Солнце припекало все больше

Было такое в духе видение

Пришла на берег моря группа людей и среди них одна семья: маленькая
девочка и ее родители.
Когда стали родители первыми расстилать свой плед и устраиваться на пляже,
остальным, из их группы, это место не приглянулось и они, отойдя от них
на некоторое расстояние, устроились там…
Родители же девочки, будучи пренебрегаемы друзьями, не стали после этого
менять место, и оставались на своем прежнем месте.
Девочке той, очень нравилось это общество, и она, не раздумывая, пошла
с ними, чем очень больно поранила сердца своих родителей.
Но они ее не удерживали, хотя и старались не терять ее из вида…
Этой группе людей было весело и они не обращали внимание на то, что
отвергли и обидели своим поведением родителей девочки.
Девочка же всеми силами хотела обратить на себя внимание этой группы
людей и ничего другого не придумала, как начала перед ними строить из
песка прекрасный дворец.
Она носила ведерком воду, мочила песок и очень старательно строила этот
превосходный по своей архитектуре дворец.
Эти люди сначала хвалили ее и восхищались таким ее умением и талантом,
но потом перестали обращать на нее внимание и принимали ее старание,
сделать им приятное, — как должное. Но девочка не унималась, и ей было не
достаточно того, что ее родители, вытягивая свои шеи, старались увидеть
дело ее рук и восхищались ее способностями:
Ей нужно было непременно заслужить внимание и похвалу именно этих
людей, которые пренебрегли ее родителями.
И вот, наконец, замок на песке был готов, и это было нечто прекрасное…
Люди восхищались, но не много, похвалив девочку, отвернули свои лица,
дабы не опалило их солнце.
Девочка сидела одна на песке и еще, не понимая сути вещей и того, что это
ее творение только песок – радовалась……..
Но вот, солнце припекало все больше и эта группа людей с веселым криком,
договорившись вместе, соскочили каждый со своего места и побежали в море,
дабы охладить перегревшиеся тела.
И когда они бежали, то никому не было уже дела до того, что все они наступали
на этот прекрасный, песчаный замок, разрушая его………
И их можно понять – ведь это только песок……..
Увидев это предательство и кощунство, в отношении ее старания угодить
этим людям, девочка горько заплакала, сидя у разрушенного песчаного замка.
Горе ее было безутешным, но не было рядом никого, кто бы мог ее понять из
тех, кому она служила добром…
И только теперь, вдруг, эта девочка поняла, кто на самом деле, ее искренно
любит и кто ее может утешить, и она бросилась к ногам своих родителей…
Она поняла, что такое сердечная боль и как больно было ее родителям, когда
она искала одобрения у чужих людей, предавая и пренебрегая любовью родителей.
Они помнили ее прекрасный замок на песке, и он был прекрасен в их глазах,
потому что это был замок их девочки…
И хотя они понимали, что их девочка потеряла много драгоценного времени
на строительство этого, никому не нужного песчаного замка, они рады были
тому, что их дочь получила в своей жизни хороший урок……….

Так бывает и в нашей жизни, не только по отношению к своим родителям, но и
по отношению к нашему Богу!
Как много мы строим песчаных замков перед людьми для того, что бы их чем –
либо впечатлить и заслужить их похвалу…
Мы впечатляем — одних нарядами, других — роскошными блюдами…
Братьев — служителей – пытаемся впечатлить нашим, не от Бога, служением………..
А по сути, если заглянуть в корень всего, то высвечивается самый страшный
в нас — корень гордости.
Именно этому дереву гордости нужно такое удобрение, как самовыражение, посредством похвалы людей.
И что же? Смотрит на нас Господь с высоты, как те родители на свою девочку,
и видит, как мы культивируем свою значимость и удобряем свою гордость и свое тщеславие.
И еще больнее Ему от того, если мы это делаем для тех, кто отверг Его Самого,
как отвергли те люди родителей девочки.
В результате, мы не только питаем свою гордость, которой положена смерть, но и
служим тем, чьи дела не угодны Богу!
И как нужна была мудрость и верность своим
родителям этой девочке, так крайне необходима
мудрость от Бога и всем нам, дабы не терять время на строительство песчаных замков перед людьми
и не метать жемчуг под ноги свиньям!
Велико было разочарование девочки, и велика была рана в ее сердце, ибо если
эти люди были способны отвергнуть родителей этой девочки, то рано или поздно,
они, отвергнут и ее, и растопчут ее душу, как тот замок на песке.
И чем раньше это произойдет, тем скорее эта девочка, через обретенный
опыт разочарования, будет способна в великой жажде взыскать мудрость
Божью в свою жизнь!
Да прославится имя Господне в Его победах в нашей жизни!

