И все же за все это время Солнце ни разу не сказало Земле:«Ты мне должна».Гляди, что делает такая любовь.Она освещает небо
Экстенсиональность — это замена понятию «любовь». Разница лишь в том, что под экстенсиональностью понимается вполне себе определённый термин, позаимствованный из логики и математики. Дословно он означает, что ты ведёшь себя по отношению к другому человеку (и не только к человеку) таким образом, что постоянно улучшаешь его жизнь, дополняешь тем, что этому человеку необходимо. Для такого экстенсионального поведения ты должен очень хорошо понимать социальную психологию, аспекты и модели поведения.
◽«Я люблю тебя» — это просто пустые слова, которые ничего не проясняют. Настоящий индикатор любви — это то, как люди ведут себя по отношению друг к другу.
Если я действительно люблю какого-то человека, я люблю всех людей, я люблю мир, я люблю жизнь. Если я могу сказать кому-то «я люблю тебя», я должен быть способен сказать «я люблю в тебе все», «я люблю благодаря тебе весь мир, я люблю в тебе самого себя».
Осознание человеческой отдельности без воссоединения в любви это источник стыда и в то же время это источник вины и тревоги.Переживание отделенности рождает тревогу, оно является источником всякой тревоги. Быть отделенным значит быть отторгнутым, не имея никакой возможности употребить свои человеческие силы. Быть отделенным это значит быть беспомощным, неспособным активно владеть миром – вещами и людьми, это значит, что мир может наступать на меня, а я при этом неспособен противостоять ему. Таким образом, отделенность – это источник напряженной тревоги. Кроме того, она рождает стыд и чувство вины. Это переживание вины и стыда в связи с отделенностью выражено в библейском рассказе об Адаме и Еве. После того, как Адам и Ева вкусили от «древа познания добра и зла», после того как они ослушались (нет добра и зла, пока нет свободы ослушания), после того, как они стали людьми, высвободившись из первоначальной животной гармонии с природой, т. е. после их рождения в качестве человеческих существ, – они увидели, что «они нагие, и устыдились». Должны ли мы предположить, что миф, такой древний и простой как этот, несет в себе стыдливую мораль, свойственную девятнадцатому веку, и что самая главная вещь, которую эта история желает нам сообщить, состоит в том, что они пришли в смущение, увидев, что их половые органы открыты посторонним взглядам? Едва ли это так. Понимая эту историю в викторианском духе, мы утратим главную ее мысль, которая, как нам кажется, состоит в следующем: после того, как мужчина и женщина начали осознавать самих себя и друг друга, они осознали свою отдельность и свое различие из-за принадлежности к разным полам. Но как только они поняли свою отделенность, они стали чужими друг другу, потому что они еще не научились любить друг друга (что вполне понятно хотя бы из того, что Адам защищал себя, обвиняя Еву, вместо того, чтобы пытаться защитить ее).
Уважение – это не страх и благоговение; оно означает в соответствии с корнем слова (геspicere = to look at) способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его уникальную индивидуальность. Уважение означает желание, чтобы другой человек рос и развивался таким, каков он есть. Уважение, таким образом, предполагает отсутствие эксплуатации. Я хочу, чтобы любимый мною человек рос и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы служить мне. Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, как мне хотелось бы чтоб он был, в качестве средства для моих целей.
Любовь – это активная заинтересованность в жизни и развитии того, что мы любим. Где нет активной заинтересованности, там нет любви. Этот элемент любви прекрасно описан в притче об Ионе. Бог повелел Ионе пойти в Ниневию предупредить ее жителей, что они будут наказаны, если не сойдут со своих пагубных путей. Иона отказался от этой миссии, потому что боялся, что люди Ниневии раскаятся, и бог простит их. Он был человеком с сильным чувством порядка, но не любви. Поэтому при попытке к бегству он оказался в животе кита, символизирующего состояние изоляции и замкнутости, куда его перенесли недостаток любви и солидарности. Бог спасает его, и Иона идет в Ниневию. Он проповедует жителям то, что Бог поведал ему, и случается все то, чего он опасался. Люди Ниневии раскаиваются в своих грехах, исправляют пути свои, и бог прощает их и решает не разрушать город. Иона сильно рассержен и разочарован, он хочет, чтобы восторжествовала справедливость, а не милосердие. Наконец, он находит некоторое утешение в тени дерева, которое Бог заставил вырасти, чтобы защитить Иону от солнца. Но когда Бог заставляет дерево увянуть, Иона впадает в уныние и сердито выражает Богу недовольство. Бог отвечает: «Ты жалеешь растение, ради которого не трудился и которое не растил, которое за одну ночь само выросло и за одну ночь погибло. А я не должен спасти Ниневию, этот большой город, в котором более шести тысяч человек, неспособных различить, что между их правой и левой рукой, да еще много скота?»7 Ответ бога Ионе должен быть понят символически. Бог показывает Ионе, что сущность любви –это труд для кого-то и содействие его росту, что любовь и труд нераздельны. Каждый любит то, для чего он трудится, и каждый трудится для того, что он любит.
