Солнце над снегами ругин

Солнце над снегами : повести, рассказы : перевод с хантыйского / Ругин Р.

О произведении

Другие книги автора

Легенды и мифы народа ханты Национальная библиотека Ямало-Ненецкого автономного округа

Живая вода : Стихи / Р.П. Ругин Национальная библиотека Ямало-Ненецкого автономного округа

Снежные мелодии : Стихи: Пер. с хантыйск. / Роман Ругин Тюменская областная научная библиотека им. Д. И. Менделеева

Метель на ладони : Стихи / Р.П. Ругин ; ред. М.К. Вагатова Национальная библиотека Ямало-Ненецкого автономного округа

Солнце над снегом : повести, рассказы : пер. с хантыйс / Р. Ругин ; худож. С.И. Паусс Иркутская областная государственная универсальная научная библиотека им. И.И.Молчанова-Сибирского

Ранний левостав : повести : пер. с хантыйс / Р. Ругин ; худож. В. Шорц Иркутская областная государственная универсальная научная библиотека им. И.И.Молчанова-Сибирского

Пожалуйста, авторизуйтесь

Ссылка скопирована в буфер обмена

Вы запросили доступ к охраняемому произведению.

Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).

В связи с тем что сейчас посещение читальных залов библиотек ограничено, документ доступен онлайн. Для чтения необходима авторизация через «Госуслуги».

Для получения доступа нажмите кнопку «Читать (ЕСИА)».

Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.

Источник

Избранные стихи : поэзия / Роман Ругин

О произведении

Другие книги автора

Легенды и мифы народа ханты Национальная библиотека Ямало-Ненецкого автономного округа

Живая вода : Стихи / Р.П. Ругин Национальная библиотека Ямало-Ненецкого автономного округа

Пожалуйста, авторизуйтесь

Ссылка скопирована в буфер обмена

Вы запросили доступ к охраняемому произведению.

Для получения доступа нажмите кнопку «Читать (ЕСИА)».

Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.

Источник

Солнце над снегами ругин

Ругин Роман Прокопьевич

писатель и общественный деятель, Почётный гражданин г. Салехарда Ямало-Ненецкого АО, главный редактор журнала «Ямальский меридиан» (до 2009 года), член Союза писателей СССР, Лауреат литературной премии Союза писателей России, академик, автор 30 книг стихов и прозы

Роман Прокопьевич Ругин родился 31 января 1939 года в поселке Питляр Шурышкарского района Ямало-Ненецкого автономного округа, в семье обского ханты. В 1958 году окончил Салехардское национальное педагогическое училище, затем был призван в ряды Советской Армии. В 1964 году поступил в Ленинградский государственный педагогический институт имени А. И. Герцена и окончил его в 1964 году по специальности педагогика и методика начального образования. С 1964 года по 1968 год работал вначале завучем, затем директором Высяховской восьмилетней школы Шурышкарского района. С 1968 по 1972 год — инструктор Ямало-Ненецкого окружкома КПСС. Закончил трехгодичную заочную Высшую партийную школу при ЦК КПСС. С 1977 года — директор окружной санаторно-лесной школы № 2 в г. Салехарде, преподаватель истории КПСС и хантыйского языка Салехардского педучилища, с 1981 по 1984 год — инженер отдела охраны окружающей среды объединения «Ямалнефтегазгеология». С 1985 года — старший методист окружной агиткультбригады. За педагогическую деятельность награжден Почетной» грамотой Министерства просвещения РСФСР, в 1970 году — медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина».

В 90-е годы становится редактором окружного историко-культурного, научно-популярного журнала «Ямальский меридиан», лидером литературно-культурной жизни региона. В писательском союзе с 1983 года. Широко известный публицист, прозаик, поэт. Писать стал в конце 50-х годов, дебютировав сборником стихов «Лыланг ик — Живая вода» (Тюмень, 1963). Выпустил в свет книги «Погоня» (1965), «Снежные мелодии» (1976), «Метель на ладони» (1986), «Солнце над снегами» (1986), «Ранний ледостав» (1988), «В ожидании сына» (1990), сборник избранных стихотворений «Много думная Обь» (1993). В соавторстве с хантыйским писателем П.Е. Салтыковым в 1973 году издал книгу для чтения младших школьников (на языке шурышкарских ханты) «Золотой огонек». Как один из зачинателей хантыйской литературы, он представлен в «Антологии литератур уральских народов» под редакцией Петера Домокоша и Петера Хайду, изданной Финно-угорским институтом АН ВНР в Будапеште в издательстве «Европа» (1975), печатается во многих альманахах и журналах страны: «Дружба народов», «Москва», «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь», «Аврора», «Урал», «Север» и других. Член Союза писателей России (СССР) с 1983 года. В 1996 г. издал сборник произведений родного фольклора, готовит в свет 4-томное собрание сочинений. В 1996-1998 годах вышел трехтомник избранных произведений Р.П. Ругина. В последующие годы в различных центральных и региональных изданиях увидели свет 30 книг с его стихами, и прозой, фольклором. Публиковался во многих коллективных сборниках и антологиях. Отдельные стихи и проза ямальского автора переведены на финский, эстонский, французский, итальянский, венгерский, чешский, испанский, польский и английский языки. В 2001 году вышла в свет книга избранных произведений, открывшая серию «Библиотека писателей Ямала».

Два его стихотворения вошли в антологию мировой поэзии.

Роман Ругин активно сотрудничает с композиторами округа и города Москвы, многие его стихи положены на музыку.

В 1988 году Р.П. Ругин был удостоен звания лауреата литературной премии писателей СССР, с 1983 года – член Союза писателей России.

Живет и работает в г. Салехарде.

Литература: //Писатели Тюменской области: Библиографический указатель.-Свердловск:Сред.-Урал.кн.изд-во,1988.-112с.; //Лукоморье. Литературная хрестоматия: Книга для учащихся 5-7 кл.- Тюмень: “СофтДизайн”, 1997.- С. 312; //Литература Тюменского края. Хрестоматия в трех книгах: Кн.3. 10-11кл . /Сост. Г.И.Данилина, Е.А.Рогачева, Е.Н. Эртнер. — Тюмень: «СофтДизайн», 1996. – С.344-345; http://www.yamal.org

СПИСОК КНИГ И ПУБЛИКАЦИЙ

ОТДЕЛЬНЫЕ ИЗДАНИЯ

ПУБЛИКАЦИИ В ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЯХ И СБОРНИКАХ

В меню

ПЕРЕВОДЫ НА ЯЗЫКИ НАРОДОВ СССР

В меню

АНАЛИЗ ТВОРЧЕСТВА РОМАНА РУГИНА

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ РОМАНА РУГИНА

О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ РОМАНА РУГИНА

Много дней позади, много дел.

О ч е р к

Липатова Л.

Удивительное дело! Зайди в любой архив или фонды музея, найди время и желание, чтобы поработать там — и ты откроешь для себя увлекательный мир. Каждый лист бумаги, порой до такой степени потертый, что и разобрать-то написанное удается с трудом, расскажет тебе о многом. Перед тобой оживут страницы истории. Встанут из небытия лица и судьбы людей прошлого, результаты деятельности целых поколений. Вот и мне пришлось недавно изучать и оформлять фонд одного из видных деятелей нашего округа. К вашему сведению, в фондах окружного музея хранится немало любопытного, в том числе и вещи, принадлежащие выдающимся людям нашего края. Многие из этих людей слава богу живут и здравствуют, но уже успели оставить ощутимый след в истории.
С одной-то стороны, это скучнейшее занятие — сдать какие-либо документы или экспонаты в фонды музея. Предмет нужно со всех сторон осмотреть, чуть ли не обнюхать, хотя иногда, и это приходится делать, измерить вдоль и поперек и даже вширь, описать цвета, всяческие надписи и подписи, содержание и форму. Короче говоря, пока заполнишь одну учетную карточку. Да еще с моим-то почерком. Сразу же скажу, что не люблю я это занятие. Но работа есть работа, и никуда от нее не денешься, да и план пресловутый выполнять надо, ибо ты обязан ежегодно сдать столько-то экспонатов в фонды с заполнением на них учетных карточек. Ну, это все, так сказать, присказка. Так вот, сижу я и упорно работаю. И, представьте себе, нисколько не жалею о потраченном времени, узнав для себя много любопытного, занимательного и совсем мне неизвестного.
Моего современника, жизнь и деятельность которого взялась изучать, я лично знаю довольно давно, лет двадцать, наверно, а слышала про него и того раньше. Но когда стала перебирать бумаги и документы, то открыла для себя этого человека вновь. Многие из них были не только любопытными сами по себе, но и давали его точную, исчерпывающую характеристику или добавляли, как говорят, штрихи к портрету. Это человек нашего времени, плоть и кровь его, со всеми достоинствами и недостатками системы воспитания, со всем накопленным опытом прожитых лет, но — несомненно талантливый, щедро наделенный природным умом, недюжинными организаторскими способностями, чувством юмора и с глубокой, неиссякаемой, искренней, сыновней любовью к своему краю. И не удивляйтесь, что я буду иногда приводить выдержки из некоторых документов и бумаг, попавших мне в руки, из бесед с ним, строки из его стихов.
Разговор пойдет о Романе Прокопьевиче Ругине, поэте, прозаике, публицисте, общественном деятеле. Но ведь не сразу же он стал таким. Все имеет свое начало.

Соками свежих сил
Ласковый твой простор
Нежно меня поил,
Ханты-Питлярский сор.

