было и которая ожидается при антихристе (ср. Мф. 24:21; Мк. 13:19; Откр. 13), обозначена ужасом перед тьмой, охватившим Авраама во время заката солнца, то есть при приближении конца века, — так огнем после заката солнца, т.е. уже в самом конце века, обозначен разделяющий день Страшного суда над плотскими, для спасения через огонь и для осуждения в огонь (ср. 1 Кор. 3:13-15; Мф. 25:41).
О граде Божием.
Дидим Слепец
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
Ясный и буквальный смысл этого стиха можно представить таким образом. На закате, когда уже зашло солнце, вот, явилось пламя, и дым как бы из печи и светильники огненные прошли между рассеченными животными — светильники, одновременно горящие и освещающие место для того, чтобы патриарх видел происходящее и чтобы явились божественные образы, которые было необходимо тщательно исследовать. Нужно отметить, что не только в этом случае при заключении завета явился огонь, но и через Моисея был дан Закон также при явлении огня. В самом деле, тогда израильтяне видели огонь и слышали законоположения, не видя при этом Того, Кто говорил (см. Исх. 19:16-25; Втор. 4:12; 5:22-24). Это намекает, пожалуй, вот на что.
Поскольку Закон обещает как награды, так и наказания (см. Втор. 11:26-29; 27:11; 28:68), он был дан посреди огня, чтобы тем самым показать, что одним он приносит жжение, а другим — просвещение. Ведь огонь имеет двойную силу: он одновременно и освещает, и жжет; таким же образом и данный Богом Закон жжет тех, кто уклоняется от него, и просвещает тех, кто его соблюдает. Точно так же здесь появились светильники и дым: дым есть результат действия горящего огня, как бы сопровождающий его, а его пламя появилось еще раньше. В заключение мы скажем, что тот, кто в такой трудной ситуации решает, что следует делать, а что — нет, нуждается в Божием просвещении и страхе, на который здесь указывает печь, чтобы он все совершал в соответствии с верным разумением.
На Книгу Бытия.
Лопухин А.П.
Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными
«Когда зашло солнце и наступила тьма…» Замечание бытописателя, указывающее на выдающуюся продолжительность данного богоявления: начавшись предшествующей ночью, оно происходило в течение всего последующего дня и продолжалось при наступлении новой ночи.
«дым как бы из печи и пламя огня прошли между разобщенными животными…» Дым и огонь — это излюбленная эмблема обнаружений Бога в истории Израиля, одновременно грозных и мрачных, как дым, и светлых и радостных, как огонь.
«Прохождение между разобщенными животными означало, по обычаю, соединение разделенного, т. е. союз. Отто Герлах замечает, что Аврам не проходил между рассеченными; проходил только видимый образ Господа, т. е. это был договор милости, благодеяние, обещанное и подтвержденное осязательно обрядом договора» (Властов).
Источник
Таланту А. П. Чехова. Июль. Вечера и ночи в степи!
Наступил вечер.
Направо темнели холмы, которые, казалось, заслоняли собой что-то неведомое и страшное,
налево всё небо над горизонтом было залито багровым заревом, будто окрашенное,
и трудно было понять, был ли то где-нибудь пожар
или же собиралась восходить Луна, потерявшая в холодном неба жар.
Даль была видна, как и днём, но уж её нежная лиловая окраска, затушеванная вечерней мглой, пропала,
и вся степь пряталась во мгле — от жары устала.
В июльские вечера и ночи уже не кричат перепела и коростели, как в летние дни,
не поют в лесных балочках соловьи,
не пахнет цветами, но степь всё еще прекрасна и полна жизни.
Едва зайдёт Солнце и землю окутает мгла, как дневная тоска забыта, всё прощено
и степь легко вздыхает широкою грудью — очарование степи возвращено!
Как будто от того, что траве не видно в потёмках своей старости,
в ней поднимается весёлая, молодая трескотня, какой не бывает днём;
треск, подсвистыванье, царапанье, степные басы, тенора и дисканты —
всё мешается в непрерывный, монотонный гул, под который хорошо вспоминать и грустить у костра пред огнём.
Однообразная трескотня убаюкивает, как колыбельная песня; едешь и чувствуешь, что засыпаешь,
но вот откуда-то доносится отрывистый, тревожный крик неуснувшей птицы, из гнезда?
Или раздается неопределённый звук, похожий на чей-то голос, вроде удивленного «а-а!», потом будто таешь
и дремота опускает веки, медленно в сон улетаешь.
А то, бывало, едешь мимо балочки, где есть кусты, и слышишь, как птица,
которую степняки зовут сплюком, кому-то кричит: «Сплю! сплю! сплю!»
Это не снится и не молва!
А другая хохочет или заливается истерическим плачем — это сова.
