Солнце у древних греков египтян
Египтяне мыслили космическую действительность, в первую очередь, не в категориях пространства и «предметности», но в категориях времени и «процессуальности», как жизненный процесс, высшим проявлением которого они считали круговращение Солнца. Космологическая мысль египтян, сосредоточенная на проблеме круговращения Солнца, и соответствующие обыденные представления наложили сильнейший отпечаток на египетское восприятие времени. У египтян не было понятия «пространство» (в смысле первичной категории космического универсума), но зато у них было понятие «время». Речь идет о двойственном понятии, что очень типично для египтян, которое обозначалось двумя словами. Египтянам нравилось выражать целостные понятия через единство двух составляющих их компонентов. Так, сам Египет по-египетски называется «Двумя Землями», «Югом и Севером», «Обоими Берегами». Представление о стране как о политической общности передается словосочетаниями, общий смысл которых примерно таков: «объединенное двойное царство».
Аналогичным образом представление о полноте времени (как космическом универсуме) выражается двумя словами, нехех и джет , в совокупности означающими что-то вроде «объединенного двойного времени». Смысл этого дизъюнктивного понятия времени и обоих составляющих его компонентов невозможно передать какой-либо парой слов на нашем языке. И уж во всяком случае, оно никак не соответствует нашему словосочетанию «время и вечность»: подобное разграничение восходит к греческой онтологии (вечность как сжатое в точку бытие, саморазвертывающееся во времени, которое есть процесс становления) и не только чуждо египетскому мышлению, но прямо противоположно ему.
Каждый из двух терминов (и нехех , и джет ) отчасти заключает в себе смысл нашего понятия «время», а отчасти — нашего понятия «вечность». Соответственно, в переводческой практике их можно передавать то одним, то другим словом. Оба термина относятся к целостности космического времени, которая как таковая является сакральной, в определенном смысле трансцендентной и потому — «вечной». Если мы хотим оценить своеобразие египетского понятия времени, его религиозную притягательность и значимость, нам следует помнить об одном важном различии: мы мыслим «целостность» как конечность и ограниченность (ибо в нашем сознании прочно укоренилась идея бесконечности); египтянин, напротив, видел в «целостности» противоположность конечному и ограниченному. Он проводил рубеж не между «конечным» и «бесконечным», «ограниченным» и «неограниченным», но между «конечным» и «целым», «конечным» и «завершенным».
В 17 главе египетской Книги Мертвых, которая представляет собой компендиум знаний египтян о потустороннем мире, составленный в форме вопросов и ответов (для инициации?), выражение «всё сущее» истолковывается как » нехех и джет «. То есть получается, что термины нехех и джет обозначают всеохватный, абсолютный горизонт целостности. Правда, они относятся к временной целостности космоса, но египтяне представляли себе космос (или, что то же самое, «сущее», действительность вообще) и выражали свое представление о нем только через категорию времени. Нам подобная абсолютизация временного аспекта бытия кажется настолько странной, что в последнее время некоторые египтологи переводят слова джет и нехех как «пространство» и «время». Они ошибаются: оба термина совершенно однозначно передают временные понятия, но такие, что, по египетским представлениям, подразумевают всю целокупность действительности.
В нашем языке и понятийном аппарате, связанном со временем, нет соответствия этой паре. И неудивительно: наша дихотомия времени и вечности основана на греческой онтологии и христианской догматике, а само понятие времени — на представлении, запечатленном в индоевропейской системе грамматических времен, различающей «ступени» прошедшего, настоящего и будущего. В афразийских языках трех временных ступеней нет, но зато имеются два вида глагола, разобравшись с которыми, мы будем не так уж далеки от понимания смысла слов нехех и джет . Наиболее близка к интересующим нас египетским терминам пара понятий типа «изменчивость и завершенность», обыгрываемая, например, в одном из «Сонетов к Орфею» Рильке:
Пусть с быстротой облаков
век наш преходит,
а совершенное вновь
в корни уходит.