На земле есть много мест, воздействие на человека которых сказывается особенно сильно. Им присуща какая-то особая энергетика, что ли, заставляющая по-другому мыслить и поступать. Кстати, я сама испытывала это воздействие неоднократно. А если уж человеку довелось родиться в таком краю земли, то и вовсе он живет под неослабным чудодейственным влиянием. Ханты-Питляр (по-хантыйски Питлор), где довелось появиться на свет Роману, и есть такое заповедное место. По легенде, Торум — Бог Высокого Неба — когда-то давным-давно решил спустить на землю Ялань Ики — лесного великана. Да что-то не сладилось (не только у простых смертных осечки бывают), и угодил исполин ногами в огромное болото, провалившись в него почти до самых колен. Тут и ветер сильный подоспел, не удержался великан на ногах и упал, подминая все исполинским весом. Вспыхнул пожар и поглотил бездыханного гиганта, а на месте падения осталась глубокая впадина, быстро наполнившаяся водами Оби. Так образовался Ханты-Питлярский сор, который, если сверху посмотреть, и впрямь напоминает очертания распластавшегося на земле огромнейшего человека. А само название так и переводится на русский язык — «Человек, упавший с неба».
Там очень много священных мест, на которых местные жители приносят свои жертвоприношения. Каждый мыс, каждая речка и речушка, острова и протоки имеют свои необычные названия. Судите сами: Шум ёхан — протока Чаги (своеобразные наросты, так называемые березовые грибы, которые широко применяют в народной медицине). И в самом деле, по ее берегам растет много берез. Место, где небесный великан упал головой в сторону Оби, называют Лор (сор). Есть протока Девочки с одной стороны, а с другой — протока Туманов (на языке ханты соответственно «Ивет» и «Шим-Юхан»), где должны встречаться девушка и юноша, чтобы их никто не увидел, и продолжить род «Упавших с неба». Сорт-Ёх переводится как «щучий сор» — тоже вполне оправдывает свое название. Ёлта-Пухал — Горло, Ем-Пухар означает Святой остров, Еманг Ут.
Святой Лес. Очень мудрые и точные названия. Короче говоря, Бог создал «Упавшего с неба» и назвал все части его тела такими, какими они должны быть у человека. Сама природа там воздействует на людей: и могучие красавцы кедры, и стройные лиственницы, а цвет воды совершенно отличный, предположим, от Полуйского, что возле Салехарда.
Есть там такие святые места в окрестностях, на которых никому нельзя бывать. Если туда зайдет олень, то пастухи уже не идут его искать: значит, он предназначен для духа этой земли. А прежде чем попасть на Святое место, нужно обязательно принести жертву: шкуру молодого олененка — пыжика или какого-нибудь другого зверя, повесить на дерево суконную тряпочку, положить монеты или какой-нибудь металл. В обязательном порядке необходимо угостить духов, сваривши на костре солидную рыбу, мясо жирного оленя или охотничьей птицы. Причем ни в коем случае нельзя рубить живое дерево для разведения огня. Дрова приносят с собой или, в крайнем случае, собирают тальниковый сушняк. После проведения ритуала женщины должны оставаться у костра, а мужчины могут подниматься дальше, чтобы в конце концов оказаться в святая святых. Все эти традиции строго соблюдаются до сих пор.
Много там происходит необычного, необъяснимого с точки зрения человека нашего мира, и такого понятного, совершенно обыденного у людей, живущих на берегах таинственного сора. О двух таких случаях, происшедших с ним, рассказал и Роман Прокопьевич:
— Это было где-то примерно в 1946 году. Да, правильно, потому что мне было лет семь. Мы с братом Ксенофонтом ходили собирать ягоды. Лес от Ханты-Питляра расположен совсем близко. Мы уже возвращались, до дома оставалось совсем немного. Вдруг я вижу рядом с собой какого-то человека, который мне на нашем языке говорит: «Иди со мной, пойдем со мной». В это время брат уже зашел в дом. «А где Ромка?» — спрашивает мать. «Сзади идет». А меня все нет. Тогда мать поняла, что что-то случилось, а она у нас шаманкой была. Очнулся я от ее крика: «Роман, Роман, вернись!» Оказывается, я развернулся и шел по направлению к кладбищу. Представляете, как я испугался. А мать спасла меня от верной гибели. По выражению нашего народа, у меня «глаза перевернулись», то есть я начал смотреть посторонними глазами, глазами какого-то духа. Это был первый случай, а второй произошел, когда я уже работал инструктором окружкома партии.
Стояла глубокая осень. Я люблю в это время бывать в тайге, поэтому и отпуск взял. Можно всласть поохотиться по первому снегу. У меня была лицензия на отстрел лося, да я еще и силки и петли поставил на зайца и куропатку. Жили мы в деревянной избушке Павар Хот, где останавливаются охотники, рыбаки да и оленеводы, когда кочуют мимо. От Ханты-Питляра это где-то километров 30. И вот один раз, когда я уже возвращался в избушку после охоты, неожиданно потерял след. Не могу найти дорогу, и все тут. Слава богу, пурги нет. Тогда решил я забраться на кедр. Залез и оглядываюсь кругом. Смотрю, а буквально в полукилометре от меня идет на лыжах мой товарищ, Николай Хартаганов. Как оказалось, я раз семь пересекал собственные следы и не заметил их. И что интересно, когда мы потом все кругом проверили, совсем близко, буквально метров на 300 — 400, ко мне подбирался медведь-шатун — самый страшный враг человека в зимнем лесу, с одной стороны, а с другой — он существо духовное, которое находится чуть ли не в кровной связи с ханты. Так вот, он шел за мной, подкрадывался и вдруг повернул обратно. И сам не знаю, откуда у меня мысль пришла, и я стал повторять: «Турам, Турам, помоги мне! Добрый дух, приди ко мне на помощь!» Всегда, когда мне бывает тяжело, а в жизни всякое случается, я прошу у добрых духов помощи.
Роман с детства слышал удивительные сказки, незабываемые легенды, мифы и предания, которые во множестве знал его добрый и строгий отец. С наступлением полярной ночи спать ложились рано. Электричества не было, радио только в конторе, керосин стоил очень дорого, свечи тем более, а при деревянной лучине долго не насидишь. Вот такими долгими зимними вечерами, чтобы дети не шумели и быстрее засыпали, отец рассказывал свои необычные истории, древние и не очень. Бывало, что одну и ту же сказку он рассказывал не по одному разу, а чтобы было интереснее, импровизировал, что-то добавлял, изменял какие-то детали. Во всяком случае, они западали в душу и запомнились на всю жизнь. Как шутит Роман Прокопьевич, это как таблица умножения, которую, вызубрив в школе, уже никогда не забудешь. Надо сказать, что сказочник Прокопий Кириллович, отец Романа, был замечательный.
Он великолепно знал богатый, образный и сочный язык древнего фольклора, который веками создавался и оттачивался поколениями народа ханты. Мать и бабушка знали много песен и также часто напевали их детям. Вот вам и творческое начало будущего поэта и писателя. Все уходит корнями в глубинную сущность мироздания, в мудрость соплеменников, в опыт и знания родителей, дедов и прадедов. И ужасно, когда прерывается эта тонкая связь. И жаль, бесконечно жаль, когда в наше время целые поколения стали Иванами, не помнящими родства. Сам Роман Прокопьевич уверен, что «основа творческого успеха заложена в мудрости и своеобразной культуре народа, в богатстве фольклорного языка».
У ханты раньше не было имени Прокопий. Откуда же оно пришло? Да и многие русифицированные фамилии появились относительно недавно. Все это чрезвычайно интересно, так что однажды я не удержалась и спросила об этом у Ругина. Вот какое объяснение услышала от Романа Прокопьевича:
— Это вошло в мою родословную в 1888 году, когда миссионеры из Тобольска проводили перепись населения. Кстати, ближайшие церкви тогда были в Мужах и Обдорске. После этого события появилось у хантов много новых имен и фамилий. Надо сказать, что дед и прадед занимались немного торговлей и называли их в народе «Купья» от русского слова «купля». «Похоже на имя Прокопий», — решили монахи. Вот с тех пор и появилось это имя. А имя моего деда по материнской линии было Лариван — человек, кушавший ершей. Так его переписчики переделали в Иллариона. Долго я думал над происхождением моей фамилии. Однозначного ответа на этот вопрос у меня нет. Видимо, измененное слово «рокин». Это можно связать и с рогами, а у деда было большое стадо оленей, и роком — судьбой. В этом смысле, полагаю, я достойно несу свою судьбу.
Родился Роман Прокопьевич в многодетной семье 31 января 1939, что по-своему тоже примечательно, так как нечетное число ассоциируется у хантов с талантом человека, с его способностями. Поэтому, когда ребенок рождался в такие дни, родители, да и все родственники очень радовались: значит, появился на свет еще один незаурядный человек. Дед по отцовской линии был, по тогдашним меркам, относительно богат. У него было стадо оленей, которое ему позволяло кочевать на большие расстояния.
Зимой перебираться в леса, летом подниматься в горы Урала. Но пришла советская власть, а вскоре последовала коллективизация. Разрешалось оставлять не больше 30 оленей, а остальных просто-напросто отбирали и передавали в колхозы. Когда эта весть дошла до оленеводов, дед, как и многие другие, не долго думая, раздал своих оленей братьям, сыновьям и другим родственникам, а сам перешел на оседлость.
В Ханты-Питляре у Ругиных был свой зимний и летний дом. Кстати, примерно четвертая часть жителей поселка была из рода Ругиных. И хотя жили они неплохо, трудиться приходилось тяжело и много. Как вспоминает Роман Прокопьевич, когда он еще был в люльке, отец с матерью вынуждены были брать его на рыбалку: «Я очень хорошо помню, как мы плыли на лодке, как отец поднимал сетку. Мать тоже рыбачила, и дети им помогали. Чуть подрос, и меня приспособили к работе, так что я с детства приучен к труду». Но кочевать Роману Прокопьевичу пришлось уже позже, когда он был директором Восяховской школы и работал в партийных органах. В те годы педагогические коллективы, работники культуры, вообще все те, кто умел обучать людей, привлекались для проведения ликбеза (ликвидации безграмотности). Часто педагоги прикреплялись к красным чумам, которые кочевали вместе со стадами по тундре и проводили занятия непосредственно в чумах. Вот тогда-то Ругин и узнал все о жизни оленеводов, подружился со многими из них, познакомился глубже с традициями и обычаями. Но это будет немного позже. А пока учеба в школе: как говорит Роман Прокопьевич, тогда в Ханты-Питлярской школе были прекрасные учителя, а директор — образованнейший человек. Роман вместе с братом Семеном вместе окончили семь классов и поступили в педагогическое училище. Родители благословили их на дальнейшую учебу: «Сейчас у нас есть немного оленей. Денег мы чуть-чуть поднакопили, так что сможем вам помочь. Когда выучитесь, сможете помогать нам».
И начались студенческие годы в Салехарде. Учились ребята неплохо. И здесь им встретились замечательные педагоги. Васса Георгиевна Балина — преподаватель русского языка и литературы, как считает Роман Прокопьевич, специалист высокого класса — часто задавала студентам различные задания, заставляя самостоятельно мыслить. Когда нужно было написать о самых интересных жизненных моментах, Роман всегда описывал охоту или рыбалку. Уже тогда не раз его сочинения бывали отмечены. Хантыйский язык они изучали у Петра Ефимовича Хатанзеева — первого заслуженного учителя РСФСР в нашем округе, ученика миссионера — настоятеля Обдорской православной общины Ивана Семеновича Шемановского, чье имя сейчас носит окружной музей.
Знаете, какие документы мне довелось читать, обрабатывая фонд Ругана? Например, Почетную грамоту за участие в шахматных турнирах. Да, он получил первый разряд, был чемпионом училища. А когда учился в Ленинграде, то на втором курсе даже принимал участие в сеансе одновременной игры с таким признанным гроссмейстером, как Смыслов. Студенческое общежитие, в котором жил Ругин, располагалось рядом с шахматным клубом по улице Желябова, так что многих знаменитых шахматистов он знал в лицо и присутствовал на их турнирах. Интерес к шахматам не пропал и сейчас. Не особенно советую соревноваться с ним в этом виде спорта, потому как можете запросто проиграть. Как утверждает Роман Прокопьевич, эта интеллектуальная игра развивает творческую фантазию.
А вот я рассматриваю фотографию, где в составе струнного ансамбля запечатлен и Ругин. Да, они втроем вели первую партию на домбрах: «Это было впервые в истории округа. Мы ставили оперу «Запорожец за Дунаем». Руководил ансамблем Степан Олефир, который преподавал в училище музыку.
В 1958 году Роман успешно заканчивает педучилище и сразу же попадает в армию. Служба проходит в ракетных войсках стратегического назначения, где ему пришлось служить в штабе секретной части. В то время не знали дедовщины, а к солдатам относились очень уважительно, так как еще были живы в памяти годы войны, где основная тяжесть легла на солдатские плечи. А вообще, Ругин считает, что служба в армии необходима ребятам, потому что приучает к дисциплине, к исполнительности. Да я и сама помню, какими возвращались из армии наши сверстники, — возмужавшими, крепкими физически, подтянутыми, закаленными. Их трудно было узнать. Теперь многое изменилось, что ж, у каждого времени свои веяния, свои проблемы.
Вернувшись домой в Ханты-Питляр, Роман Прокопьевич получает назначение в Ямгортскую начальную школу, где его ждет директорский пост.
Он уже укладывал вещи и собирался отбыть на работу, когда его срочно вызвали на почту, где имелся единственный на весь поселок телефон. Заведующий окружным отделом народного образования срочно вызывал его в Салехард сдавать экзамены приехавшей из Ленинграда комиссии для поступления в Педагогический институт имени А.И. Герцена. За два дня он сдал четыре экзамена: сочинение, русский устно, литературу и историю. Не заезжая домой, сел в поезд — и вот он уже в северной столице.
Город на Неве поразил Рутина и оставил неизгладимое впечатление на всю жизнь. Вот как описывает Роман Прокопьевич город своей юности: «Ленинград взлелеял многих писателей, ученых, поэтов, композиторов. Благородный, творческий дух живет в нем. С другой стороны, этот город еще совсем недавно пережил жесточайшую блокаду во время второй мировой войны. Когда человек переносит очень большие трудности, он становится благороднее и добрее. У жителей такое теплое отношение к тем, кто приезжает туда. Я бывал в Москве много раз, ездил на экскурсию во время учебы. Спросишь у москвича, как пройти куда-то. Он небрежно махнет рукой: идите в том направлении, там и найдете. А питерец подробно все объяснит, если есть с собой бумага, то и нарисует, распишет, на какой садиться автобус, трамвай или троллейбус, где сделать лучше пересадку, по какой лучше улице пройти. Город ошеломил меня своей красотой и благородством. Он вошел в мое сердце, за время учебы в значительной степени сформировал мой характер, мое отношение к людям, мое понимание красоты в человеке и в целом в обществе.