Забота и заинтересованность ведут к другому аспекту любви: к ответственности. Сегодня ответственность часто понимается как налагаемая обязанность, как что-то навязанное извне. Но ответственность в ее истинном смысле это от начала до конца добровольный акт.
Дари сам и позволяй дарить другим.
Одно из прекраснейших утешений, которые предлагает нам жизнь, – то, что человек не может искренне пытаться помочь другому, не помогая самому себе. Возможность поделиться с другим – одно из величайших удовольствий. Кроме того, это один из самых бесстрашных и мощных поступков на свете. Когда мы верим, что живем в изобильной Вселенной, и позволяем себе свободно дарить, то повышаем свою частоту, укрепляем веру – и просто классно относимся к себе, входя в поток и давая себе возможность принимать ответное изобилие.
Когда мы полны страха, то цепляемся за то, что есть. Мы собираем крохи энергии, боимся делиться и на том, чего хотим избежать, –на недостаточности.
Источник
Байрон Д. Г.: Каин
Акт второй
АКТ ВТОРОЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Бездна пространства.
Люцифер и Каин.
Не падая, я воздух попираю,
Хотя боюсь, что упаду.
Не бойся —
Доверься мне, владыке этой бездны.
Но разве вера в духа не греховна?
Сомненье — гибель, вера — жизнь. Таков
Устав того, кто именует бесом
Меня пред сонмом ангелов, они же
Передают названье это тварям,
Которым непонятно то, что выше
Их жалких чувств, которые трепещут
Велений господина и считают
Добром иль злом все, что прикажет он.
Я в рабстве не нуждаюсь. Ты увидишь
За тесной гранью маленького мира,
Где ты рожден, несметные миры,
И я не обреку тебя на муки
За страхи и сомненья. Будет день —
И человек, несомый водной хлябью,
Другому скажет: _веруй_ и _гряди_ —
И тот пойдет по хляби невредимо.
Я веры, как условия спасенья,
Не требую. Лети со мной, как равный,
Над бездною пространства, — я открою
Тебе живую летопись миров
Прошедших, настоящих и грядущих.
О бог иль бес — кто б ни был ты: что это?
Ужель земля?
Ты не узнал земли?
Той персти, из которой ты был создан?
Как! Этот круг, синеющий в эфире
Вблизи кружка, похожего на то,
Что ночью освещает нашу землю,
И есть наш рай? А где же стены рая?
И те, что стерегут их?
Покажи
Мне место рая.
Это невозможно!
Чем дальше мы уносимся вперед,
Тем круг земли становится все меньше
И, уменьшаясь, светится вдали
Все ярче серебристым звездным светом.
Мы с быстротою солнечных лучей
Летим вперед, и он уж начинает
Теряться средь бесчисленного сонма
Окрестных звезд.
Но что бы ты подумал,
Когда б узнал, что есть миры громадней,
Чем мир земной, что есть созданья выше,
Чем человек, что их число несметно,
Что все они на смерть обречены
И все живут, все страждут?
Я б гордился
Своим умом, постигнувшим все это.
А если дух твой скован от рожденья
Тяжелой, грубой плотью, если он,
Столь гордый тем, что знает, жаждет новых,
Все новых, высших знаний, а меж тем
Не победит ничтожнейших, грубейших,
Мерзейших нужд и высшею отрадой
Считает только сладостный и грязный,
Без меры истомляющий обман,
Влекущий к созиданию лишь новых
Несметных душ, несметных тел, с рожденья
Приговоренных к смерти?