6 Не давайте святыни псам и не бросайте
жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не
попрали его ногами своими и, обратившись, не
растерзали вас. (От Матфея 7)

Источник

Альпийская баллада (17 стр.)

Потом быстро взял с тужурки свою порцию. Джулия с шутливым недовольством поморщилась и вдруг неожиданно сунула одну свою корку в его руку. Он с коркой тотчас подался к девушке, но та, смеясь, увернулась, вскинула руки с пайкой, чтобы он не достал их. Иван все же дотянулся до рук, Джулия отшатнулась, невольно коснувшись его грудью, и, чтобы удержаться, ухватилась за его плечо. Смех ее вдруг оборвался. Неожиданная близость заставила его смутиться. Пересилив в себе новый, неосознанно-радостный порыв, он отодвинулся в сторону и сел на полу тужурки. Она же, как девчонка, лукаво улыбнулась, взмахнула ресницами и стала поправлять на груди куртку.

— Бери, ешь. Это же твоя, — сказал он, пододвигая ей корку.

С озорным упрямством в глазах, поблескивая зубами, она принялась грызть свою горбушку.

— Нон, — не сдавалась она, смеясь глазами.

— Упрямая. Ну как хочешь, — сказал Иван и откусил от своего куска.

Она быстро проглотила все, разумеется, не наелась и тайком стала поглядывать на оттопыренный карман тужурки. Иван, неторопливо жуя, замечал ее взгляды и невольно сам начал думать: а не съесть ли все без остатка, чтоб хоть один раз утолить голод? Но все же усилием воли отогнал эти мысли, потому что слишком хорошо знал цену даже и такому крохотному кусочку, как этот.

— Еще хочешь? — спросил он наконец, доев сам.

Она с подчеркнутой решимостью, словно боясь передумать, покрутила головой.

— А это? — кивнул он на корку, все еще лежавшую на середине тужурки.

— Тогда давай так: пополам.

— Вас ист дас — пополям?

Девушка вопросительно сморщила носик. Солнце светило ей в лицо, и она невольно гримасничала, словно шутя дразнила Ивана.

Он разломил корку и одну часть дал ей. Она нерешительно взяла и, откусив маленький кусочек, посасывала его.

— Карашо. Гефтлинген чоколядо.

— Да уж при такой жизни и хлеб — шоколад.

— Джулия бежаль Наполи — кушаль чоколядо. Хляб биль мале — чоколядо много, — сказала она, щуря темные, как ночь, глаза.

— Бежала в Неаполь?

— Си. Рома бежаль. От отэц бежаль.

— А, уна… Една историй, — неохотно отозвалась она, еще откусила кусочек и пососала его. Потом с чрезмерным вниманием осмотрела корку. — Отэц хотель плехой марито. Русско — сто муж.

Муж! Это слово неожиданно укололо его сознание, он сжал челюсти и нахмурился. Она, видимо, почувствовала это, с лукавинкой в глазах искоса взглянула на его омрачившееся лицо и усмехнулась:

— Нон марито. Синьор не биль муж. Джулия не хотель синьор Дзангарини.

Иван, все еще хмурясь, спросил:

— А почему не хотела?

— О, то биль уно сегрето.

Она, бросая смешливые взгляды то по сторонам, то исподлобья на него, сосала корку, а он сидел, уставившись в землю, и дергал с корнями пучки травы.

— О, сегрето! Маленько сегрето. Джулия любиль, любиль… как ето русско. Уно джовинотто — парень Марио.