В институте учились люди разных национальностей: русские, ненцы, ханты, коми, селькупы, татары, да всех и не перечислишь. Была четкая продуманная система адаптации северян, приехавших из самых отдаленных уголков необъятной страны, система интернационального воспитания. Мы даже не знали, что это такое — враждовать между собой! Все представители малых народов находились на полном государственном обеспечении, вовремя выдавалась стипендия».
А сколько друзей он приобрел здесь! Одновременно с ним, но только на разных курсах, учились: манси Юван Шесталов, ненец Василий Ледков, нивх Владимир Санги, ханты Шульгин и Прокопий Салтыков, которые впоследствии стали замечательными писателями и поэтами. Познакомился он и с чукотским писателем Юрием Рытхэу, который к тому времени уже закончил обучение, но все равно приходил к ним в общежитие.
Это он однажды спросил у Романа, когда они в очередной раз собрались вечером, чтобы послушать стихи молодых авторов: «А ты пишешь стихи? Ну-ка прочти мне что-нибудь». — «Конечно, пишу. Вот у меня есть кое-что на русском языке». — «Неплохо. Что-то в этом есть». Но тут вмешался Юван Шесталов: «А на языке ханты есть?» Когда Ругин закончил читать, взял Юван его за руку и сказал такие слова: «Знаешь, дорогой мой, с сегодняшнего дня ты будешь писать только на своем языке. Я найду тебе талантливого переводчика». А надо сказать, что Шесталов одинаково хорошо владеет и манси, и ханты языками. Так появился в жизни Ругина первый переводчик. Им стал поэт Анатолий Радыгин. Прочитал Роман первое переведенное им стихотворение и удивился: «Так этих слов у меня совсем не было». — «Слово в слово невозможно перевести. Попробуй сам какое-нибудь стихотворение русского поэта перевести на хантыйский язык. У тебя и рифма, и ритмика не будут совпадать. Обязательно придется вносить что-то свое, заменять какие-то слова синонимами, — успокаивал своего товарища Юван и внушал ему, — а писать ты должен только на родном языке, тогда ты пойдешь вперед».
На русском был написан первый рассказ, который обсудили на литобъединении «Нарвская застава». Юрий Рытхэу присоединился к мнению Шесталова: «Роман, дорогой мой, если ты хочешь стать писателем, рекомендую тебе выражать свои мысли на хантыйском языке. Тогда у тебя будут рождаться свежие, нетрадиционные образы, ты будешь отражать думы и чаяния своего народа. Не нужно подражать русским писателям, ищи свою самобытность, а она может быть только в истоках, в корнях твоих предков».
Старшие товарищи по перу, да и те же переводчики, которые в большинстве своем были очень одаренными людьми, наставляли его: «Пиши только о том, что ты хорошо знаешь. Твои произведения признают только тогда, когда ты будешь писать реально, правдиво и точно».
В те годы большое влияние на его творчество оказали известные поэты, лауреаты Государственных и Ленинской премии Михаил Дудин и Александр Прокопьев, которые руководили семинарами во время проведения конференций писателей Севера, Сибири и Дальнего Востока в г. Ленинграде.
В годы учебы он проводил большую общественную работу, заочно закончил школу молодого лектора-международника при Ленинградском обкоме КПСС и успешно читал лекции на предприятиях города и области.
Быстро прошли студенческие годы. Прощай, Ленинград! Молодой педагог, получивший высшее образование на факультете народов Севера Государственного педагогического института им. А.И. Герцена, он же начинающий поэт и писатель, прибыл в Салехард. Заведующий окружным отделом народного образования Валентин Иванович Костецкий был искренне рад появлению нового специалиста и сразу же направил его в распоряжение родного Шурышкарского района. Кстати говоря, через многие судьбы северян прошел этот человек. Очень часто приходится слышать слова благодарности ему. Жаль, что он так рано ушел из жизни.
Обязанности председателя районного отдела народного образования исполнял тогда еще один глубоко преданный Северу человек — Григорий Сергеевич Пузырев. Когда-то он обучал Романа истории. А спустя несколько лет отдал собранную им за годы жизни в крае богатейшую коллекцию предметов быта, документов — ценнейших экспонатов, многие из которых являются уникальными, в дар жителям этой же земли. Все это легло в основу созданного им Шурышкарского районного музея.
Именно эти люди повлияли на становление личности Романа Прокопьевича. Нет ничего случайного на этой земле, любая наша встреча предопределена. В одном очерке невозможно рассказать обо всех встречах, знакомствах, интересных личностях, с которыми столкнула судьба Романа Прокопьевича.
Так вот, Пузырев определил начинающего самостоятельный путь педагога, способности которого знал хорошо, завучем в Восяховскую восьмилетнюю школу, а через полгода тот уже был утвержден директором. Полученные знания он стремился использовать на практике. Это и липецкий метод, о котором тогда много писали все газеты и специальные журналы и методы учителей Москвы и Ленинграда. Параллельно создал в поселке школу для заочного обучения. Три года он занимал эту должность. Несколько раз предлагали ему перейти на работу сначала вторым секретарем райкома комсомола, потом первым, а потом уже предложили и пост второго секретаря райкома партии, но он все не соглашался: «Должности выборные, могут на следующий срок и не избрать, а я за это время все методики забуду. Дайте поработать в школе, закрепить знания, набраться опыта».
Но все-таки его не оставили в покое. Однажды на почте (в школе телефона не было) раздался звонок из Салехарда. В ту пору если звонили из окружкома партии, то нужно было срочно бросать все дела и бежать на вызов. «Приезжайте немедленно. Завтра в девять часов утра ждем вас в окружкоме». -«А как же доберусь, не успею же?» — «На лодке доберешься до Мужей, оттуда вечером будет теплоход до Салехарда, садишься на него и утром явишься в орготдел». — «А зачем хоть вызывают?» — «Там узнаешь».
Ослушаться нельзя ни в коем случае, так что на следующий день Ругин стоял перед дверью заведующего отделом пропаганды и агитации окружкома партии Эдуарда Леонидовича Охмановича. Оказывается, Федор Константинович Того, бывший тогда вторым секретарем, порекомендовал взять Романа Прокопьевича в отдел пропаганды. Пришлось Рутину согласиться. Так началась его карьера в партийно-советских органах.
Через три года он стал секретарем Пуровского райкома партии, вернулся в Салехард спустя шесть лет. Но эти годы тоже не прошли зря. Очень часто приходилось бывать во всех уголках обширного района, на новых стройках нефтегазового комплекса, в стойбищах оленеводов, на рыболовецких песках. Приобрел много друзей. Среди них, пожалуй, особенно нужно отметить В.Т. Подшибякина, геолога по призванию, Героя Социалистического Труда, лауреата престижнейшей в те времена Ленинской премии, позднее генерального директора объединения «Ямалнефтегазгеология». Их связывала большая дружба, взаимовыручка, они всегда поддерживали друг друга в трудные времена вплоть до самой смерти Василия Тихоновича. Во всяком случае, когда Ругина назначили директором санаторно-лесной школы, а денег на ремонт отпустили крайне мало — то первым, к кому обратился Роман Прокопьевич, был В.Т. Подшибякин. Это сейчас называется спонсорство, а тогда была просто — шефская помощь. И уже вскоре на одном из совещаний, когда заведующие отделами народным образованием жаловались на нехватку денег, первый секретарь окружкома Константин Иванович Миронов ставил в пример Ругина.
Преподавал Р.П. Ругин и в своем родном педагогическом училище, где вел историю и хантыйский язык. Какое-то время был инженером в отделе окружающей среды в объединении «Ямалнефтегазгеология», потом читал лекции по международному положению, так как состоял штатным лектором окружкома партии. В придачу ко всему он еще закончил и трехгодичную заочную партийную школу при ЦК КПСС.
В одной из бесед мы затронули вопрос о значении партии в той нашей прежней, доперестроечной жизни. Вот мнение Романа Прокопьевича.
— Знаете, ведь каждый день во всех средствах массовой информации: в передачах радио и телевидения, в журналах и газетах, как центральных, так и местных, нам внушалось, что «Партия — наш рулевой!». Даже если ты и не хотел, это вдалбливалось в сознание. Находились, конечно, такие люди, которые скептически относились к партийным делам, но большинство искренне верили в то, что все наши значительные дела связаны с партией: и победа в Великой Отечественной войне, и успехи в космосе, в создании тяжелой промышленности и так далее. Когда тебя принимали в партию, то самой главной была мысль — тебе доверяют, верят в твои способности и знания. И уж если кого-то выбирали в партийные органы, все считали, что товарищу оказана большая честь. Опять же была какая-то идеология, которая консолидировала общество. Конечно, были всякие неувязки, перегибы и загибы, но без этого ни одно общество не существует. Зарплату давали вовремя. Помню один раз, в бытность мою директором, нам на неделю задержали получку, так я позвонил в райком партии, и такой всем нагоняй устроили — сразу же деньги нашлись. Тогда было так, что если партия сказала, то все организации немедленно подчинялись.
— Но в последние годы перед перестройкой все равно чувствовалось, что колосс прогнил, что перемены нужны.
— Да, все началось с брежневского застоя, и партийным органам дали слишком большую власть, а исполнительную власть низвели на нет. Полномочия партийных руководителей были так велики, что они стали как бы бесконтрольными.
Процветала безнаказанность, — даже если человек допускал серьезные ошибки, то его просто освобождали с формулировкой «освобожден от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу». А если совершал какие-то махинациии был в этом уличен и даже получал наказание за свой проступок — никогда ничего не обнародовал ось.
Мы были единодушны с Романом Прокопьевичем в том, что все реформы необходимо было проводить более обдуманно, эволюционным путем, учитывая все достоинства и недостатки прошлого, не отбрасывая, как ненужный хлам, опыт поколений. Так уж получилось в нашей жизни, что большая ее часть прошла при советской власти, когда КПСС была направляющей и руководящей силой общества, но ведь мы работали, создавали материальные и духовные ценности. Нельзя же, в самом деле, вычеркнуть эти годы из жизни и из нашей памяти. Злобствование и улюлюканье никогда не приводили ни к чему хорошему. Впрочем, я немного отвлеклась, хотя это тоже штрихи к портрету моего современника.
Занимаясь общественной работой, Роман Прокопьевич не мог забыть и про творчество. Если талант есть, то он все равно потребует выхода. Читаю заметку в газете «Вечерний Свердловск» от 10 июня 1972 года.
Какое у нее романтическое название — «Роман из «синих туманов». И фотография, где с газетного листа задумчиво смотрит на нас еще совсем молодой, но очень серьезный, Ругин. В руках он держит раскрытую то ли тетрадь, то ли книгу. Надо сказать, что фотограф очень удачно уловил момент. И подпись к снимку: «Секретарь райкома партии, хантыйский поэт Р.П. Ругин». Не могу удержаться, чтобы не познакомить вас с выдержками из этой статьи: «У нас в городе проходит зональный семинар партийных работников городских и районных комитетов партии по идеологии. Передовые бойцы идеологического фронта — люди очень интересные и разносторонние. Скажем, секретарь Пуровского райкома КПСС Ямало-Ненецкого национального округа Р.П. Ругин в то же время и талантливый хантыйский поэт. Творческие, как и жизненные планы у Романа Прокопьевича сейчас обширны. Книга, повести, новые стихи. Иные вещи уже охотно взяли переводить свердловские и московские коллеги. Прозвучит последний звонок партийной учебы в Свердловске, и Ругин из гостей вновь с нетерпением отправится домой. Ибо, по его же словам:
Не заменить никогда и ничем Синих туманов и белых ночей. Все это в сердце, и с детства оно Родиной милой до края полно.
К сожалению, нашим поэтам и писателям, как и обычным людям, необходимо заботиться о хлебе насущном. Как раньше, так и сейчас, редко кто может прокормить себя и семью творческим трудом, поэтому приходилось Ругину заниматься зарабатыванием средств к существованию, а на осуществление новых творческих задумок оставались бессонные ночи, выходные дни и время отпусков. Но все-таки он писал, работал над собой. Много читал.
— Все, конечно, перечитать невозможно, но мировую классику, которая издавалась у нас в России, я прочитал. А как же можно обойтись без изучения наследия Пушкина, Тургенева? У меня есть все тома произведений Льва Толстого. Я восхищался, как четко он, например, описывает просыпающуюся природу. Его творчество очень сильно повлияло на меня.
А взять Достоевского. Трудно найти кого-нибудь еще, кто бы сумел так понять человеческую психику. Это что-то запредельное. Конечно, знакомился со всеми литературными новинками, в том числе и северных писателей. Про некоторых из них мы говорили раньше: Юрий Рытхэу, Юван Шесталов и других. Из старшего поколения восхищаюсь книгой нивхского писателя Джанси Кимонко «Там, где бежит Сукпай». Как там передан национальный колорит! Какие сочные образы! По описанию ловли рыбы на реке Амур, жизни в тайге, традиций народа нивхов сразу видно, что он мыслит как представитель малочисленных народов, у которого вся эта образность сидит в душе, в голове, в мозгах, в сердце.
Разве может русский писатель передать так, как Анна Неркаги в повести «Белый ягель», разговор женщины с огнем, который является божественным явлением у большинства северных народов? Его называют солнцем на земле. А обращение к горам, которые в нашем понимании являются застывшими Богами! Удивительно, замечательно. Лучше, мне кажется, и написать невозможно. У Еремея Айпина, моего соплеменника, есть восхитительная повесть «В тени старого кедра». Очень много талантливых людей. Обо всех не расскажешь.
Конечно, вдумываясь в прочитанное, изучая произведения собратьев по перу, многое берешь на вооружение, но в то же время стремишься не повторять, изобрести что-то свое, найти собственную изюминку.
И ведь находит, вот хотя бы то же разговор с огнем в стихотворении Ругина «Костер»:

Собеседник языкастый
И метатель жарких стрел,
Расскажи мне, скольких спас ты,
Скольким душу обогрел.
Мой товарищ драгоценный,
Мой прекрасный алый брат,
О тебе не зря «священный»
Братья-ханты говорят.
И пускай проходят годы –
Я тебе не изменю.
Приходите все народы
Греться к нашему огню!

Приложил руку к становлению будущего писателя и патриарх северных литератур Иван Истомин, работавший в то время редактором национальных литератур в Тюменском книжном издательстве. Под редакцией создателя «Живуна» вышла на языке ханты первая книга Рутина «Лыланг ик» — «Живая вода». Средне-Уральское издательство публикует книгу рассказов «Погоня». Рука у Истомина оказалась легкой — произведения Романа Прокопьевича стали регулярно появляться в лучших советских журналах: «Дружба народов», «Октябрь», «Москва», «Аврора», «Нева», «Сибирские огни», «Урал», «Север». О его творчестве пишут в центральной прессе, ему посвящают свои обзоры, статьи и рецензии Л. Полонский, А. Омельчук и другие.
В 1975 году произведения Романа Ругина были включены в престижную «Антологию литератур уральских народов», которая вышла в Будапеште в издательстве «Европа».
В соавторстве с Прокопием Салтыковым они издают в 1983 году в Ленинграде книгу для внеклассного чтения «Золотой огонек». Это своеобразная школьная хрестоматия, куда помещены фольклор и мифология родного народа, произведения профессиональных литераторов на языке шурышкарских хантов — самого северного их диалекта.
Один из переводчиков Романа Ругина, Наталья Грудинина, как-то поделилась своими воспоминаниями: «К нам, ленинградским поэтам, часто и охотно обращались за переводом своих стихов поэты национальных республик — украинцы и прибалты, кавказцы и литераторы Средней Азии. А вот поэты Крайнего Севера долго не давали о себе знать. Они робели, таились, а когда осмелели, то нам, ленинградцам, открыли богатство несметное, тем более что именно в нашем Доме творчества писателей состоялся дебют-семинар северных литератур. На нем и познакомилась я с поэтами Ямала: с тонким лириком Прокопием Салтыковым, с громкой музыкой стиха хантыйского поэта Романа Ругина, воспевшего подводный лов такими сильными строками:
Рраз! И взмыл фонтан кипящий, В ноги рухнула вода мне. Знать, удар был настоящий, А пешня прочнее камня.
Тогда же вошел на многие годы в мою творческую жизнь ненецкий поэт Леонид Лапцуй. Для меня переводческое причастие к литературе ведущих писателей Севера стало лучшей частью жизни».
Среди тех людей, которые оставили заметный след в жизни Романа Ругина, был и Анатолий Михайлович Марласов, который одно время возглавлял окружной отдел культуры.
— Он очень много полезного сделал за время своей деятельности на этом поприще. Это человек несомненно талантливый, заинтересованный, увлекающийся музыкой, пишущий очень добротные стихи, он и к работе старался привлечь людей неординарных. Когда я показал ему свои стихи, они ему очень понравились. Он даже музыку сочинил к некоторым из них. Вот он-то и сказал мне: «Ты останешься в памяти народа, если соберешь, обработаешь фольклор и выпустишь книгу. Это гораздо более важное дело, чем твоя чиновничья стезя. Я тебе настоятельно рекомендую: поработай года четыре-пять в Доме творчества редактором по фольклору». Я согласился с его доводами. После этого побывал в самых отдаленных уголках Шурышкарского и Приуральского районов. В тех местах, где живут ханты, записывал сказки, мифы, легенды у стариков, которым тогда было кому за 60, кому за 70. Если бы я тогда многое не записал, то пропали бы целые пласты устного народного творчества. Я такое богатство выкопал, можно сказать, что бесценный клад попал в мои руки. Отчасти результатом этих поездок стала книга «Легенды и мифы народа ханты». А герои моих произведений заговорили чистым, самобытным языком мудрого народа, я стал широко использовать выражения, пословицы, загадки, стиль эпических произведений. Когда я показал написанное переводчикам, они восхитились: «Вот это действительно здорово! Это намного превосходит то, что ты писал в студенчестве».
Обсуждая тему сохранения фольклорного наследия, мы сошлись на том, что древние эпические сказания должны издаваться как в неизменном виде для дальнейшего изучения учеными, так и в литературной обработке, чтобы быть более доступными для широкого круга читателей. Мы обсудили вопрос о создании центра по сбору фольклора, который должен быть оснащен современной аппаратурой для записи песен сказителей, помещением для долгосрочного хранения собранного материала.
Но самое главное — необходимо привлечь для этой работы энтузиастов, людей неравнодушных и творческих. Можно использовать опыт венгерской ученой Евы Шмидт, которая уже проводит подобную работы в Ханты-Мансийском округе. Да и не только одна Ева занимается этим вопросом, есть у кого поучиться в мире. К счастью, жив еще фольклор и у ненцев, и у ханты, и у селькупов, и у коми, так что нужно активизировать создание такого центра.
Сотрудничал Роман Ругин и с окружным радио. Ненецкая журналистка Анастасия Лапсуй как-то подала идею организовать передачу о творчестве коренных народов и обратилась за помощью к Роману Ругину. Назвали они ее очень поэтически «Солнце над тундрой». Передача пользовалась успехом у слушателей. Ругин даже вспоминает:
— Однажды получилось так, что не вышли вовремя, так все телефоны оборвали, почему нет «Солнце над тундрой». Пришлось каждому объяснять, что Анастасия уехала в отпуск, что скоро она вернется и передача вновь зазвучит в эфире. Мне вообще везло в жизни на хороших людей. А вы знаете, что нам с Тасей Лапсуй даже вручили серебряные микрофоны в Тюмени за отлично проводимую программу освещения творчества коренных народов Севера.
В 1989 году народ доверил Роману Прокопьевичу представлять интересы округа в Верховном Совете СССР. Это было очень насыщенное время. Сколько писем-просьб со всего округа: о содействии в финансировании двух 16-квартирных домов для жителей Шурышкарского райцентра в связи с острейшей жилищной проблемой; о выделении дополнительных ресурсов товаров, жизненно необходимых для населения коренной национальности; о строительстве школ в городе Салехарде; о возрождении национального искусства; об обустройстве сел и рыбоугодий так далее и так далее. Только на перечисление этих писем нужно было бы не один десяток листов бумаги. Сколько было отправлено запросов в адрес различных министерств и ведомств, в Госплан, Председателю Совета Министров. И многое удалось сделать, решить, согласовать, помочь. А ведь еще была напряженная работа в составе Комиссии Верховного Совета СССР по вопросам развития культуры, языка, национальных и интернациональных традиций, охраны исторического наследия.
С 1992 года Роман Ругин — главный редактор историко-культурного научно-популярного журнала «Ямальский меридиан». Когда он вернулся из Москвы после окончания деятельности Верховного Совета СССР, Сергей Николаевич Харючи, который тогда возглавлял комитет по народностям Севера окрисполкома и был первым президентом ассоциации малочисленных народов Севера «Ямал — потомкам!», показал ему журнал «Югра». Это издание стало выходить в Ханты-Мансийске.
— Ты хороший писатель — так почему бы тебе не взяться за создание такого же журнала и в нашем округе?
И в самом деле, почему не попробовать. Они пошли к тогдашнему председателю окрисполкома Льву Сергеевичу Баяндину и получили от него добро на организацию издания. Подготовили Устав, оформили все необходимые документы и принялись за выпуск журнала. Первые три-четыре номера делали вдвоем с журналисткой газеты «Красный Север» Лидией Дмитриевной Гладкой. Это был 1992 год.
Вначале журнал выходил в черно-белом варианте, да и объемом не слишком велик, качество полиграфического исполнения оставляло желать лучшего. Но вот что пишет Роман Ругин в номере журнала, посвященном пятилетнему юбилею: «Постепенно улучшилось содержание, определились четкие рубрики, стали компетентно подниматься постановочные и проблемные вопросы. Установились тесные контакты с музеями округа, области, страны. Редакция наладила целенаправленное сотрудничество с научными работниками, кандидатами и докторами наук, деятелями культуры городов Тобольска, Тюмени, Томска, Новосибирска, Екатеринбурга, Санкт-Петербурга, Москвы и т.д. Устанавливаются связи с научными деятелями зарубежных государств.
Журнал нашел свою тематику. На его страницах широко печатаются материалы по истории округа, культуре, этнографии, экологии, объективно освещаются традиции и обычаи малочисленных народов Севера. Должное место нашли здесь проза и поэзия литераторов Ямала. Большое внимание журнал уделяет выдающимся личностям округа, внесшим неоценимый вклад в развитие экономики и культуры, народного образования и здравоохранения Ямала.
Многие материалы, опирающиеся на строго исторические факты и лишь недавно рассекреченные, впервые широко, научно и фундаментально были отражены на страницах «Ямальского меридиана».
Это материалы о печально известной 501-й стройке, Мандале-43, о проблемах коренных народов Ямала.
За время существования журнала значительно укрепилась его материально-техническая база, создан компьютерный цех, коллектив работает в хорошо оборудованном офисе. При редакции журнала было организовано издательское дело, выпущены сборники стихов и прозы 10 авторов. Журнал явился одним из инициаторов проведения Первой международной конференции писателей Севера, Сибири и Дальнего Востока».
В день пятилетнего юбилея журнала главный редактор получил следующее письмо: «Уважаемый Роман Прокопьевич! Мы ценим Ваш творческий, Ваш человеческий, Ваш гражданский подвиг. В труднейшее время России создать с «чистого листа» новый журнал — иначе как подвигом это не назовешь. Только яростная любовь к родной Северной земле, как понимаем, позволила Вам преодолеть невообразимые препятствия и создать лучшее печатное издание на древней земле седого Ямала.
Мы ценим Вас как собирателя сил и талантов этой удивительной земли, большого авторитета и наставника молодежи, бережно пестующего каждое дарование. Вы всегда открыты для общения, масштабы Вашего дарования и энергии позволили вывести Ваше детище на общероссийский простор, Вы не замыкаетесь в скорлупе изоляционизма, ибо для всякого Поэта его дом — планета и Космос.
Творческий коллектив телерадиокомпании «Регион-Тюмень» поздравляет Вас с пятилетием лучшего журнала российского Севера — «Ямальский меридиан»! Новых творческих высот!
Президент телерадиокомпании «Регион-Тюмень» А.К. Омельчук».
От себя хочется добавить, что в последнее время я сама активно сотрудничаю с коллективом журнала «Ямальский меридиан» и всегда нахожу здесь поддержку и понимание. А с 2000 года издание будет выходить ежемесячно, что позволит освещать более широкий круг вопросов. Немногочисленный сплоченный коллектив редакции под руководством Р.П. Ругина находится в постоянном творческом поиске.
Есть в планах у Романа Прокопьевича и организация выездных семинаров для молодых поэтов и писателей, чтобы, заранее прочитав их произведения, можно было обсудить достоинства или недостатки произведения, поддержать человека. Может быть, даже лучше авансом похвалить, чтобы поверил в свои силы и возможности, что он может создать лучшее стихотворение, написать замечательный рассказ. И тогда он будет работать над собой, стараться писать интереснее, будет более раскованным, а это очень важно для творчества. Если же молодое дарование разочаруется в себе, то это страшно, это гибель, это саморазрушение. В качестве примера Роман Прокопьевич рассказал:
— Было Второе всероссийское совещание писателей Севера, Сибири и Дальнего Востока в Магадане. Тогда у меня была только одна книга на языке ханты «Живая вода» и маленькая повесть «Погоня». Там меня критиковали, но сначала меня поддержал писатель из Ханты-Мансийска Андрей Тарханов, а потом выступил ведущий критик России, лауреат Государственной премии Александр Иванович Овчаренко и сказал: «Передо мной повесть «Погоня», всего 42 страницы, но как тут описаны взаимоотношения человека с природой, с волком! Никакой русский человек, который даже имел дело с оленями и волками, так бы не написал. У автора, я считаю, большое будущее, перед нами сложившийся и зрелый писатель». Он совершил переворот в моей судьбе. Я поверил в свои силы. Он так вдохновил меня, что за 16 лет я написал 26 книг.
В 1983 году Романа Ругина приняли в члены Союза писателей России, с 1995 года он член Петровской академии наук и искусств, в 1989 году удостоен звания лауреата литературной премии писателей России. Награжден юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», а также медалью к ордену «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Отдельные его произведения переведены на венгерский, испанский, итальянский, английский, польский языки, а несколько стихов включены в антологию мировой литературы.
Приведу здесь содержание одного письма, совершенно не корректируя его текст:
«Многоуважаемый Роман Ругин!
Первый шаг уже сделан! Я очень, очень рад сказать Вам, что Ваше стихотворение «Белая ночь» в моем итальянском переводе опубликовано в пемонтско-итальянском ежемесячнике «Ла Носа Варсей» в номере за 11 ноября 1987года!
Посылаю Вам один целый номер: посмотрите на стороне 2: есть Ваша фамилия, есть перевод, есть тоже моя статья о Вас, о хантыйском языке и его связи с языками из Калифорнии (по исследованиям американского ученого польского происхождения профессора Садовского из калифорнийского университета уральские языки и языки калифорнийских индейцев — совместного сибирского происхождения).
Вот есть у меня еще другие хорошие вещи сообщить Вам! Вместе с бретонской поэтессой Наиг Розмор приготовляем антологию поэзии, к которой готовим наши переводы Ваших стихов! Есть у нас уже издательство во Франции (в краю Бретонии), где хотят издать нашу антологию. Переводы на двух языках: французском и бретонском.
Читал Ваше стихотворение «Живое Дыхание» в «Литературной России» от 15 мая 1987. Имя родного селения. Дорога жизни. Красивые стихи! Спасибо!
Жду Вашего письма. Жму руку. Ваш друг и переводчик Ежи Велюнский.
10 ноября 1987 года
Люблин. Польша».

Как же относится Роман Прокопьевич к своей славе?
— Я считаю, что это слава моего народа, потому что не было бы моего отца, не было бы моей матери, не было бы этих сказителей-фольклористов, у которых я черпал сказки, легенды, мифы, какие-то разговоры, пословицы, поговорки, которые ложатся в нить моих произведений, — не существовало бы и меня как писателя и поэта. А вообще, писатель должен быть скромным. Когда он возомнит, что он Эверест или Пушкин, он не будет развиваться дальше. Он всегда должен думать, что еще не достиг своего пика. Тогда он будет самосовершенствоваться, будет учиться.
— Вам уже перевалило за 60 и, хотя у Вас еще громадный потенциал в смысле осуществления творческих замыслов, все-таки пора, наверное, задуматься о том, все ли было осуществлено, что задумывалось. И вообще, Вы счастливы?
— В плане творческом я счастлив не до конца. У меня очень много времени отнимают заработки. Были бы у меня свободные деньги, чтобы не заботиться о хлебе насущном, я бы написал в два раза больше. Иногда мысли интересные возникают, какой-то образ пришел, а тут: «Как бы не опоздать на работу!» И — все нарушается.
Творческий работник должен быть свободен.
Хотелось бы еще сказать пару слов о семье Романа Прокопьевича. Уже больше тридцати лет они с Раисой Семеновной идут совместно по жизни, воспитали двоих детей, дали им высшее образование. Понятно, что все основные семейные заботы легли на плечи его жены. Глава семьи постоянно в разъездах, не успев вернуться из одной командировки, тут же отправлялся в другую, как говорит Раиса Семеновна: «Так вот и справляюсь. Теперь уже привыкла ко всему. Стараюсь помочь ему со всякими бумагами». Кстати, они оба родились в одном поселке, так что у них одни корни, в Питере они и поженились. Отец Раисы Семеновны очень уважительно относится к Роману Прокопьевичу, всегда ждет его в гости. Он тоже большой сказочник. «Семья, — говорит Роман Прокопьевич, -очень помогает в работе. Моя жена знает, что творчество требует тишины, самоотдачи, и создает мне максимум комфорта.
И вообще, она у меня красивая, понимающая». Жить в мире с творческой личностью очень непросто, от другой половины требуется большое терпение и самоотдача. И зачастую именно от жены зависит, состоится эта личность или нет. Я могла бы привести массу примеров по этому поводу. Так что считаю, что Роману Прокопьевичу крупно повезло с женой. Он не ошибся, когда без памяти влюбился в симпатичную молоденькую девчушку и ждал не один год, пока она подрастет.
Передо мной лежат книги, изданные Романом Прокопьевичем, черновики и подстрочники для переводчиков, номера журнала «Ямальский меридиан», различные статьи и рецензии на его произведения, фотографии разных лет, почетные грамоты, документы и письма, касающиеся многосторонней деятельности этого с лихвой одаренного природой человека. Я не ставила в этом очерке задачу дать исчерпывающую характеристику моего знаменитого современника, а также проанализировать его творчество.
Это дело критиков. Мне просто хотелось показать, что у каждого из нас бывают взлеты и падения, белые и черные полосы в жизни. Что предопределено судьбой — от того не убежишь, не скроешься. Но все-таки нужно всегда помнить, что ты человек, что являешься представителем своего народа. Я считаю, что Роман Прокопьевич Ругин достойно носит звание сына мудрого народа ханты.
Много дней позади, много дел: От хороших — душой молодел, От ошибок — старел и седел, Но беды — никому не хотел. . Говорю, как рыбак: ну так что ж! Рыбы выпущенной — не вернешь. Пусть мой путь не был радужным сплошь, Был он честен — и, значит, хорош!