Дух! я знаю
О смерти только то, что смерть ужасна,
Что смерть — наш общий горестный удел,
Как слышал я от матери, которой
Обязаны мы смертью вместе с жизнью.
Но если так, дай умереть мне, дух!
Ведь быть отцом созданий, обреченных
На жизнь среди страданий и на гибель,
Не все ль равно, что смерть плодить и в мире
Распространять злодейство?
Ты не можешь
Весь умереть: есть нечто, что бессмертно.
Бог это скрыл, изгнав отца из рая
И заклеймив зловещим знаком смерти
Его чело. Но пусть во мне погибнет
Хоть смертное, чтоб в остальном я был
Как ангелы.
Я ангельского чина:
Ты хочешь быть таким, как я?
Но кто ты?
Я вижу только мощь твою и то,
Что ты мне открываешь мир, гнетущий
Величием мою земную мощь
И все же не превысивший желаний
И дум моих.
О гордые желанья,
Которые так скромно разделяют
Юдоль червей!
А ты, — ты разделяешь
Обители с бессмертными, — ты разве
Не кажешься печальным?
Я печален.
Итак, скажи: ты хочешь быть бессмертным?
Ты говоришь, что я им _должен_ быть.
Я этого не знал еще, но если
Должно так быть, то я хочу изведать
Бессмертие заране.
Но страданья
Должны быть вечны?
Это мы узнаем, —
Мы и твои потомки. Но взгляни:
Как все полно величия!
О, дивный,
Невыразимо дивный мир! И вы,
Несметные, растущие без меры
Громады звезд! Скажите: что такое
И сами вы, и эта голубая
Безбрежная воздушная пустыня,
Где кружитесь вы в бешеном веселье,
Как листья вдоль прозрачных рек Эдема?
Исчислены ль пути для вас? Иль вы
Стремитесь в даль, сжимающую душу
Своею бесконечностью, свободно?
Творец! Творцы! Иль я не знаю — кто!
Как дивны вы и как прекрасны ваши
Создания! Пусть я умру, как атом, —
Быть может, умирает он! — иль ваше
Величие постигну! Мысль моя
Достойна вас, хоть прах и недостоин.
Дух! Дай мне умереть иль покажи
Мне ближе их.
Ты разве к ним не близок?
Взгляни на землю.
Где она? Я вижу
Лишь сонмы звезд.
Но приглядись: она еще мерцает.
Возможно ли? Я видел
Ночной порой в лугах и в темных рощах
Светящих мух: они сверкали ярче,
Чем этот мир, который их питает.
Ты видел и миры и светляков, —
Те и другие искрятся, — что ж скажешь
Ты мне о них?
Скажу, что и миры
И светляки по-своему прекрасны
И что полет ночной ничтожной мушки
И мощный бег бессмертного светила
Равно руководимы.
И ты взглянуть дерзнул бы?
Как мне знать,
На что взглянуть дерзну я? Ты пока
Не показал мне ничего такого,
Чтоб не дерзнул я большего увидеть.
К чему тебя влекло всего сильнее?
К тому, чего я никогда не ведал
И ведать бы не должен — к тайне смерти.
Я покажу отживших и умерших,
Как показал бессмертных.
Тогда вперед на наших мощных крыльях!
О, как мы рассекаем воздух! Звезды
Скрываются от наших глаз! Земля!
Где ты, земля? Дай мне взглянуть на землю,
Я сын ее.
Земли уже не видно.
Пред вечностью она гораздо меньше,
Чем ты пред ней. Но ты с землею связан
И скоро к ней вернешься. Прах земной —
Часть нашего бессмертия.
Куда же
Лежит наш путь?
К тому, что только призрак
Былых миров, земля же их обломок.
Не более чем жизнь.
А жизнь древней, чем ты, чем я, и даже
Древней того, что выше нас с тобою.
Есть многое, что никогда не будет
Иметь конца; а то, что домогалось
Считаться не имеющим начала,
Имеет столь же низкое, как ты;
И многое великое погибло,
Чтоб место дать ничтожному, — такому,
Что и помыслить трудно: ибо в мире
Лишь время и пространство неизменны,
Хотя и перемены только праху
Приносят смерть. Ты — прах, ты не постигнешь
Того, что выше праха, и увидишь
Лишь то, что было прахом.