— Вот как? — сказал он и отбросил вырванный пучок травы, ветер сразу рассеял в воздухе травинки. Иван повернулся боком. Теперь он почему-то не хотел смотреть на нее и лишь мрачно слушал. А она, будто не чувствуя этой перемены в нем, говорила:

— Карашо биль парень. Джулия браль пистоля, бежаль Марио Наполи. Наполи гуэрро, война. Итальяно шиссен дойч. Джулия шиссен, — она вздохнула. — Партыджано итальяно биль мало, тэдэски мнего.

— Что, против немцев воевали? — догадался Иван.

— Ого! — сдержанно удивился он и спросил: — А где же теперь твой Марио?

Она ответила не сразу, поджав колени к груди, гибкими руками обхватила длинные ноги и, положив на них подбородок, посмотрела вдаль:

— Марио фу уччизо.

Они помолчали. Иван уже превозмог свою скованность, взглянул на нее. Она, став серьезной, выдержала этот взгляд. Потом глаза ее начали заметно теплеть под его взглядом. Недолгая печаль в них растаяла, и она рассмеялась.

— Почему Иван смотри, смотри?

— Так есть так! Пошли в Триест.

— О, Триесте! — она легко вскочила с травы. Он также встал, с неожиданной бодростью размашисто перекинул через плечо тужурку. По огромному полю маков они пошли вниз.

Солнце припекало все больше. Тень от Медвежьего хребта постепенно укорачивалась в долине, знойное пепельное марево дрожало на дальнем подножии горы, окутывало лесные склоны. Только снежные хребты вверху ярко сияли, выставив, как напоказ, каждое блеклое пятно на своих пестрых боках.

— Триесте карашо. Триесте партыджано! Триесте море! — оживленно лепетала Джулия и, очевидно, от избытка переполнявших ее радостных чувств запела:

Ми пар ди удире анкора,
Ля воче туа, им мэдзо ай фьорд

Она негромко, но очень приятно выводила напевные слова. Он не знал, что это была за песня. Мелодичные ее переливы напоминали мерное волнение моря. Что-то безмятежное и доброе, очаровывая, влекло за собой…

Пэр нон софрире,
Пэр нон морире,
Но ти пенсо, э эти амо…

Иван затаив дыхание слушал этот мелодичный отголосок другого, неведомого мира, как вдруг девушка оборвала песню и повернулась к нему:

— Иван! Учит Джулия «Катуша»!

Ра-а-сцетали явини и гуши,
По-о-пили туани над экой… —

пропела она, откинув голову, и он засмеялся: так это было неправильно и по-детски неумело, хотя мелодия у нее получалась неплохо.

— Почему Иван смехио? Почему смехио?

— Расцветали яблони и груши, — четко выговаривал он. — Поплыли туманы над рекой.

Она со смешинкой в глазах выслушала и закивала головой:

Ра-асцетали явини и груши… —

— Вот теперь лучше, — сказал он. — Только не явини, а яблони, понимаешь? Сад, где яблоки.

С усердием школьницы она начала петь «Катюшу», отчаянно перевирая слова, и оттого ему было смешно и хорошо с ней, будто с веселым, ласковым, послушным ребенком. Он шел рядом и все время улыбался в душе от тихой и светлой человеческой радости, какой не испытывал уже давно. Неизвестно откуда и почему родилась эта его радость — то ли от высокого ясного неба, щедрого солнца, то ли от картинного очарования гор или необъятности простора, раскинувшегося вокруг, а может, от невиданного торжества маков, удивительно крепкий аромат которых наполнял всю долину. Казалось, чем-то праздничным, сердечным дышало все среди этих гор и лугов, не верилось даже в опасность, в плен и возможную погоню и почему-то думалось: не приснился ли ему весь минувший кошмар лагерей с эсэсманами, со смертью, смрадом крематориев, ненавистным лаем овчарок? А если все это было на самом деле, то как рядом с ним могла существовать на земле эта первозданная благодать — какая сила жизни сберегла ее чистоту от преступного безумия людей? Но то отвратительное, к сожалению, не приснилось, оно не было призраком — их разрисованная полосами одежда ежеминутно напоминала о том, что было и от чего они окончательно еще не избавились. И тут, среди благоухающей чистоты земли, эта их одежда показалась Ивану такой ненавистной, что он сорвал с себя куртку и прикрыл ее тужуркой. Джулия перестала петь и, улыбнувшись, осмотрела его слегка загоревшие, широкие плечи.