//Их приворожил Север. –Екатеринбург: 2000г. -С.134-152.

В меню

Ощущение полноты бытия

Н. Цымбалистенко

Обращение к мифу, фольклору, сказке является одной из характернейших черт литературы XX века. Осмысление сложного и противоречивого современного мира немыслимо без понимания глубинных архетипов человеческого сознания, своеобразия восприятия действительности разными народами и в различные времена. Особенно это актуально для феномена культуры Севера, в которой в силу сложившихся исторических и географических условий сложно переплетаются прошлое и настоящее, природа и цивилизация, древние идолы и христианские святые, коллективное бессознательное и нарождающееся ощущение ценности отдельного человеческого индивидуума.
После навязанной политической мифологии человек Севера стремится вернуться в область древнейшего мифологического сознания. Однако связь времен прервалась, корни оказались подрубленными, национальное сознание ищет выход в гипертрофированном временами чувстве независимости и отторжении «чужеродных» ценностей. В этой ситуации невозможно переоценить роль духовных пастырей народа — поэтов, писателей, мыслителей, возвращающих утраченную историческую память и одновременно старающихся приобщить свой народ к широкому полю мировой культуры. К числу таких наставников народа ханты следует отнести Романа Прокопьевича Ругина.
Предлагаемый сборник включает в себя наиболее полное собрание произведений Р. Ругина, так или иначе связанных с мифологией и фольклором Н. Цымбалистснко.
В нем представлены обработанные поэтом легенды народа ханты, написанные им сказки и, возможно, первый в литературе ханты опыт создания народного героического сказания.
Обращение Р. Ругина к фольклору не случайно. Выросший на берегах Оби, с которой у народа ханты связано множество легенд и преданий (не случайно река и ее берега так часто фигурируют в произведениях писателя), впитавший с раннего детства удивительный мир народной фантазии (отец Р. Ругина был прекрасным сказителем, мать имела отношение к шаманизму), он и в детстве, и в зрелом возрасте воспринимал этот мир всерьез. В своих интервью писатель говорит об особой энергетике мест, в которых он родился и жил, рассказывает случаи из собственной жизни, которые иначе, чем мистикой, не объяснишь.
Мифы, легенды, сказки родного народа у Р. Ругина осмыслены с позиций мировой культуры и литературы. Его легенды и сказки — не примитивный пересказ услышанных когда-то преданий, а серьезная мировоззренческая и художественная их переработка. Национальный антураж, хантыйские реалии повседневной жизни — нередко лишь форма, способ введения культуры родного народа в мировой контекст, приобщения ее к великим достижениям человеческого духа, средство осознания общности со всем человечеством.
Существенно разнятся легенды и сказки Р. Ругина. Его легенды, которые в сущности являются литературно обработанными мифами ханты, имеют по преимуществу этнографический характер, в них доминирует национальный колорит. В сказках же явно прослеживается опора на европейский и русский фольклор, на «бродячие сюжеты» мировой литературы, путь и обернутые иногда в национальные хантыйские одежды.
В легендах сплетены традиционные мифы и древние предания, содержащие архетипы народного сознания, мировосприятие и мироощущение народа, оказавшегося в специфических исторических, климатических, географических и культурных условиях. Это прежде всего космогонические и этиологические (объяснительные) мифы, в которых первостепенную роль играют животные. Особое отношение к животному миру легко объяснимо, — испокон веков охота и рыбная ловля были основными занятиями ханты. Звери, птицы, рыбы в нерасчлененном мифологическом сознании ассоциировались не только с пищей, но превращались в героев, посланцев богов — как могучих, так и культурных, как помощников и защитников.
Ощущение полноты бытия человека, так и его злейших врагов (в этом отношении мифология ханты схожа с древнеегипетской, в которой существовали зооморфные боги, обожествлялись крокодил, павиан, скарабей, кошка и т.п.). Та же кошка фигурирует в мифологии ханты как своеобразный культурный герой, принесший людям умение ловить рыбу, открывший тайну огня, спасающий от землетрясения, потопа, чудовища («Легенда о Казым Най»). Как видим, несмотря на все географические и исторические различия, архетипическое представление о кошке как о носительнице мудрости и хитрости свойственно многим народам (вспомним здесь и всемирно известную сказку Р. Киплинга «Кошка, которая гуляла сама по себе»).
Не менее важную роль в мифологических представлениях ханты играет собака, которая помогает стеречь стада, охотиться, охраняет от медведя, спасает человека в критической ситуации («Залив Священной Собаки»).
Однако героем номер один в мифологии ханты является медведь (сот хоятпи ляль) — именно ему посвящено наибольшее количество сказаний, в его честь существует особый медвежий праздник, он считается прародителем людей. В легендах и сказаниях он силен и мудр, он побеждает чудовищ, он руководит всем животным миром и помогает людям, победить его — для человека великая честь («Война зверей и птиц», «Остров Шиян» и др.).
Показательно, что олень играет в мифологии ханты менее значительную роль, чем в преданиях ненцев, хотя также фигурирует в легендах («Олень и солнце»).
Одной из важнейших функций мифа является объяснительная, что и отличает его от фольклорной сказки. По этому пути идет Р. Ругин. В его легендах объясняется происхождение земли («Как землю выловили»), образование земного рельефа, гор, рек, населенных пунктов («Остров Шиян», «Сюнанг Ёхан» и др.), карта звездного неба («Протока Священного горностая»), происхождение нефти («Семиклювый-семикрылый ворон»).
Особое место среди представленных легенд занимает сказание «Порах Нел». Формально это также объяснительная легенда — в ней раскрывается по законам мифологической логики происхождение названия мыса на Оби. Но очарование легенды в ином — в изображении драмы любящего сердца, которая живо напоминает средневековую немецкую легенду о Лорелее. Трудно предположить какое-либо контактное заимствование в данном случае, еще раз подтверждается мысль о типологическом сходстве мышления и представлений о взаимоотношениях людей у разных, даже самых удаленных друг от друга, народов. Сказки Р. Ругина открывают для читателя другую яркую грань его таланта. Если в легендах мы погружаемся в мифологическую стихию северных народов, то в его сказках герои с хантыйскими именами весьма умело ориентируются в ситуациях, коллизиях, конфликтах мировой и русской сказочной классики.
То, что сказочный мир условен и маскараден, отмечал еще Ю. Лотман: «. Сказочный и обыденный миры очень похожи, но сходство их — лишь внешнее: сказочный мир как бы притворяется обыденным, надевает его маску. Но то, что это — не подлинное сходство, а обманчивая похожесть, выражается прежде всего в их пространственной несовместимости. Сказочный мир «надевает на себя» пространство обыденного. Но оно явно не по его мерке: разрывается, морщится и закручивается». Так и сказочный мир Р. Ругина надевает на себя обыденные хантыйские реалии, но из-под них явственно проглядывает мировой контекст. Морфология его сказок выверена веками: те же троекратные испытания и препятствия на пути героя к достижению цели, те же одномерно «хорошие» и «плохие» персонажи, тот же счастливый финал и вознаграждение за доброту, отвагу и отзывчивость. И сказочный герой его традиционен — тот же третий младший сын, который «назывался человеком с больной головой и считался дурачком». А. Синявский хорошо объясняет причину популярности этого фольклорного персонажа: «назначение дурака — доказать (точнее сказать, не доказать, поскольку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно представить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли — ничего не зависит. истина (или реальность) является и открывается человеку сама, в тот счастливый момент, когда сознание как бы отключается и душа пребывает в особом состоянии -восприимчивой пассивности». В нашем контексте важно подчеркнуть, что сказочный герой Р. Ругина давно известен уже на просторах Европы от Франции до России. То же и с другими сказками. Уже само название «Человек с мизинец ростом» безошибочно натолкнет нас на «бродячий сюжет» о Мальчике-с-Пальчике. Две сказки Р. Ругина о людоедах ассоциируются и с «Красной Шапочкой» Ш. Перро, и с «Храбрым портняжкой» братьев Гримм, и с другими аналогичными сюжетами мировой сказочной классики.
Особый интерес представляет сказка «Младший сын царя» («Княжич Тавет» в стихотворном варианте). Заставка сказки несет отпечаток северных преданий о чудодейственной силе клыка медведицы, однако дальнейшее развитие событий в ней имеет очень опосредованное отношение к реалиям жизни ханты. Морское путешествие царского сына на двухмачтовом корабле, пребывание в чреве морского чудовища и чудесное спасение с помощью пороха, прибытие на некий остров и встреча с великаном-людоедом, погружение великана в сон с помощью вина и погрузка его на корабль, обнаружение огромных зубов морского чудовища — все это представляет собой симбиоз библейского предания о Левиафане, знаменитой встречи Одиссея с циклопом, плавания аргонавтов, путешествия героев Рабле и Свифта и т.п. Ругину удалось связать в одной сказке вершинные моменты великих сказочно-легендарных преданий всех времен и народов. Эти эпизоды в настоящее время утратили свою национально-историческую принадлежность и стали достоянием мировой культуры, некими общечеловеческими структурами авантюрного повествования, «общими местами» в сказках многих народов мира. Р. Ругин следует в данном случае постмодернистской тенденции, с долей иронии заставляя хантыйского княжича Тавета пережить опыт библейского Ионы и древнегреческого Одиссея.
Особое место в сборнике занимает поэма «Мыс трех Сепаров». Это достаточно объемное произведение в стихотворной форме претендует, как представляется, на место народного героического эпоса народа ханты с характерными для этого жанра сюжетными ходами и мотивами. Они включают в себя описание могучего героя — Южного Духа, его подготовку к странствию, победы над чудовищами и страшными людоедами — Менгами, любовь к прекрасной Девице и женитьбу на ней. Многие детали повествования опять-таки заставляют вспомнить героические сказания всех времен и народов — от шумерского «Гильгамеша» до германской «Песни о Нибелунгах». Это подробное описание оружия героя, его военных хитростей, длительное и гиперболизированное описание главного сражения (в общей сложности в поэме Р. Ругина сражение героя с великанами длится 14 лет), невозможность победы без знания уязвимого места врага, двоякая роль женщины в судьбе героя и т.п. Присутствует в поэме и определенная сверхзадача — это идеал спокойной и зажиточной жизни народа в городе Трех Сепаров и необходимость его защиты от нападения врагов.
Обращение Романа Ругина к мифам и фольклору родного народа таким образом объяснимо, закономерно и правомерно. Он выполняет для своего народа работу, без которой невозможен выход за пределы регионального сознания. Исторический опыт доказывает, что всяческие попытки «перепрыгнуть» через какие-то стадии культуры ни к чему хорошему не приводят. Только скрупулезная работа по восстановлению исторической памяти, «детства и юности» народа позволит ему выйти на магистральную дорогу мировой культуры и прийти к ощущению духовной полноты бытия. На том историческом распутье, где находятся сегодня коренные народы Севера, труд и талант таких творцов, как Роман Прокопьевич Ругин, поистине бесценны.