По-египетски «изменчивость» называется хепер , «завершенность» — тем . Эти два понятия воплощены в богах Хепри («Становящийся») и Атуме («Завершенный»), которые уже очень рано воспринимались как некое двуединство и в теологии солнечного круговращения считались двумя ипостасями Солнца — утренней (Хепри) и вечерней (Атум). Хепри и Атум отождествлялись с двумя компонентами времени — нехех (изменчивостью) и джет (завершенностью). Напутствие умершему, которому предстояло войти в космическую полноту времени, звучит так:
Да соединишься ты со временем нехех ,
когда оно восходит как Утреннее Солнце,
и со временем- джет ,
когда оно заходит как Вечернее Солнце.
Смысл египетского представления о времени можно прояснить также с помощью понятий «идти» и «пребывать». О времени- нехех часто говорится, что оно «идет»; это — время как непрерывный пульсирующий поток дней, месяцев, времен года и лет. Время- джет , напротив, «пребывает», «продолжается» и «длится». Это — время, в котором сохраняется завершенное, то, что уже осуществилось в потоке времени нехех , «созрело для завершенности» и теперь перешло в другую форму времени, в которой нет никакого изменения и никакого движения.
Понятие нехех можно довольно легко связать с нашим обыденным понятием времени. Правда, мы представляем себе время не столько «идущим», сколько «проходящим», «уходящим», но, во всяком случае, мы тоже мыслим его находящимся в движении. Напротив, осознать, что такое время- джет , нам очень трудно. Мы легкомысленно предполагаем, что такие же трудности испытывали и сами египтяне и приходим к выводу, что имеем дело с утонченным схоластическим понятием. Ни о чем подобном, однако, не может быть и речи. В нашем восприятии понятие джет начисто лишено самоочевидности, но в глазах египтян оно обладало этим качеством в очень большой мере. Оно было закреплено (как минимум, трояким образом) в сфере повседневного опыта и представлений египтянина: в его языке, в культе мертвых и в образе бога Осириса. Нам, к примеру, кажется, что не может быть ничего более естественного, нежели понятие прошлого. Однако важный элемент «самоочевидности», которой обладает это понятие и наших глазах, состоит в том, что оно реализовано в системе времён нашего языка как грамматическая категория. Египетская грамматика не знает (по крайней мере, не знала изначально: во 2-м тыс. до н.э. в ней произошли глубокие изменения) категории прошедшего времени, но зато использует категорию, которую я бы назвал «результативностью». Эта категория передаёт аспект окончательности или завершенности действия либо события (как наш перфект), но также и продолжения в настоящем результативного состояния. Эта языковая категория в точности соответствует — и образует грамматическую опору — концепции, выраженной на уровне понятий термином джет : концепции продолжения (в иной форме) бытия всего того, что, действуя и развиваясь, полностью реализовало, завершило себя во времени.
Наша идея о корреляции грамматики и понятийного аппарата повисла бы в воздухе, если бы не тот факт, что в египетском языке имеется грамматическое соответствие и для понятия нехех ; более того, в системе времен египетского глагола мы обнаруживаем соответствия не только обоим интересующим нас временным понятиям, но и их оппозиции как таковой. В целом схема корреляции выглядит следующим образом:
(Виртуальность)
| Приведенного здесь разъяснения достаточно, чтобы обозначить взаимосвязи, на которых основана наша гипотеза. Сама же гипотеза заключается в том, что характерное дихотомическое понятие времени у египтян являлось коррелятом аспектной системы египетского языка и потому в восприятии носителей этого языка обладало качеством самоочевидности. Результативность, однако, есть не просто грамматическая категория, но и определенная позиция по отношению к миру вообще и к времени в частности. Позицию подобного рода (но с совершенно иной ориентацией) описал Мирча Элиаде в книге «Космос и история» (в первом, французском, издании она называлась «Миф о вечном возвращении») и во многих других своих работах — как неприязненное отношение к истории и ко всему случайному, преходящему; как стремление преодолеть «профанное» время путем периодических вхождений в «сакральное» время, то есть время постоянно возвращающихся прообразов сущего. Согласно Элиаде, такое восприятие времени характерно для мифологического мышления и, следовательно, представляет собой одно из фундаментальных свойств человеческой натуры. Определение Элиаде