— О, Эрколе! Геркулес! Руссо Геркулес!

— Какой Геркулес. Доходяга! — скромно возразил. Иван.

— Нон, нон! Геркулес!

Она шутливо хлопнула его по голой спине и обеими руками сжала опущенную вниз руку.

— Сильно, карашо, руссо. Почему плен шель?

— Шел! Вели, вот и шел.

— Надо бить фашисте! — она решительно взмахнула в воздухе маленьким кулачком.

— Бил, пока мог. Да вот…

Подняв локоть, он повернулся к ней другим боком, и на ее подвижном личике сразу отразилась жалость, почти испуг.

— Ой, ой! Санта Мария!

— Вот и Геркулес, — вздохнул он.

— Болно? — бережным прикосновением она осторожно пощупала огромный широкий рубец — след ножевого штыка. Он решительно потер бок.

— Уже нет. Отболело.

— Да ты не бойся, чудачка, — ласково сказал он. — А ну сильней.

Она никак не осмеливалась, и он, взяв в ладонь ее тонкие пальцы, надавил ими на шрам. Джулия испуганно вскрикнула и прижалась к нему. Иван придержал девушку за плечи, и это короткое прикосновение опять заставило его поспешно отстраниться от нее. «Нет, так нельзя! Нельзя себя распускать! Надо скорее уходить».

— Вот что, — нахмурившись, сказал Иван, коротко взглянув на Джулию. — Надо быстрее идти, понимаешь?

— Я, — согласилась она, усмехнувшись и с какой-то испуганно-затаенной мыслью глядя ему в глаза.

Источник

Мертвым не больно

– Ого! – сдержанно удивился он и спросил: – А где же теперь твой Марио?

– Марио фу уччизо.

– Почему Иван смотри, смотри?

– Так есть так! Пошли в Триест.

– О, Триесте! – Она легко вскочила с травы. Он также встал, с неожиданной бодростью размашисто перекинул через плечо тужурку. По огромному полю маков они пошли вниз.

– Триесте карашо. Триесте партиджано! Триесте море! – оживленно лепетала Джулия и, очевидно, от избытка переполнявших ее радостных чувств запела:

Ми пар ди удире анкора,
Ля воче туа, им мэдзо ай фьори[32] 32
Мне до сих пор слышится Твой голос среди цветов (итал.).

Пэр нон софрире,
Пэр нон морире,
Ио ти пенсо, э ти амо…[33] 33
Чтобы не страдать, Чтобы не умирать, Я думаю о тебе и тебя люблю… (итал.)

Иван, затаив дыхание, слушал этот мелодичный отголосок другого, неведомого мира, как вдруг девушка оборвала песню и повернулась к нему:

– Иван! Учит Джулия «Катуша»!

Ра-а-сцетали явини и гуши,
По-о-пили туани над экой… –

– Почему Иван смехио? Почему смехио?

– Расцветали яблони и груши, – четко выговаривал он. – Поплыли туманы над рекой.

Она со смешинкой в глазах выслушала и закивала головой:

Ра-асцетали явини и груши…

– Вот теперь лучше, – сказал он. – Только не явини, а яблони, понимаешь? Сад, где яблоки.