Только прахом!
Но я дерзну взглянуть на все, что хочешь.
Как быстро меркнут звезды!
А ведь они казались мне мирами,
Когда мы приближались к ним.
Они
И есть миры.
И есть на них эдемы?
Быть может, есть.
Есть и люди.
Иль существа, что выше их.
Раз люди есть — как им не быть? И разве
Дышать должны ходячие лишь твари?
Как быстро меркнут звезды вслед за нами!
Куда летим мы?
К миру привидений,
Существ, еще не живших и отживших.
Но мрак растет — все звезды уж исчезли.
Но ты, однако, видишь.
Жуткий сумрак!
Ни ярких звезд, ни солнца, ни луны,
И все же в этом сумраке я вижу
Какие-то угрюмые громады,
Но только непохожие на те,
Которые светилися в пространстве
Своими ореолами и были,
Как мне тогда казалось, полны жизни.
На тех, сквозь их сияние, я видел
Глубокие долины, выси гор
И водные безбрежные равнины;
Вкруг тех сияли огненные кольца
И диски лун, напоминая землю;
А здесь все страшно, сумрачно!
Но ясно.
Ты ищешь смерть увидеть и умерших?
Раз грех Адама предал всех нас смерти,
То я хочу заранее увидеть
То, что мы все увидим поневоле
Когда-нибудь.
И вечный мрак; но мы с тобой раскроем
Врата его.
Гигантскими клубами
Катится пар — откуда он?
Не сомневайся в этом.
Ведь кто наполнить должен царство смерти?
Ты и твой род. Оно еще так пусто
В сравненье с тем, чем будет.
Облака
Все шире расступаются пред нами,
Кругами обвивая нас.
Входи. Ты без меня не мог бы
Проникнуть в царство призраков. Смелее!
Исчезают в облаках.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Царство смерти.
Люцифер и Каин.
Как молчалив, как необъятен этот
Угрюмый мир! Он населен обильней,
Чем даже те горящие громады,
Которые в воздушных безднах блещут
В таком несметном множестве, что я
Сперва считал их за каких-то светлых
Небесных обитателей. Но как
Здесь сумрачно, как все напоминает
Угасший день!
Здесь царство смерти. Хочешь
Увидеть смерть?
Я не могу ответить,
Не ведая, что значит смерть. Но если
Отец мой прав. О боже! Я подумать
Страшусь о ней! Будь проклят тот, кто дал
Мне бытие, ведущее лишь к смерти!
Ты проклинаешь мать, отца?
Но разве
Они меня не прокляли, дерзнувши
Вкусить от древа знания?
Ты прав:
Меж вами обоюдное проклятье.
Но твой Энох, твой брат?
Они должны
Делить мое проклятие со мною,
Родителем и братом их. Что принял
В наследство сам, то им и завещаю.
О бесконечный и угрюмый мир
Скользящих теней, призраков-гигантов,
То явственных, то смутных, но всегда
Печальных и величественных, — что ты?
Жизнь или смерть?
И жизнь и смерть.
Но что же
Тогда есть смерть?
А разве не сказал вам
Создатель ваш, что смерть — другая жизнь?
Мы от него пока одно узнали —
Что мы умрем.
Придет, быть может, день,
Когда он вам раскроет тайну эту.
О да! Ведь эта тайна
Откроется в невыразимых муках,
Соединенных с вечной адской мукой,
Еще не нарожденным, что родятся
Лишь для нее — для этой вечной муки.
Как величавы тени, что витают
Вокруг меня! В них не заметно сходства
Ни с духами, которых видел я
На страже заповедных врат Эдема,
Ни с смертными — с моим отцом и братом,
Со мной самим, с моей сестрой, с женою,
А между тем, отличные от духов
И от людей своим непостижимым,
Невиданным мной обликом, они,
Бесплотным уступая, превышают
Людей и красотою горделивой,
И мощью, и величием. У них
Нет крыльев, как у ангелов, нет лика,
Как у людей, нет мощных форм животных,
Нет ничего подобного тому,
Что видел я; они в себе вмещают
Всю красоту прекраснейших, сильнейших
Земных существ, но так не схожи с ними,
Что я не знаю — были ли они
Когда-нибудь живыми существами?