очень хорошо отражает суть одного из египетских понятий времени (времени- нехех ) и всего комплекса ценностей и представлений, связанных с круговращением Солнца. Нехех — это время как «вечное возвращение», и культурная позиция, выраженная в ритуалах, которые «орнаментализируют» время (тем, что, регулярно возобновляя одни и те же комплексы действий, заставляют время возвращаться «на круги своя» — и таким образом как бы устраняют его). В этом плане Древний Египет вряд ли чем-нибудь отличается от всех других ранних и традиционных культур, живущих по законам «мифологического мышления». Однако — потому ли, что в Египте всё обстояло сложнее, чем в других культурах, или потому, что Элиаде изобразил представления о времени, свойственные другим культурам, в упрощенном виде, — у египтян, помимо мифологически-ритуалистического представления о времени, было и еще одно, совершенно иное, которое основывалось на категории результативности. Результативность как культурная позиция проявлялась в стремлении к достижению и, что еще важнее, к сохранению результата, «созревшего для вечности» окончательного состояния. Это стремление воплощалось в таких формах самовыражения культуры, которые мы считаем главными «опознавательными знаками» древнеегипетской цивилизации: в иероглифах, пирамидах и мумиях. Письменность, тяжеловесную монументальность гробничной архитектуры и мумификацию умерших — всё это можно отнести к манифестациям ненарушимого и постоянного «запредельного» бытия. Чудовищные усилия и затраты, связанные с упомянутыми феноменами, оправдывались системой представлений, в основе которой лежали понятия нетленности и неизменности. Вместе с тем огромное значение придавалось и жизненному пути человека, то есть «становлению» (хепер) предназначенной для вечности, для итоговой формы его жизни — что тоже очень типично для результативной структуры представлений. Понятие «вечности» и «монументализация» умерших связаны: теория обосновывает практику, но, с другой стороны, и сама опирается на практику, находит в ней зримое воплощение. Весь этот комплекс представлений и ценностей обретает форму и религиозную значимость в образе бога Осириса; а дополняющий его комплекс, который исходит из идеи вечного обновления, обретает выражение в образе Солнечного бога (Ра) и концепции круговращения Солнца. Если Ницше попытался, прибегнув к именам Аполлона и Диониса, описать дихотомию базовых ценностных ориентаций у древних греков, то мы — возможно, с еще большим правом — можем говорить о наличии «осирического» и «солярного» начала у древних египтян. Ведь в нашем случае оба бога действительно противостоят друг другу как пара, более того, образуют доминирующую антагонистическую констелляцию. Осирис является богом временного аспекта джет . Он даже прямо именуется в текстах джет , а иногда — сеф , «вчерашний день» (то есть «ставшее», «осуществившееся», «пребывающее») — в противоположность «завтрашнему дню» и нехех , как называют солнечного бога, желая подчеркнуть, что тот постоянно находится в движении и обладает еще не реализованными потенциями. У Осириса есть и другие аспекты, но именно как бог результативности, нетленного бытия он носит эпитет Ваннафре — «Пребывающий созревшим». Яснее и выразительнее, чем в этом эпитете (кстати, дожившем до наших дней в христианском имени Онуфрий ), выразить на языке собственно египетских понятий ту временную категорию, которую мы обозначили как «результативность», просто невозможно. Ибо что иное может означать формула «Пребывающий созревшим», как не вечное и неизменное бытие всего, уже реализовавшего себя во времени? Когда временная категория становится именем бога и превращается в понятие, она сразу же обретает сакральное, божественное значение. Так, в идее — и в эмпирическом восприятии — бога Ваннафре временная категория результативности соединяется с жаждой обрести бессмертие. Осирис — бог умерших. В нём воплощена идея бессмертия, вечного существования. Он царит в том временном измерении — или в той вечности — где пребывает в неизменном и непреходящим состоянии всё, что уже закончило свое бытие под лучами Солнца, во временном измерении другого бога. Этот другой бог — Солнце, Ра. Он воплощает виртуальность времени- нехех — точно так же, как Осирис воплощает результативность времени- джет . В нескончаемом круговороте своих восходов и закатов, становлений и исчезновений, смертей и рождений, он остается богом того времени, которое вечно движется и воспринимается как поток, пульсирующий