С усердием школьницы она начала петь «Катюшу», отчаянно перевирая слова, и оттого ему было смешно и хорошо с ней, будто с веселым, ласковым, послушным ребенком. Он шел рядом и все время улыбался в душе от тихой и светлой человеческой радости, какой не испытывал уже давно. Неизвестно откуда и почему родилась эта его радость – то ли от высокого ясного неба, щедрого солнца, то ли от картинного очарования гор или необъятности простора, раскинувшегося вокруг, а может, от невиданного торжества маков, удивительно крепкий аромат которых наполнял всю долину. Казалось, чем-то праздничным, сердечным дышало все среди этих гор и лугов, не верилось даже в опасность, в плен и возможную погоню и почему-то думалось: не приснился ли ему весь минувший кошмар лагерей с эсэсманами, со смертью, смрадом крематориев, ненавистным лаем овчарок? А если все это было на самом деле, то как рядом с ним могла существовать на земле эта первозданная благодать – какая сила жизни сберегла ее чистоту от преступного безумия людей? Но то отвратительное, к сожалению, не приснилось, оно не было призраком – их разрисованная полосами одежда ежеминутно напоминала о том, что было и от чего они окончательно еще не избавились. И тут, среди благоухающей чистоты земли, эта их одежда показалась Ивану такой ненавистной, что он сорвал с себя куртку и прикрыл ее тужуркой. Джулия перестала петь и, улыбнувшись, осмотрела его слегка загоревшие, широкие плечи.

– О, Эрколе! Геркулес! Руссо Геркулес!

– Какой Геркулес. Доходяга! – скромно возразил Иван.

– Нон, нон! Геркулес!

Она шутливо хлопнула его по голой спине и обеими руками сжала опущенную вниз руку.

– Сильно, карашо, руссо. Почему плен шель?

– Шел! Вели, вот и шел.

– Надо бить фашисто! – она решительно взмахнула в воздухе маленьким кулачком.

– Бил, пока мог. Да вот…

– Ой, ой! Санта Мария!

– Вот и Геркулес, – вздохнул он.

– Болно? – бережным прикосновением она осторожно пощупала огромный широкий рубец – след ножевого штыка.

Он решительно потер бок.

– Уже нет. Отболело.

– Да ты не бойся, чудачка, – ласково сказал он. – А ну сильней.

– Вот что, – нахмурившись, сказал Иван, коротко взглянув на Джулию. – Надо быстрее идти, понимаешь?

– Я, – согласилась она, усмехнувшись и с какой-то испуганно-затаенной мыслью глядя ему в глаза.

Глава 17

Они спустились по склону от верхней границы луга к его середине. Тут маки начали постепенно редеть, уступая место другим цветам. Кое-где сидели скопления душистых незабудок, качались на ветру колокольчики, от густого аромата желтой азалии кружилась голова. Местами в цветочных зарослях попадались каменистые плеши, возле них всегда было много колючей щебенки, особенно докучавшей его босым ногам. Иван начал осторожнее выбирать путь, поглядывая под ноги. Один раз перед его глазами в траве сверкнула красная капля, он нагнулся – между зубчатыми листочками рдело несколько крупных ягод земляники. Только он сорвал их, как рядом увидел еще такие же красные ягоды. Тогда Иван положил тужурку, присел; Джулия тоже со счастливым криком бросилась собирать ягоды.

Их было много – крупных, сочных, почти всюду спелых. Иван и Джулия собирали и ели их – жадно, пригоршнями, забыв о погоне и об опасности. Прошло немало времени, солнце передвинулось на другую сторону неба и в упор освещало долину с перелесками и изрезанный извилинами расселин Медвежий хребет.

Обливаясь потом, Иван ползал на коленях, раздвигая руками траву, когда услышал позади шаги Джулии. Он оглянулся и, вытирая лоб, сел на землю. Пряча в живых глазах лукавую усмешку, девушка быстро подошла к нему, опустилась на колени и развернула уголок своей куртки. На измазанной земляничным соком поле краснела рассыпчатая кучка ягод.

– Битте, руссо Иван, – нарочито жеманно предложила она.

– Ну зачем? Я уже наелся!

– Нон, нон. Эссэн! Эссэн!

Захватив в горсть ягод, она почти силой заставила его съесть их. Потом съела немного сама и снова поднесла горсть к его рту. Ягоды из ее рук имели почему-то совсем другой вкус, чем съеденные по одной. Он вобрал их в рот губами и шутливо прихватил зубами теплую душистую кожицу ее ладони.

Джулия озорно пригрозила:

Остатки они доели сообща. Встав с травы, Иван поднял лежавшую в маках тужурку.

– Айда, – согласно подхватила она.

Довольные друг другом и как-то сблизившиеся, они пошли дальше. Джулия доверчиво положила руку на его плечо.