Когда владели миром,
Который называешь ты землей.
Но в этом мире первый — мой родитель.
Из вас он, правда, первый, но из них
Он даже недостоин быть последним.
Они есть то, чем будут
Все смертные.
Живыми,
Великими, разумными — во всем
Настолько превышавшими Адама,
Насколько сын Адама превышает
Своих потомков будущих.
Увы!
И все они погибли, все исчезли
С лица земли?
С лица своей земли,
Как некогда и ты с своей исчезнешь.
Но ты сказал, что прежде их землею
Была моя?
Но изменилась.
Моя земля для них была бы слишком
Ничтожна.
Да, она при них была
Прекраснее.
И почему так пала?
Но как он это сделал?
Смешением стихий, преобразивших
Лицо земли. Но дальше, — созерцай
Минувшее.
Но истинно. Смотри на эти тени:
Они когда-то жили и дышали,
Как ты теперь.
И некогда я буду
Подобен им?
На это пусть ответит
Создатель ваш. Я показал, чем стали
Предшественники ваши. Созерцай их
Иль, если это тяжко для тебя,
Вернись к земле, к своим трудам: ты будешь
Перенесен на землю невредимо.
Я здесь останусь.
Навеки.
Я все равно сюда вернуться должен,
Мне тяжело жить на земле: так лучше
Остаться здесь.
Но это невозможно:
Мир призраков — действительность, а ты
Теперь их созерцаешь как виденье.
Чтоб разделить обитель их, ты должен
Войти сюда вратами смерти — так же,
Как и они.
Какими же вратами
Входили мы?
Моими. Ты на землю
Вернуться должен; в царстве бездыханных
Ты дышишь только мною. Не мечтай же
Остаться в нем, пока твой час не пробил.
А вот они, — скажи, они не могут
На землю возвратиться?
Их земля
Прошла навеки: бурные стихии
Лицо земли так резко изменили,
Что на ее поверхности теперь
Едва ль найдется атом, им знакомый.
А это был прекрасный, — о, какой
Прекрасный мир!
Он и теперь прекрасен.
Я не с землей, хотя на ней тружусь я,
Веду вражду, а с тем, что я беру
Все, что она прекрасного приносит
Ценой труда, что, жаждая познанья,
Не в силах этой жажды утолить,
Что на земле меня приводит в трепет
И жизнь и смерть.
Чем стал твой мир, ты видишь,
Но чем он был — не можешь и постигнуть.
А это кто? Вот эти исполины,
Которые, мне кажется, похожи
На диких обитателей дремучих
Земных лесов, но только в десять раз
Громадней и страшнее тех, громадней,
Чем стены рая, — эти привиденья,
Чьи очи пламенеют, как мечи
В десницах херувимов, стерегущих
Эдемский сад, и чьи клыки торчат
Как голые деревья?
Это то же,
Что мамонты земные. Мириады
Таких существ лежат в земле.
И больше
Уж нет таких?
Нет; если б вам пришлось
Вступить в борьбу с такими существами,
То вы могли бы сделать бесполезным
Проклятие, висящее над вами:
Так скоро вы погибли бы.
Но разве
Борьба необходима?
Ты забыл
Завет того, кто вас изгнал из рая:
«Борьба со всем, что дышит, смерть всему,
И всем болезни, скорби и мученья», —
Плод древа запрещенного.
Но звери —
Они ведь не касались древа знанья?
Ваш бог сказал, что создал их для смертных,
А смертных — для создавшего. Вы разве
Хотели бы, чтоб участь их была
Счастливее, чем ваша? Грех Адама
Всех погубил.
Несчастные! Им тоже,
Как и сынам Адама, суждено
Страдать за грех, не ими совершенный,
За райский плод, который не дал знанья,
А дал лишь смерть. Он оказался лживым,
Мы ничего не знаем. Он сулил
Нам знание — ужасною ценою,
Но знание; а что же знаем мы?
Быть может, смерть даст высшее познанье;
Ведь только смерть для смертных несомненна
И, значит, к несомненному приводит.
Нет, ты не прав, — запретный плод не лжив,
Хотя и смертоносен.
Непонятный,
Угрюмый мир!
Твой час еще не пробил.
Материя не может в совершенстве
Постигнуть духа. Все же ты узнал,
Что есть миры такие.