Читайте также: Ожог фиалок от солнца

//Р.Ругин: легенды и мифы народа ханты. –Екатеринбург: 2003г. С.3-8

В меню

Вернуть народу утерянные ориентиры

Наталья Цымбалистенко,
кандидат филологических наук

Проблема менталитета северных народов, сочетание его общечеловеческой составляющей и национально-этнической самобытности является важнейшей конфликтообразующей формантой творчества северных писателей и в частности произведений хантыйского писателя Романа Прокопьевича Ругина.
В своих произведениях ямальский писатель акцентирует внимание на том, какие перемены в сознании коренного населения вызвали газонефтедобыча и идеи «переустройства» тундры. Поэтому во всех повестях представлены герои, которые в мир социальный приходят жить прямо из природы и, несмотря на противоречия, ощущают свое физическое и нравственное родство с ней.
Общее у человека и природы то, что время их существования измеряется работой и воплощается в работе. В природе работа всегда результативна (неважно, результат положительный или отрицательный). Человек же помимо «нужных» вещей способен наполнять мир вещами «выдуманными», он может созидательную стихию природы опредметить собственным творчеством, мастерством. Причем многомерности состояний природы может соответствовать не только множество сознаний в мире людей (разных, непохожих друг на друга), но и многомерность сознания отдельного человека.
Роман Прокопьевич приходит к убеждению, что к будущему надо стараться выходить без потерь. В мире не может быть ни лишней души, ни лишних предметов. Потеря кого-нибудь или чего-нибудь — потеря для будущего. Природный мир нуждается в преобразовании руками и мыслью человека. Однако когда ругинские герои изобретают одной головой, сознанием, без участия чувств, то преобразование похоже на насилие и ведет не столько к созданию, сколько к разрушению. «Гул далекой буровой» — попытка дать вариант варварского преобразования тундры.
Как ни велика преобразующая энергия человека, энергия природы больше. Создав человека, природа «извергла» (по выражению А. Платонова) человека из себя. Сознание помнит этот разрыв как освобождение и начало саморазвития. Душа же живет воспоминаниями о существовании до разрыва, когда природа и человек были единым целым. Так в начальном периоде творчества рождаются два основных мотива: мотив возвращения человека к изначальной цельности природного бытия и мотив переустройства мира. Всем героям Ругина (и начинающего, и зрелого писателя) будут присущи эти два мотива, хотя варианты их противостояния и соединения самые разные. Причина здесь в повышенной напряженности исторической и философской мысли конца двадцатого столетия, пытающейся по прошлому и настоящему определить или предугадать будущее России и требующей особой формы выражения, которая была бы наилучшим «хранителем» накопленного опыта. «Из-за недостаточной емкости памяти людской, — писал Л. Леонов, — события угасающей поры хранятся ею в тесной упаковке мифа или апокрифа, вплоть до иероглифа».
Обращение к мифу также связано с характером мировосприятия человека из рода ханты, в душе которого перекрещиваются наслоения разных великих эпох, язычество и христианство. К этому следует добавить, что в тех художественных произведениях «социального заказа», на которых воспитывалась интернатская когорта писателей «шестидесятников», к которым относится Р. Руган («Чапаев», «Мятеж» Д. Фурманова, «Железный поток» А. Серафимовича, «Разгром» А. Фадеева), происходила своеобразная «переименовка» прежде всего христианских мифов или даже их примитивизация. Древний бытийный мифологизм заменялся новым, социологизированным. Мифы, созданные в подобных произведениях, достаточно быстро прививались в массовом сознании и действительно участвовали в «творении действительности», так как в образах «святых» героев, благодаря определенной социальной принадлежности, акцентировались архетипы, несущие идеи Братства, Героизма, Добра. В то же время многие российские писатели понимали, что в «житейском» мифологизме жила угроза замыкания человека в мире социального детерминизма. Противостояние социалистическому раю и сверхчеловеку-большевику осуществлялось инакомыслящими, погибающими в сталинских лагерях, и писателями-эмигрантами. Мифологизм становится опорой для «переворачивания» социализирующегося мира в «естественное положение», для утверждения бытийной сущности человека и российского менталитета.
В связи с этим Ругин пытается реконструировать миф. В сущности, может быть, именно в том и заключается роль большого национального писателя — вернуть народу утерянные ориентиры, восстановить ту истинную цельность мира, где есть четко обозначенные понятия: добро и зло, верх и низ, свет и тень.
Реконструкцию мифа можно назвать запоздалым возвращением в мир, которого больше нет, и, следовательно, нет реальности, в которой он может существовать. Так, например, идея возвращения хантыйского народа к своим истокам, к жизни в тундре, в чуме показывается Ругиным в точке пересечения «чужого» и «родного», обставляется многими «почему» и «что это значит».
Писатель формирует образ границы, черты, разделяющей прошлое и настоящее, общее и индивидуальное, вечное и временное. А художественное пространство повестей становится формальной системой для построения различных, в том числе и этических, моделей, возникает возможность моральной характеристики литературных персонажей через соответствующий им тип художественного пространства, которое выступает уже как своеобразная двуплановая локально-эпическая метафора. К героям Ругина применимы слова М. Бахтина, сказанные о героях Достоевского: «. Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть».
Роман Прокопьевич Рутин вошел в литературу в середине 60-х годов, когда литература, восполняя часть утраченного общественного опыта, вернется к тому, что совсем недавно казалось излишним, — к глубинному осознанию своей необходимости Миру. Писатели обратились к социальным и этическим проблемам жизни, исходя из неомифологической традиции.
Герои хантыйского писателя настолько самодостаточны, что именно в этом качестве необходимы современному миру как напоминание об утраченном. Как когда-то в военные годы платоновский герой догадался, что без него народ неполный, так и персонажы ругинских повестей уверены в своей необходимости, нужности в этой жизни. В таком осознании себя нет у ругинских героев чувства обреченности на единственный вариант судьбы без возможности в нем что-то изменить. Совсем наоборот: жизнь человека в таком представлении вписана не в обстоятельства конкретного социума, а в вечный повторяющийся ритм общей жизни. Глубина подобных размышлений, их стилистика возвращают нас к традиции духовных откровений русской литературы XIX века, которая в XX столетии мнилась безвозвратно утраченной, заваленной поисками формы и философской новизны. А оказалось, что та бытовая реальность, в которой живут ругинские герои, и есть истинная.
Выводы, к которым приходят герои повестей Романа Рутина, важны, но не окончательны. Они напоминают об утраченном — о самодостаточном герое в многомерном и безграничном Мире, фиксируют необратимость потерь современности. Во второй половине XX века, так истово поклонявшегося разуму и веровавшего в его силу, Ругину было дано догадаться о повторяемости как главном законе человеческого существования. Он понимал, что многих людей испугает эта обреченность на собственный одинокий поиск в мире, озадачит то, что духовный опыт не может быть передан по наследству и никого не избавит от общей участи.
К сожалению, существует мнение, что «деревенская» проза не сказала ничего нового, что она в известном смысле опоздала. Отсюда, дескать, ее патриархальный герой и утопичность выводов. На наш взгляд, эта проза решала иные задачи: показать человека, подводящего итоги своей «доброй, послушной, удачной» жизни, прожитой так вопреки драмам и испытаниям века. Как и для героев Валентина Распутина, для героев Романа Ругина пришел их «последний срок» на земле, в нашей современности. Они уходят, и их место никто не займет, «никто ими не будет». Их независимость, духовная свобода от суеты времени показательны, оценочны. Нравственное и материальное противопоставлены в «деревенской» и ругинской прозе как личное и общее, народное и государственное. В отличие от родителей дети живут днем сегодняшним, но с оглядкой на чужую судьбу. Зачастую они ощущают мир враждебным себе, считая, что их судьба не удалась. Их тяготит зависимость от людского мнения, моральных законов деревенско-поселкового быта. Но писатель подчеркивает, что им только кажется, что они ищут свободы от Мира и Быта. Потому что освобождение от своих обязанностей перед бытом пугает этих героев, ибо, освободившись от быта, им придется стать лицом к лицу с Бытием, с самим собой, решать массу экзистенциальных вопросов. «Деревенская» и ругинская проза полемически повернуты к футурологическим концепциям нашего века, к прагматической, социальной по преимуществу оценке Человека.
Русская литература XX века по своей сути антропоцентрична. Ее главные проблемы всегда были связаны с задачами созидания «нового человека», формирования личностного сознания. Горьковская формула «Цена человека дело его» ограничивала сферу его деятельности пространственно-временной зависимостью. В горьковском Человеке и ругинском герое личностное и общественное сравнялись («Все в Человеке — все для Человека»). Чувство и мысль одновременно направлены и на самого себя, и на все человечество.
«Я выжгу из души все темное, жестокое и злое» — «Я призван для того, чтобы распутать узлы всех заблуждений и ошибок, связавших запуганных людей в кровавый и противный ком животных, взаимно пожирающих друг друга!». Герой, столкнувшись с тем, что действительность может оказаться совсем не той, какой ожидаешь ее увидеть, не замыкается в себе, а пытается осмыслить происходящее с ним, соотнося различные жизненные приоритеты.
В основном рассказы и повести Романа Ругина можно обозначить как традиционную прозу. Традиционная проза обращается к социальным и этическим проблемам жизни, исходя из реалистической традиции. В сравнении с литературой XIX века в этой прозе усилились черты русского реализма: торжество идеи над художественностью, тенденциозность, учительство, которое выражается в открытой публицистичности. В этом ярко прослеживаются черты соцреализма, в частности нормированность темы, героя, конфликта.
С русской классической литературой Романа Ругина сближают следующие моменты: путь к народному благу идет через личное самосовершенствование каждого человека, недопустимость насилия в любой форме, поиски смысла жизни. В прозе писателя есть и отличия от русской классики. Если многие русские писатели XIX века видели особые заслуги человека в духовном смирении, то для Романа Ругина этот вопрос — полемичен. Герои его прозы унаследовали оптимизм героев соцреализма, их активную жизненную позицию. Принимая идею служения людям, писатель видит свою цель не столько в изменении себя, сколько в изменении окружающих людей. Поэтому писатель часто берет на себя роль судьи. Роман Ругин стремится реабилитировать, восстановить в правах понятие «родина», которое долгое время у нас ассоциировалось с политическим режимом и в перестроечные годы стало чуть ли не ругательным. Мудрый писатель понимал это задолго до перестройки и поэтому предпочитал более нейтральные понятия — «край», «земля». В принципе повести Романа Ругина решают те же проблемы, что и русская «деревенская проза» (В. Распутин, В. Астафьев, В. Белов, Б. Можаев, В. Шукшин), «тихие лирики» Н. Рубцов, А. Прасолов, которые впервые выдвинули в литературе соцреализма тезис: «Трудно жить как-то сразу между городом и селом».
По Ругину, иерархия ценностей у человека только личная. Она не может быть задана изначально и воспринята извне, ее нужно выстрадать собственной жизнью. Интересно, что художественные поиски Ругина оказываются близки одному из основных положений экзистенциальной философии, согласно которому сущность человека не предшествует его существованию, а обретается им в течение жизни, причем невероятно сложно и мучительно. В связи с этим Р.П. Ругин пытается связать воедино три понятия: терпение, любовь и дом, ибо без них человеку не дано восстановить цепь времен — прошлое, настоящее и будущее.
Почти вся проза хантыйского писателя построена на столкновении многообразных форм действительности со стереотипами общественного сознания. Последние претендуют на то, чтобы управлять человеком, выступая мотивами и символами его поведения, но, по мысли автора, бытие человека исходно и конечно в себе самом и лишь в небольшой степени определяется бытием общества или природы. В этом смысле не имеет большого значения, в каком социуме живет человек. Тем более, что взаимодействие человека с социумом — и в первую очередь со своей социальной ролью — почти всегда драматично, иногда даже трагично. Последнее с поразительной художественной силой изображено в повести «Ланги».
Повесть вписывается в традиционный сюжет анималистической прозы. Преданность собаки и предательство человека нередко становились объектом писательского внимания, достаточно вспомнить «Муму» Тургенева, чеховскую «Каштанку», купринского «Белого пуделя», «Белого Бима» Троепольского, «Верного Руслана» Владимова и др.
В повести «Ланги» проблема утраты корней, пагубности ухода северного человека в «большой» мир решается камерно, без какого-либо публицистического пафоса, однако «пограничная» ситуация предательства человека по отношению к собаке превращается в развернутую притчу об измене природе, родному краю, близкому человеку, наконец, самому себе.
Роман Ругин сочетает в повести фольклорные элементы (поговорки, причитания, сам мотив близости и взаимопонимания охотника и его собаки) с незлобливой иронией и юмором северян. Но за этим внешним планом повествования прослеживается глубинная мысль о связанности причин и следствий, об органичности и цельности природной жизни, метафорой которой становится естественность поведения собаки. Поступкам человека явно противопоставляются повадки собаки, именно она становится носителем морального императива.
Прежде всего, Ланги в повести Ругина по сути своей не охотничья собака. Кровожадных охотничьих навыков ей привить так и не удалось (в реальной жизни грош цена такой собаке, но литературное произведение строится по иным законам). Ланги не агрессор, а защитник, он ни на шаг не покидает своего хозяина и готов в любую минуту вступиться за него. Ланги хитер и умен, но он не убийца, и лишь тогда, когда на карту была поставлена жизнь хозяина, он приносит ему в зубах спасительную пищу — опять же не беззащитную утку, а ястреба-тетеревятника, побежденного в борьбе и не без ущерба для собаки. И тот же Ланги в сущности спасает жизнь Тавету, сумев найти и привести помощь раненому хозяину.
Авторский замысел, таким образом, прочитывается весьма прозрачно. Как же отвечает человек на преданность собаки? С точки зрения житейской, Тавет, покидающий родное селение ради более престижной работы в городе, делает все, чтобы Ланги оказался в хороших руках. Но собаке этого недостаточно. Она не в состоянии понять человеческую логику, и тут вступает в силу известное правило А. Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». И как бы ни был хорош сосед, которому доверили собаку, предательство остается предательством, что называется «не хлебом единым. «. Ланги буквально паршивеет и засыхает от тоски, коротая дни у такого же заброшенного парии — только человеческого рода: параллелизм и притчевость авторского замысла несомненны. Логичной выглядит развязка повести: выход в смерть стал освобождением для Ланги из клетки земной жизни, последней наградой — отчаянный крик хозяина. Таким образом, финал повести ясен для собаки, но «открыт» для хозяина: «Тавет ушел в каюту. Лег на койку лицом к стене и пролежал так, не двигаясь, до самого вечера».
Читатель может только догадываться, как сложится судьба хозяина Ланги — автор прерывает повествование в нужный момент, оставляя многое в подтексте. В этом произведение Романа Ругина в чем-то сродни знаменитой повести Э. Хемингуэя «Старик и море» — те же сцены охоты, тот же поединок человека и природы, тот же открытый финал и тот же принципиальный вопрос — победил человек или проиграл? Но, в отличие от Хемингуэя, у которого старик остался верен себе и органическому единению с природой: в финале повести после тяжкого поединка с природой ему снятся львы — персонаж Романа Ругина не выдержал испытания на верность — и своих оленей во сне он не увидел.
Повесть «Ланги» — еще об одной иллюзии человечества, связанной с тем, что человек понимает мир природы и открыл тайну прекрасного. Собака и человек, живущие рядом, на самом деле существуют в разных мирах, граница между которыми прозрачна, но непроходима. Может, поэтому людям, при всем их разуме и творческих вековых усилиях, не удалось постичь суть того «всклокоченного, облезлого, на деревянном дедовском крылечке», которое представлено высшей гармонией и красотой в естественном дыхании жизни, окружающем человека.
«В художественном сознании предреволюционной эпохи сложилась устойчивая парность представлений: пространство ассоциировалось с «горизонталью» и современностью, время — с «вертикалью» и историей. Оттого и пространство имело физическую выраженность, время реализовывалось в духовных категориях. Послереволюционное десятилетие внесло существенные коррективы в такое восприятие. Художественное сознание нового времени ощутило ненужность «вертикали»: революция, воспринимавшаяся как конец — начало времен, произвела стяжение «вертикали» до точки, некоего истока, от которого должно начаться новое движение, стремительное приращение «гори-зонтали».
Именно эту искусственно созданную «горизонталь» исподволь, ненамеренно разрушает обращение Ругина к языческим верованиям, древнейшим традициям своего народа.
Ханты имеют чрезвычайно разработанную систему верований, связанных с различными частями окружающего их ландшафта. Отношение ямальских хантов к природному окружению — почве, воде, животным и растениям — включает в себя прежде всего сложную структуру социальных взаимоотношений смертных с бессмертными, людей и их мифологических патронов. Элементы ландшафта — омут, холм, дерево или камень — представляют собой, по верованиям хантов, земную форму существования мифологических существ. Сам ландшафт таким образом осуществляет физическую связь между настоящим и прошлым коренных жителей. На земле хантов существуют специальные места, очерченные устным преданием, которые имеют особое сакральное значение, например «место, куда ступила нога Торума», «место вознесения Человека», «место, где ускользнул от врагов какой-нибудь национальный герой» и т.д. Священными могут быть небольшие речки и островки, горы, водовороты, омуты, деревья. Эти места отмечены устными преданиями, являющимися частью локального мифа. С этих мест ничего нельзя брать, здесь не полагается причинять вред животным и растениям. Существует даже жанр устных рассказов-меморатов о наказаниях, ожидающих человека, переступившего табу, например срубившего дерево, ветку, засорившего чистый водоем (у него отсохнет рука, либо он скоро умрет). Проезжая водоворот, омут, речной вален, ханты совершают ритуальное кормление здешнего духа, бросая в воду кусочки хлеба, либо приносят приклад монетами, либо стреляют в воздух. Совершая эти действия, местные жители как бы заключают с духом договор (по терминологии Н. Новиковой), позволяющий рассчитывать на его благоволение, либо, по крайней мере, нейтралитет. Таким образом, священные места и устные предания о них являются не только значимыми литературными символами, но и конституируют этничность хантыйского народа.
Роману Прокопьевичу удалось удивительно гармонично вписать мифы, легенды, ритуалы, обычаи хантыйского народа в тексты своих повестей и рассказов. В связи с этим одним из важнейших аспектов рассматриваемой темы становится проблема читателя. Многие рассказы Романа Ругина обращены к читателю, который не знаком с обычаями и системой моральных ценностей народа ханты, далек от мифа о «происхождении хантов от медведя», не понимает символики хантыйского народа, глух к вековым заповедям. Поэтому главный герой большинства рассказов Романа Ругина конституируется в немифологической, социальной реальности сюжета, с точки зрения которой и оценивается рассказ. Повествователь обычно отождествляет свою точку зрения с позицией такого героя, ставя его в центр художественного повествования. Отсюда принципиальная автобиографичность прозы Романа Ругина: герой интересует писателя как особая точка зрения на мир и на самого себя, как смысловая и оценивающая позиция человека.
Р. Ругин относится к тому поколению северных писателей, которые эволюционировали в своем мировосприятии от так называемой «теории превращения» до «концепции катастрофы» по отношению к освоению Севера. Речь идет о том, что в своем раннем творчестве Р. Ругин пытался примирить традиционный уклад жизни и мироощущение северян с новыми идеями социальной справедливости, пришедшими на Север в конце 20-х годов. Однако в период зрелости идейно-мировоззренческие акценты творчества Р. Ругина существенно меняются. Писатель приходит к осознанию ценности корней, к пониманию опасности, грозящей выживанию коренных народов Севера, и выдвигает нравственное обоснование активного протеста и первозданной жизни народа («Гул далекой буровой»). Эта тенденция в творчестве зрелого писателя определяет и выбор излюбленного жанра — повести, которая связана с традиционным фольклорным способом повествования и позволяет органически соединить «большой» и «малый» миры северного человека.