– Земляника – это хорошо, – сказал он, нарушая тихое, доброе, но почему-то неловкое молчание. – Я до войны не одно лето ею кормился. Земляника да молоко.

– О, руссо – веджитариано! – удивилась она. – Джулия нон веджитариано. Джулия любиль бифштекс, спагетти, омлет.

– Макароны еще, – добавил он, и оба засмеялись.

– Я, я, макарони, – подтвердила она и задорно поддразнила: – А руссо земляньико?

– Бывает. Что ж поделаешь, когда голод прижмет, – невесело согласился Иван.

Джулия удивленно взглянула на него.

– Почему голяд? Почему голяд? Русланд как голяд? Русланд само богато? Правда?

– Правда. Все правда.

– Почему голяд? Говори! – настаивала она, заметно встревоженная его словами.

Он помолчал, ступая по траве и нерешительно соображая, стоит ли говорить ей о том, что было. Но он уверовал уже в ее ласковое расположение к нему, потянулся к ней сам, и потому в нем начала пробуждаться давно уже не испытываемая потребность в откровенности.

– Случается, когда неурожай. В тридцать третьем, например. Траву ели…

– Какую траву? – он нагнулся и сорвал горсть травы. – Вот эту самую. Без цветов, конечно. С голоду отец умер.

Джулия удивленно остановилась, строгое ее лицо помрачнело. Испытующе-подозрительным взглядом она смотрела на Ивана, но ничего не сказала, только выпустила его руку и почему-то сразу замкнулась. Он, опечаленный невеселым воспоминанием, тихонько зашагал дальше.

Да, голодали, и не только в тридцать третьем. Спасала обычно картошка, но и ее не всегда хватало до новой. После смерти отца в семье осталось четверо детей. Иван старший. Он вынужден был растить с матерью ребят, кормить семью. Ой, как нелегко это досталось ему!

Он задумчиво шел, поглядывая вниз, где мелькали в траве сизые колодки на ее ногах и тихо шевелились, плыли на ходу две короткие тени. Джулия, однако, начала отставать, он почувствовал какую-то перемену в ее настроении, но не оглядывался.

– И Сибирь биль? Плёхой кольхоз биль? – с каким-то вызовом в неожиданно похолодевших глазах заговорила девушка.

Почти в испуге он остановился и внимательно посмотрел на нее:

– Ты что? Кто тебе сказал?

– Один плёхой руссо сказаль. Ты хочешь сказаль. Я зналь.

– Ничего я не хочу. Что я тебе скажу?

– Ну говори: Джулия нон правда. Джулия ошибалась!

Он смотрел на девушку – лицо ее стало злым, глаза остро блестели, ее недавнее расположение к нему исчезло, и он напряженно старался понять причину этой ее перемены, так же как и смысл ее неприятных вопросов.

– Ну говори! Говори!

Видно, действительно она что-то уже услышала, возможно, в лагере, а может, еще в Риме. Но он теперь не мог ничего объяснить ей, он уже жалел, что упомянул про голод.

– Биль несправьядливост? – настойчиво спрашивала Джулия.

– Какая несправедливость? О чем ты говоришь?

– Люди Сибирь гналь?

Он испытующе вгляделся в ее колючие глаза и понял, что надо или сказать правду, или что-то придумать. Однако лгать он не умел и, чтобы разом прекратить этот разговор, неласково буркнул:

– Когда раскулачивали – гнали.

Джулия с горечью закусила губы.

– Нон правда! – вдруг крикнула она и будто ударила его взглядом – столько в ее глазах было горечи, обиды и самой неприкрытой враждебности.

– Нон правда! Нон! Иван – Влясов!

Она вдруг громко всхлипнула, прикрыла руками лицо. Иван испуганно подался к девушке, но она остановила его категорическим гневным: «Нон!» – и побежала по склону в сторону. Он стоял, не зная, что делать, и лишь растерянно смотрел ей вслед. Мысли его вдруг спутались. Он почувствовал, что произошло что-то нелепое, недоговоренное и дурное, но как исправить это – не знал.

Джулия добежала до голого взлобка, взобралась на него и, скорчившись, подогнула колени. На него она даже и не взглянула.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Источник