Пахнет сеном, высушенной травой и запоздалыми цветами,
но запах густ, сладко-приторен и нежен, как и лепестки цветов сами.
А когда восходит Луна, ночь становится бледной и томной. Мглы как не бывало.
Воздух прозрачен и свеж, и ещё тёплый,
всюду хорошо видно и даже отдельные стебли бурьяна у дороги различить легко стало.
Чаще и чаще среди монотонной трескотни, тревожа неподвижный воздух, раздается чьё-то удивлённое «а-а!»
и слышится крик неуснувшей или бредящей птицы, наверно, испугавшейся во сне июльского снега.
А взглянешь на бледно-зелёное, усыпанное звёздами небо, на котором ни облачка, ни пятна,
и поймеёшь, почему тёплый воздух недвижим, почему природа настороже и боится шевельнуться она:
ей жаль утерять хоть одно мгновение жизни.
О необъятной глубине и безграничности неба можно судить только на море да в степи ночью, когда светит Луна.
Оно страшно, красиво и ласково, глядит томно и манит к себе, а от ласки его кружится голова.
Едешь час-другой и всё повторяется в степи снова и снова.
Попадается на пути молчаливый старик-курган или каменная баба, поставленная бог ведает кем и когда,
бесшумно пролетит над землёю ночная птица, и мало-помалу на память приходят степные легенды, сказы про холода,
рассказы встречных, сказки няньки-степнячки и всё то, что сам сумел увидеть и постичь душою за все года.
И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в глубоком небе, в лунном свете,
в полёте ночной птицы, во всём, что видишь и слышишь на свете,
начинают чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни — страница за страницей;
душа даёт отклик прекрасной, суровой Родине и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей.
И в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, словно звучит не степь, а лира,
как будто степь сознаёт, что она одинока, что богатство её и вдохновение гибнут даром для мира,
никем не воспетые и никому не нужные, как и её природы незабываемые картины и лица,
и сквозь радостный гул слышишь её призыв:
певца! певца!
__________
А.П.Чехов. Степь: (Отрывок.)
В июльские вечера и ночи уже не кричат перепела и коростели, не поют в лесных балочках соловьи, не пахнет цветами, но степь всё еще прекрасна и полна жизни. Едва зайдет солнце и землю окутает мгла, как дневная тоска забыта, всё прощено, и степь легко вздыхает широкою грудью. Как будто от того, что траве не видно в потемках своей старости, в ней поднимается веселая, молодая трескотня, какой не бывает днем; треск, подсвистыванье, царапанье, степные басы, тенора и дисканты — всё мешается в непрерывный, монотонный гул, под который хорошо вспоминать и грустить. Однообразная трескотня убаюкивает, как колыбельная песня; едешь и чувствуешь, что засыпаешь, но вот откуда-то доносится отрывистый, тревожный крик неуснувшей птицы, или раздается неопределенный звук, похожий на чей-то голос, вроде удивленного «а-а!», и дремота опускает веки. А то, бывало, едешь мимо балочки, где есть кусты, и слышишь, как птица, которую степняки зовут сплюком, кому-то кричит: «Сплю! сплю! сплю!», а другая хохочет или заливается истерическим плачем — это сова. . Пахнет сеном, высушенной травой и запоздалыми цветами, но запах густ, сладко-приторен и нежен.
А когда восходит луна, ночь становится бледной и томной. Мглы как не бывало. Воздух прозрачен, свеж и тепел, всюду хорошо видно и даже можно различить у дороги отдельные стебли бурьяна. . Чаще и чаще среди монотонной трескотни, тревожа неподвижный воздух, раздается чье-то удивленное «а-а!» и слышится крик неуснувшей или бредящей птицы. . А взглянешь на бледно-зеленое, усыпанное звездами небо, на котором ни облачка, ни пятна, и поймешь, почему теплый воздух недвижим. и боится шевельнуться: ей . жаль утерять хоть одно мгновение жизни. О необъятной глубине и безграничности неба можно судить только на море да в степи ночью, когда светит луна. Оно страшно, красиво и ласково, глядит томно и манит к себе, а от ласки его кружится голова.
Едешь час-другой. Попадается на пути молчаливый старик-курган или каменная баба, поставленная бог ведает кем и когда, бесшумно пролетит над землею ночная птица, и мало-помалу на память приходят степные легенды, рассказы встречных, сказки няньки-степнячки и всё то, что сам сумел увидеть и постичь душою. И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в глубоком небе, в лунном свете, в полете ночной птицы, во всем, что видишь и слышишь, начинают чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни; душа дает отклик прекрасной, суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей. И в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает, что она одинока, что богатство ее и вдохновение гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь ее . призыв: певца! певца!
Источник