в периодическом ритме дней и ночей, месяцев, времен года и лет. В его лице временная категория виртуальности обретает религиозную значимость, сакральность: она являет собой неисчерпаемый запас, неизмеримую полноту времени, противостоящего ограниченности человеческой жизни; бессмертие в непрерывности, в повторениях, возобновляющихся «день за днем». Важно понять, что эти два божества не составляли никакой альтернативы. Человек не мог сделать выбор между «временем Солнца» и «временем Осириса». По представлению Ницше (и древних греков); человек мог предпочесть «аполлонический» или «дионисийский» образ жизни. Но человек (пусть понятие «выбор» кажется здесь не очень уместным, — всё равно, даже и по велению судьбы) не может родиться в одной или в другой форме времени. Ра и Осирис являются теми, кто они есть, только во взаимосвязи друг с другом. Только вместе они создают реальность, и общие их усилия поддерживают систему нехех-джет , воспринимаемую человеком как «время» — соединение аспектов изменчивости и завершенности, благодаря которому и существует действительность, непрерывность космической жизни. Итак, время, по представлениям египтян, сочетает в себе «время Солнца» и «время Осириса»; его источник — констелляция обоих богов (иными словами, их совместные действия). Констелляцию, объединяющую Ра и Осириса (воплощения двух антагонистических или комплементарных аспектов времени), египтянин мыслил себе как взаимосвязь ба и тела — по аналогии с двумя аспектами личности, в которых человек ведет вечное существование за порогом смерти. Как ба умерший может «входить» во время- нехех , время Солнечного бога, и «выходить» из него; как тело он «пребывает» во времени джет , над которым властвует Осирис. По ночам ба и тело соединяются: птица- ба опускается на мумию, и благодаря этому продолжается жизнь личности как целого. Та же модель в констелляции Ра и Осириса становится своего рода «вселенской формулой», распространяется на космический универсум. Раз за разом, в середине ночи, Ра (который в качестве ба может «входить», то есть спускаться, в подземный мир и «выходить» из него) и Осирис (который, будучи «телом», навеки упокоен в глубочайшей бездне) соединяются в глубинах подземного мира, и благодаря этому продолжается жизнь космоса как целого. Так египетское представление о времени как о вечной жизни и непрерывном бытии космоса становится столь же наглядным, убедительным и поддающимся изображению, как непосредственно переживаемая реальность. Констелляцию Ра и Осириса можно не только описывать в хвалебных стихах или рисовать на папирусах и стенах гробниц — человек может приобщиться к ней посредством ритуальных действий. На одном папирусе Поздней эпохи из собрания Британского музея сохранилась запись подобного ритуала, кульминацией которого было воссоединение Ра и Осириса: Это — великое таинство, это — Ра и Осирис. Ритуал свершался в «Доме жизни» и служил, как считает издатель папируса Филипп Дершен, «для поддержания жизни». В египетском языке нет слова для обозначения такого всеохватного и абстрактного горизонта целостности, как тот, что описывается нашими терминами «космос», «мир» и «действительность», — как нет в нём и слов «время», «пространство». У египтян нет соответствующего (одного) понятия, но есть пара, констелляция: не (только) понятий, но (одновременно и) богов. Через эту констелляцию выявляется религиозная значимость космоса, реальность присутствия в нём богов, множественность которых — в данном случае сокращенная до двоичности — дальнейшему редуцированию не поддается. Не существует такого бога, чьим ба было бы Солнце, а телом — Осирис; по крайней мере, не существовало изначально. Мир есть ни что иное, как совокупность действий богов. Боги не могут не взаимодействовать, потому что они живут. Наивысший достигнутый египтянами уровень абстрагирования заключался в том, что они мыслили жизнь как соединение ба и тела, то есть как «вечную жизнь», в которую включены и умершие. Время в их понимании есть ход событий этой вечной жизни. Не «бытие», как в древнегреческой философии, и не освобождение от круговорота перевоплощений, от завесы майи, как в философии индийской, — но сама жизнь составляет последнюю реальность для египтянина. Не вечность «бытия» вообще — но непрерывность жизни, в которой человек принимает деятельное участие; «спасение» жизни — не как конечный итог «истории Спасения», но как задача, каждодневно решаемая посредством ритуала. Источник ➤ Adblockdetector |