//Ругин Р.П. Избранное: Повести. – Екатеринбург: Сред.-Урал.кн.изд-во,2001г. С.3-12.(предисловие)

В меню

К 60-летию со дня рождения
Романа Прокопьевича РУГИНА,
хантыйского писателя, общественного деятеля

Б. НАУРУСОВА,
зав. сектором по краеведческой работе центральной
районной библиотеки, п. Тарко-Сале

Ругин Роман Прокопьевич родился 31 января 1939 года в поселке Питляр Ямало-Ненецкого автономного округа. В 1958 году окончил Салехардское национальное педучилище, а в 1964 — Ленинградский педагогический институт им. А. И. Герцена, позднее — Высшую партийную школу при ЦК КПСС.
Работал завучем, директором школы, был преподавателем истории и хантыйского языка в Салехардском педучилище, инженером отдела охраны окружающей среды объединения «Ямалнефтегазгеология», старшим методистом окружной агиткультбригады. С 1972 по 1977 год работал секретарем Пуровского РК КПСС.
Начало литературной деятельности относится к 1960 году. Печатался во многих журналах страны: «Дружба народов», «Москва», «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь», «Аврора», «Урал», «Север». Автор книг «Погоня», «Снежные мелодии», «Солнце над снегами», «Звон летящего аркана», «Метель на ладони», «Ранний ледостав», «Сорок северных ветров», «Мелодии полярного круга», «Волшебная земля».
Со страниц повестей и рассказов Ругина встают тучные ягельные пастбища с их тысячными стадами оленей, величественная Обь — море-река с могучими осетрами, одетыми в сверкающую кольчугу, степенными муксунами и нельмами, будто вылитыми из серебра. Неспешно проходят оленеводы, расторопные рыбаки и задумчивые охотники — все со своими проблемами, заботами.
Герои Ругина вступают между собой в непростые отношения — современная действительность подчас создает нелегкие экономические, экологические, нравственно-этические проблемы.
Во многих рассказах («Тревожная ночь») автор поднимает проблему сохранения рыбных запасов Обского Севера. Ханты издавна брали у природы столько, сколько надо, но с тем чтобы сохранить природу для будущих поколений. В настоящее время, когда идет интенсивное промышленное освоение Севера, эта проблема становится все более актуальной.
Писатель убедительно показывает высоконравственную наполненность души и сердца человека Севера — его удивительную чистоту, врожденное благородство и великодушие.
В повести «По следу» автор говорит о единении человека и природы, их взаимозависимости. Автор не является посторонним наблюдателем жизни, а смело вторгается в нее. Он смотрит на мир глазами рачительного хозяина, думающего о дне, когда нелегкое бремя хозяина земли переложится на плечи наших детей, внуков. Один из героев Ругина радуется тому, что образование поможет его детям правильно и бережно использовать природные богатства не только для нынешнего, но и для будущего поколения. Потому так современно содержание его книг.
Роман Ругин обладает мастерством рассказчика. Его произведениям свойственны динамичная композиция, содержательные, емкие концовки, когда сюжет вроде бы завершен, но остается некоторая недосказанность — это дает читателю пищу для размышлений.
Роман Ругин уделяет много внимания сбору и обработке фольклорных произведений. Отсюда так образна речь литературных героев и так свежо и самобытно авторское повествование.
Поэзия Романа Ругина — осознание автором необозримости нашей земли, сыновья любовь кочующего ханты к ягельным буграм и гривам, к зимнему солнцу, скрашивающему человеку его одиночество, к звездам, помогающим ориентироваться в тундровом однообразии.
Произведения Ругина переведены на иностранные языки. Он член Союза писателей России. А за педагогическую деятельность награжден медалью «За добросовестный труд». Сейчас Роман Прокопьевич живет в городе Салехарде, является редактором журнала «Ямальский меридиан».
Мы искренне поздравляем Романа Прокопьевича с юбилеем. Желаем счастья, удачи и творческих успехов.

//Северный Луч. – 1999. — №5. — 29 января. – С.8-9.