Я и прежде
О смерти знал.
Но не о царстве смерти.
Оно мне непонятно.
Будет день,
Когда оно тебе понятней станет.
А это безграничное пространство
Текучей ослепительной лазури,
Которое сравнил бы я с водой,
С рекою, проходящей из Эдема
Близ нашего жилища, если б только
Не эта безграничность, беспредельность,
Не этот цвет небесный, — это что?
И этому лазурному пространству
Есть слабое подобье на земле,
И на его прибрежьях поселятся
Твои потомки: призрак океана.
Оно горит, как солнце, — целый мир
Лазурных вод! Но в этом ярком блеске
Я различил играющих чудовищ:
Что это?
А этот непомерно длинный змей
С струящеюся гривой, что воздвигнул
Чудовищную голову из бездны
И в десять раз превысил высочайший
Эдемский кедр, — вот этот змей, что мог бы
Обвиться вкруг небесных тел, — похож ли
Он на того, что нежился когда-то
Под деревом в Эдеме?
Еве лучше
Известен змий, ее прельстивший.
Этот
Ужасен слишком. Верно, искуситель
Красивей был.
А ты его не видел?
Я гадов много видел, но того,
Что Еве дал запретный плод, — ни разу.
И твой отец его не видел?
Нет;
Ведь мой отец был соблазнен не змием:
Змий соблазнил лишь Еву.
О невинность!
Когда тебя или сынов твоих
Смущают жены чем-нибудь, что ново
И необычно, знай, что пред тобой —
Сам искуситель.
Слишком запоздали
Твои советы: змиям больше нечем
Жен искушать.
Но есть еще немало
Таких вещей, которыми и жены
Своих мужей и жен мужья способны
Вводить в соблазн: вам это надо помнить.
Я вам добра желаю, предлагая
Подобные советы, — я даю их
В ущерб себе. хоть правда, что не будут
Им следовать.
Мне это непонятно.
И к лучшему! Твой мир и ты так юны!
Ты мнишь себя преступным и несчастным —
Не правда ли?
Преступным — нет, но скорби
Я испытал немало.
Первородный
Сын первого из смертных! Твой удел
Жить во грехе и скорби, но Эдемом
Покажутся тебе твои несчастья
В сравненье с тем, что ты узнаешь вскоре,
А то, что _ты_ узнаешь, будет раем
В сравненье с тем, что испытать должны
Твои сыны. Но нам пора на землю.
Ужели ты привел меня сюда
Лишь для того, чтоб показать мне это?
Не ты ли жаждал знания?
О да,
Но лишь затем, чтоб знание служило
Дорогой к счастью.
Если счастье в знанье,
То ты уж счастлив.
Прав же был творец,
Велевший не касаться древа знанья!
А если бы губительного древа
Не насаждал, еще бы лучше сделал.
Однако и неведение зла
От зла не ограждает. Зло всесильно.
Я этому не верю, нет! Я жажду
Душой добра!
А кто его не жаждет?
Кто _любит_ зло? Никто, ничто.
Но в эти
Несметные и дивные миры,
Которые мы видели с тобою,
Пока не погрузились в царство смерти,
Не внидет зло: так все они прекрасны!
Ты видел их лишь издали.
Но даль
Могла лишь уменьшать их красоту:
Вблизи их красота неизреченна.
Но подойди к прекраснейшему в мире
И приглядись к нему.
Я это делал:
Вблизи оно еще прелестней.
Нет,
Тут есть обман. Скажи, о ком ты думал?
Я думал о сестре моей. Все звезды,
Вся красота ночных небес, вся прелесть
Вечерней тьмы, весь пышный блеск рассвета,
Вся дивная пленительность заката,
Когда, следя за уходящим солнцем,
Я проливаю сладостные слезы
И, мнится, вместе с солнцем утопаю
В раю вечерних легких облаков,
И сень лесов, и зелень их, и голос
Вечерних птиц, поющих про любовь,
Сливающийся с гимном херувимов,
Меж тем как тьма уж реет над Эдемом,
Все, все — ничто пред красотою Ады.
Чтоб созерцать ее, я отвращаю
Глаза свои от неба и земли.
Но если ты владеешь существом
Столь дивной красоты, то почему
Несчастен ты?
Зачем я существую
И почему несчастен ты, и все,
Что существует в мире, все несчастно?
Ведь даже тот, кто создал всех несчастных,
Не может быть счастливым: созидать,
Чтоб разрушать — печальный труд! Родитель
Нам говорит: Он всемогущ, — зачем же
Есть в мире зло? Об этом много раз
Я спрашивал отца, и он ответил,
Что это зло — лишь путь к добру. Ужасный
И странный путь! Я видел, как ягненка
Ужалил гад: он извивался в муках,
А подле матка жалобно блеяла;
Тогда отец нарвал и положил
Каких-то трав на рану, и ягненок,
До этого беспомощный и жалкий,
Стал возвращаться к жизни понемногу
И скоро уж беспечно припадал
К сосцам своей обрадованной матки,
А та, вся трепеща, его лизала.
Смотри, мой сын, сказал Адам, как зло
Родит добро.
Что ж ты ему ответил?
Я промолчал, — ведь он отец мой, — только
Тогда ж подумал: лучше бы ягненку
Совсем не быть ужаленным змеею,
Чем возвратиться к жизни, столь короткой,
Ценою мук.
Но ты сказал, что ты
Из всех существ, тобой любимых, любишь
Всего сильнее ту, что воспиталась
С тобой одною грудью и питает
Своей — твоих малюток.
Да, сказал:
Чем был бы я без Ады?
А он, твой бог, что любит?
Все сущее, как говорит отец;
Но, сознаюсь, я этого не вижу.
Поэтому не можешь и судить,
Чужда ли мне любовь иль нет. Есть нечто
Великое и общее, в котором
Все частное, как снег пред солнцем, тает.
_Как снег_ — что это значит?
Будь доволен
Неведеньем того, что испытают
Сыны сынов твоих, и наслаждайся
Теплом небес, не знающих зимы.
Но ты любил существ, тебе подобных?
А ты — ты любишь самого себя?
Да, но не так, как ту, что украшает
Мне жизнь мою, что мне дороже жизни,
Затем, что я люблю ее.
Ты любишь,
Пленяясь красотой ее, как Ева
Пленилась райским яблоком когда-то;
Но красота поблекнет — и любовь
Угаснет, как и всякое желанье.
Но отчего ж поблекнет красота?
Но дни идут, проходят,
А Ева и Адам еще прекрасны,
Не так, как серафимы, как сестра,
Но все ж прекрасны.
Время беспощадно
Изменит их.
Мне это очень больно:
Но все ж я не могу себе представить,
Что разлюблю когда-нибудь сестру,
И если красота ее поблекнет,
То, думаю, создатель красоты,
При гибели прекрасного созданья,
Утратить должен более, чем я.
Мне жаль тебя: ты любишь то, что гибнет.
Как мне — тебя: ты ничего не любишь.
А брат — ты любишь брата?
Его твой бог и твой отец так любят!
Похвально и смиренно!
Да, ведь он не первородный
И с детства был любимцем Евы.
Что ж,
Змий первым был любимцем, он — вторым.
Он и отца любимец.
И об этом
Я не скорблю. Как будто я не должен
Любить того, кого отец мой любит!
Но и Иегова, кроткий ваш владыка,
Всещедрый насадитель райских кущ,
На Авеля с улыбкою взирает.
Я не видал Иеговы и не знаю,
Пристойно ли Иегове улыбаться.
Так ангелов Иеговы видишь.
И все-таки ты должен был заметить,
Что Авель им угоден: от _него_
Все жертвы восприемлются.
И пусть!
Зачем ты говоришь со мной об этом?
Затем, что ты об этом много думал.
А если бы и думал, — для чего
Будить во мне.
(В волнении останавливается.)
Дух! Мы с тобою в мире,
Далеком от земли; не говори же
Мне о земле. Ты показал мне много
Чудесного; ты показал мне мощных
Предшественников наших, попиравших
Ту землю, от которой уцелел
Один обломок; ты мне показал
Тьмы тем миров, среди которых тускло
Мерцает наш ничтожный мир, теряясь
В воздушной бесконечности; ты тени
В зловещем царстве смерти показал миг;
Ты много показал мне — но не все:
Дай мне узреть обители Иеговы
Или свою обитель: где они?
Здесь и везде — в пространстве бесконечном.
Но есть же у тебя и у Иеговы
Какой-нибудь приют определенный?
Он есть у всех. Землей владеют люди,
В других мирах свое есть населенье,
У всех живых созданий есть своя
Особая стихия; ты сказал мне,
Что даже бездыханным есть обитель,
Так, значит, есть и богу и тебе.
Вы вместе обитаете?
Мы вместе
Лишь царствуем; но обитаем порознь.
О, если б был один из вас! Быть может,
Единство цели создало б согласье
Стихий, теперь враждующих! И что
Вас привело к такой вражде, — вас, мудрых
И бесконечных? Разве вы не братья
По сущности, по естеству и славе?
А вы — вы братья с Авелем?
Мы братья.
И братьями останемся. Но если б
И не были мы братьями: дух разве
Подобен нам? Как может враждовать
Бессмертный с бесконечным, превращая
Весь мир в обитель скорби? И за что?
За власть? Но ты мне говорил,
Что оба вы бессмертны.
А голубая бездна бездн пространства
Не бесконечна разве?
Так царствуйте в ней оба, не враждуя.
Иль тесно вам?
Мы царствуем в ней оба.
Но зло творит — один из вас.
Ты! Разве ты не можешь на земле
Творить добро? Ты можешь, но не хочешь.
Пусть он творит. Вы — не мои созданья,
Он создал вас.
Так предоставь отцу
Его детей, им созданных. Открой мне
Свою или его обитель.
Могу открыть их обе. Но настанет
Великий час, когда одна из них
Откроется навеки пред тобою.
Твой смертный ум не в силах
Постигнуть даже малого — того,
Что видел ты. И ты стремишься к Тайне!
К великой ипостати Двух Начал!
К их сокровенным тронам! Прах! Ты дерзок.
Но зреть хотя одно из них — есть смерть.
Пусть я умру — но только бы узреть их!
Речь сына той, что обольстилась змием!
Но эта смерть — бесплодной смертью будет.
Но разве смерть их не откроет?
Так, значит, смерть приводит
К чему-нибудь разумному! Теперь
Я менее боюсь ее.
И, значит,
Тебе пора на землю возвратиться,
Где должен ты умножить род Адама,
Есть, пить, любить, дрожать за жизнь, работать,
Смеяться, плакать, спать — и умереть.
Но если так, скажи, с какою целью
Блуждали мы?
Но ты стремился к знанью;
А все, что я открыл тебе, вещает:
Познай себя.
Увы! Я познаю,
Что я — ничто.
И это непреложный
Итог людских познаний. Завещай
Свой опыт детям, — это их избавит
От многих мук.
Высокомерный дух!
Ты властен, да; но есть и над тобою
Владыка.
Нет! Клянуся небом, где
Лишь он царит! Клянуся бездной, сонмом
Миров и жизней, нам подвластных, — нет!
Он победитель мой — но не владыка,
Весь мир пред ним трепещет, — но не я:
Я с ним в борьбе, как был в борьбе и прежде,
На небесах. И не устану вечно
Бороться с ним, и на весах борьбы
За миром мир, светило за светилом,
Вселенная за новою вселенной
Должна дрожать, пока не прекратится
Великая нещадная борьба,
Доколе не погибнет Адонаи
Иль враг его! Но разве это будет?
Как угасить бессмертие и нашу
Неугасимую взаимную вражду?
Он победил, и тот, кто побежден им,
Тот назван злом; но благ ли победивший?
Когда бы мне досталася победа,
Злом был бы он. Вот вас, еще недавно
Пришедших в мир, еще столь юных смертных,
Какими одарил он вас дарами?
Немногими — и горькими.
Вернись же
К своей земле, вкуси и остальных
Его небесных милостей. Деятель
Добра и зла не создал их такими,
Добро и зло суть сами по себе.
Но, если он дает добро, — зовите
Его благим; а если от него
Исходит зло, то изыщите верный
Источник зла, — не говорите: это
Свершил злой дух. Один лишь добрый дар
Дало вам древо знания — ваш разум:
Так пусть он не трепещет грозных слов
Тирана, принуждающего верить
Наперекор и чувству и рассудку.
Терпи и мысли — созидай в себе
Мир внутренний, чтоб внешнего не видеть:
Сломи в себе земное естество
И приобщись духовному началу!
Источник