В меню

Почувствова талант, трудись неустанно

О. Лобызова ,
секретарь Союза журналистов ЯНАО

Кому доводилось, тот знает, какое муторное и тягомотное это дело, выпутывать рыбу из сетей. Белорыбицу-то еще куда ни шло, а когда налим попадется. Это ж не рыба, змея натуральная — гибкий, подвижный, чем меньше размером, тем больше запутается, нанизывая и на голову и на хвост такое количество ячеек, что раздосадованный рыбак, потеряв всякое благоразумие, берет нож и разрезает неподдающиеся участки сети, чтобы потом долгими зимними вечерами латать ее, вспоминая недобрым словом налимьи ухищрения. На подледной рыбалке ко всему этому прибавляются еще лютый холод с обжигающим, как лезвие бритвы, ветром, да краткий, мгновенным пламенем спички вспыхивающий и вновь уходящий во мрак полярный световой день.
Но если человек сызмальства был приучен к такому труду, если считал рыбацкое ремесло такой же естественной частью бытия, как необходимость есть, пить и дышать, то можно не сомневаться, терпения ему не занимать. На терпении, выносливости, восприятии тяжелого физического труда — необходимой составной любого образа жизни, кем бы ни стал и чем бы ни занимался впоследствии, — замешан и этот незаурядный человеческий характер.
Столько раз возникало всевозможных, порою непредвиденных обстоятельств, причин и препятствий, сплетающихся в абсолютно нераспутываемые узлы. Судьба, как верткий, ускользающий из рук налим, превращала по уму вроде бы раскинутую на уловном месте сеть в беспорядочное сплетение бесполезных нитей. Он же, не сетуя, не открещиваясь от ошибок и промахов, не отчаиваясь, терпеливо распутывал ее, чтобы вновь и вновь поставить там, где считал нужным. И в награду за это, генетически, что ли, передаваемое, от поколения к поколению оттачиваемое терпение, попадала вопреки всему в его сети желанная долгожданная рыба — удача.
Он — это Роман Ругин, известный хантыйский поэт и писатель, автор 26 книг, критик и редактор историко-культурного научнопопулярного журнала «Ямальский меридиан», лауреат престижной российской литературной премии Союза писателей России, общественный деятель, депутат первого, теперь уже исторического, съезда народных депутатов страны.
Он появился на свет в последний январский день 60 лет назад в маленьком рыбацком селении Ханты-Питляр. «Упавший с неба» — так переводится это название с ханты языка. Огромный богатырь, не выдержав натиска яростного восточного ветра, упал. Глубокая вмятина быстро заполнилась водой, так от вмешательства божественных сил образовался на Оби огромный Ханты-Питлярский сор -священное место нижнеобских ханты, благодать для рыбаков, ягодников, грибников. В укромном означенном месте, скрыто от чужаков и непосвященных, стоит, и сейчас являясь предметом преклонения, лесной святой идол Ялань-Ики:
— Есть что-то необъяснимое, одухотворяющее, наполняющее высоким смыслом нашу жизнь. Без малой моей родины я не стал бы поэтом, не воплотил бы в поэзии основы мироощущения своего народа. Природа для ханты — живое существо, которое нужно уважать, беречь, приумножать. Нельзя ловить рыбы больше, чем требуется. Нельзя бездумно бросать камешки в воду. У костра в священном месте исчезает боль поражений и утрат, возникают новые внутренние творческие силы.
Казалось, о какой поэтической, творческой судьбе может идти речь, где хоть какие-то предпосылки к этому? Богом забытый национальный поселочек, нет радио, нет электричества, керосин дорог для многодетной, с двенадцатью ребятишками, семьи Ругиных, где, чтобы выжить, все сообща должны ежедневно работать, таскать воду, косить сено, рыбачить, собирать ягоды, бить кедровую шишку. Роман был шестым, срединным, впитавшим поровну от отца и матери, называя благоговейно их первыми своими учителями:
— Отец знал множество сказок, легенд, сказаний, мифов, рассказывал нам их долгими, темными зимними вечерами, немного изменяя, варьируя. Они запали в душу мне. А мать изумительно пела песни хантыйские, где на один мотив нанизывались песни разного содержания. Как образно, проникновенно пела она, хваля свой дом, свою корову-кормилицу, своих детей, когда собирались женщины на какой-нибудь праздник. Я заканчивал уже начальную
школу, когда мне попался рассказ Аксакова с описанием снега. Прочитал и подумал — а у отца не хуже. Пробовал сам что-то написать и порвал в отчаянии: великий русский язык не давался в совершенстве, титаны российской словесности подавляли своей мощью и непревзойденностью. Разве можно состязаться, скажем, с Пушкиным?
Ханты язык он стал изучать только поступив в Салехардское окружное педагогическое училище, в школе его тогда не преподавали, открывая заново родной фольклор, поэтические образы его героев, чувствуя себя в этом материале, как рыба в воде.
Талант маленького народа-творца нашел в Романе Ругине свое воплощение. Но об этом вряд ли кто узнал бы, не будь этот божий дар помножен на ежедневный, изнурительный, тяжелый труд:
— Я очень много талантливых людей знаю, но как оценить меру их таланта по двум-трем стихотворениям, сказкам? Я постоянно работал, чтобы иметь кусок хлеба, а писать мог только рано утром, в выходные или в отпуске. Я из отпусков всегда что-нибудь привожу, стараюсь ежедневно находиться в этом процессе. Ну а так кто будет за тебя делать? Добрый пример мобилизовывает
силы. Целью задаешься — а почему ты не можешь? Когда ты почувствовал талант свой, трудись неустанно. Ежедневно хоть строчку ты должен написать, поэтический образ, мысль запомнить.
Меккой российских «северов», их университетами, колыбелью многих начинаний, научной и творческой базой всегда был и остается Ленинград — Санкт-Петербург. Поступив в Ленинградский педагогический институт имени Герцена, Роман Ругин окунулся в атмосферу творчества, дружеского приятия и всесторонней поддержки. Студенты-северяне одобрили его первые поэтические опыты на ханты языке, а Иван Шесталов призвал юного первокурсника заняться литературой серьезно.
В 1963 году выходит первая книга поэта на ханты языке «Живая вода»:
— На небесах себя ощущал, когда держал в руках тоненькую книжечку тиражом 1,500 экземпляров.
И впрямь, живой водой она оказалась, столько потом щедрых душою, искренних, добросердечных, известных и не очень людей стали причастными к судьбе нового ямальского поэта. Наталья Грудинина, Иван Истомин,. Александр Прокофьев, Прокопий Салтыков, Василий Ледков, Вадим Кузнецов. В знаменитом литобъединении «Нарвская застава» прозвучали первые рассказы Ругина — о рыбаках, охотниках, оленеводах, о том, что он очень хорошо знал с детства.
Расширение тем для творчества дали годы работы директором школы в маленьком поселочке Восяхово, в самом сердце Шурышкарского района Ямало-Ненецкого автономного округа. Правда, тогда почти четыре года он практически не писал, весь с головой ушел в директорскую, учительскую работу, чувствовал большую ответственность. В это время шло накопление материала:
— Знаете, выдумать все можно, но любой герой должен на две трети иметь под собой реальную основу, идти от жизни. Это мое кредо. Я учителя тогда изнутри познал.
Освоение Ямала, эпоху нефтегазовых открытий он почувствовал будучи на идеологической работе — вот оно, биение жизни, знакомство с крупными учеными, руководителями, аппаратчиками, постоянные командировки. На высадку первого десанта освоителей в Новом Уренгое откликнулся поэмой «Огнедышащий край», посвященной легендарной личности, известному геологу, лауреату Ленинской премии, Герою Социалистического Труда Василию Тихоновичу Подшибякину. Так началась и длилась двадцать с лишним лет их дружба. Благодаря ей однажды воспользовался Ругин творческим отпуском, тогда за четыре месяца он написал две повести, много новых стихов. У него со страной, с Ямалом была и есть одна биография, один опыт побед, одна горечь поражений. Детское упоение, кажущееся депутатской всесильностью, ушло так же внезапно, как пришло, оставив неизменной, укрепив, одну ценность — творчество.
Роман Ругин — лауреат литературной премии Союза писателей РСФСР, на семь языков переведены его произведения. В антологии современной мировой поэзии, составленной из произведений двухсот авторов, среди стихов двадцати российских поэтов есть и его стихи. Седьмой год выпускает он региональный историко-культурный научно-популярный журнал «Ямальский меридиан», аналогов которому, пожалуй, нет. Взгляд в прошлое, прогнозы завтрашнего дня, экология, этнография, фольклор Севера, проблемы и люди Ямала -такой журнал можно сделать только будучи плотью от плоти этой земли, преданным, тонко чувствующим и переживающим за ее судьбу сыном:
— Все отрицать, что было, это отрицать ум и опыт предыдущих
поколений, а ведь это главное наше национальное достояние. Самое страшное — этo предавать идеалы, нажитые ими — библейские, вечные, складывающиеся от поколения к поколению. Сейчас все актив-
нее стремлюсь издавать фольклор хантыйский, там квинтэссенция
подобных истин. 1998 год в творческом плане был урожайным, вы-
шел трехтомник избранных произведений, новая книга стихов «Снежная держава», сдал в производство четвертый том. А главная задача — закончить еще в восьмидесятые годы начатый роман о том, как укрупняли колхозы, сметали с лица земли так называемые неперспективные поселки, переводили на оседлость кочевое население, многие наши сегодняшние беды берут начало оттуда.
И все же человек, пишущий о своем народе, всеми корнями произрастающий из него, даже в такое трудное время, как наше, не может быть пессимистом, хотя и говорится, что от многого знания много печали. У Романа Ругина есть давнее, сопровождающее по жизни присловье:
— Все в жизни перемелется, останется любовь.
Любовь к жизни, к людям, к добру и справедливости. На основании уникального опыта — ведь писатель за свою жизнь проживает множество самых разных жизней — он уверенно утверждает, что здоровые силы возьмут верх. И любовь — останется.

//Северный Луч.- №5. – 1999. — 29 января. – С.8-9.

В меню

Специфика мироощущения народов Севера и ее художественное воплощение в творчестве Романа Ругина

Цимбалистенко Н.

Проблема менталитета северных народов, сочетание его общечеловеческой составляющей и национально-этнической самобытности является едва ли не важнейшей конфликтообразующей формантой творчества северных писателей, и в частности произведений Р. Ругина. Мифология, фольклор, национальные традиции, связи с природой — живой и неживой, несколько отстраненное отношение к «большому» миру – основа хантыйского психоголоса. Поэтому мифология и фольклор — яркие и бесконечно глубокие источники мотивов и образов в прозе Романа Ругина, показатель его самобытности. Мифологическая образность становится одним из компонентов стиля писателя. Утрата мифом сакрального значения позволяет художнику рассматривать его как сугубо этнографический материал. Отнесение мифа к определенному времени — времени детства или старости — позволяет считать его возрастной стадией в жизни человека, нации.
Р. Ругин творит свои собственные мифы: миф — образ тундры, миф — образ детства, миф — образ ребенка и т.п., входящие в общую структуру мифа — образа Севера. Важнейшее место в этой структуре занимает мифологема детства, отражающая в художественной форме процесс становления сознания народа, его самооценки. Детство — это для Р. Ругина время, когда «нюх души безошибочен», когда душа готовится к постоянному открытию «проблесков чего-то настоящего». Прошлое, сохраненное в памяти детей, должно воплотиться в жизнь современного Севера, память для Р. Ругина — «источник бессмертия».
В своих рассказах и повестях писатель стремится запечатлеть не столько развернутый характер, сколько мимолетное состояние персонажа, его повышенную эмоциональность, ощущение влюбленности, муки, тревоги, надежды — можно говорить о своеобразном «импрессионизме» Р. Ругина. Вот как описывает писатель момент прозрения своего героя: «Перед его глазами вновь пронеслись долгие весенние дни, когда он хотел сам, своими руками поймать хитрого зверя, испытать первую, незабываемую охотничью радость. Промелькнули яркие, выдуманные им радостные картины встречи с долгожданной лисицей, он заново пережил все, что было, чего ждал, на что надеялся. Тяжелые горячие слезы застилали глаза, мешали дышать. Мальчик вздрагивал, будто от холода» («След левши»).
Повести Романа Ругина — в своем роде уникальное явление северной прозы. Последовательная реалистичность и обстоятельность повествовательной манеры, проникновенный лиризм и тонкая ирония сочетаются у писателя с мифолого-символическим видением мира, стремлением обозначить некие извечные бытийные законы и архетипы, определяющие драматизм судьбы современного человека. Как отмечает Н. Рогачева, «мифом предустанавливаются взаимоотношения человека и природы». Так, поступки героя повести Р. Ругина «По следу» предопределены «вечным противостоянием» и «вечным единством» людей и природы, причем какой бы жестокой ни казалась северная природа, человек Севера с ней органически связан и не может испытывать к ней ненависти или личной обиды (что не всегда понимают многие пришельцы, сравнивая Север с теми местами, откуда они приехали).
Герои повести Р. Ругина заговаривают с природным миром, и тот отвечает им. Писателю вовсе не обязательно убеждать кого-либо по-тютчевски: «В ней (природе) есть язык», ибо отношения хантов с природным миром магические. Может быть, именно поэтому слово в прозе Ругина приобретает магический смысл: бытовая лексика стремится стать поэтической, а поэтическое слово — сбывается, так как оживает метафора-иллюстрация.
Р. Ругин реконструирует миф, тем самым воссоздавая утраченную реальность. В сущности, может быть, именно в том и заключается роль большого национального писателя — вернуть народу утерянные ориентиры, восстановить ту истинную цельность мира, где есть несомненные «верх» и «низ», «добро» и «зло», «свет» и «тень» — взамен исчерпавшего и дискредитировавшего себя коммунистического мифа.
Реконструкцию мифа можно назвать запоздалым возвращением в мир, которого больше нет, и, следовательно, нет реальности, в которой он может существовать. Так, например, идея возвращения хантыйского народа к своим истокам, к жизни в тундре показывается Ругиным в точке пересечения «чужого» и «родного», обставляется многими «почему» и «что это значит». Писатель формирует образ границы, черты, разделяющей прошлое и настоящее, общее и индивидуальное, вечное и временное. В связи с этим одним из важнейших аспектов рассматриваемой проблемы становится проблема читателя. Многие рассказы Романа Ругина обращены к читателю, который не знаком с обычаями и системой моральных ценностей народа ханты, далек от мифа о «происхождении хантов от полубога-медведя», не понимает символики хантыйского народа, глух к вековым заповедям. Поэтому молодой герой большинства рассказов Романа Ругина конституируется в немифологической, социальной реальности сюжета, с точки зрения которой и оценивается рассказ. Повествователь обычно отождествляет свою точку зрения с позицией такого героя, ставя в центр художественного повествования. Отсюда принципиальная автобиографичность прозы Романа Ругина. Герой интересует писателя как особая точка зрения на мир и на себя самого, как смысловая и оценивающая позиция человека. Поэтому «художественное пространство становится формальной системой для построения различных, в том числе и этических, моделей, возникает возможность моральной характеристики литературных персонажей через соответствующий им тип художественного пространства, которое выступает уже как своеобразная двуплановая локально-эпическая метафора».
Так, у Р. Ругина можно выделить (конечно, с большей степенью условности) несколько типов героев. Это, во-первых, герои замкнутого, тундрового пространства: Тяра («Погоня»), Тавет («След левши»), родители Туньлы («Сватовство») и другие герои пространной и эпической неподвижности, которые если и перемещаются согласно требованиям сюжета, то несут с собой и свойственное им локальное пространство. Так, Куля («Тревожная ночь») переносит законы сохранения природного мира в стан временщиков-заготовителей, возглавляемый бесстыдным карьеристом Маратом. Это герои, которые еще не способны измениться или которым это уже не нужно. «Они представляют собой исходную или завершающую точу траектории движения героев».
Героям неподвижного, «замкнутого» lokusa противостоят герои «открытого» пространства. Здесь тоже выделяются два типа героев: герои «пути» и герои «оседлости».
Первые живут по принципу популярной в 70-е годы песни: «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз». Герои «оседлости», т.е. ханты, ведущие традиционный образ жизни, перемещаются в моральном пространстве. Подобное перемещение (так же, как и у «героя степи» в русской литературе) связано не с тем, что он изменяется, а с реализацией внутренних потенций его личности. «Поэтому движение здесь является эволюцией. (. ) Оно не имеет и временного признака. Функция этих героев — в том, чтобы переходить границы, непреодолимые для других, но не существующие в их пространстве». То есть одни герои Романа Ругина живут в особом пространстве — пространстве прощания, тревоги, любви, начертания и исполнения пророчества заветов. Другие герои, так же, как и герои Виктора Астафьева, Валентина Распутина, отходят от идеи «лада», веры в некий сверхпорядок, вносимый в жизнь природными ритмами и традицией. Поэтому многие произведения построены на ностальгических воспоминаниях о былой жизни семьи, рода. В диалог включаются все добрые и злые силы природы. К героям Романа Ругина применимы слова М. Бахтина, сказанные о героях Достоевского: «. Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть».
В связи с этим своеобразно решается в прозе Р. Ругина проблема женского характера. Ориентируясь на диалектику общественно-исторического развития народов Севера, Ругин в образах своих героинь искал пути разрешения насущных проблем современности, национального бытия, грядущей судьбы Ямала. Женские образы здесь — это прежде всего персонификация жизни сердца, выражающаяся в стремлении к самостоятельности мышления, к освобождению от общественных условностей.
Идея свободы и несвободы, проходящая через все творчество Р. Ругина, становится ключевой в женских образах. Именно эти два начала приносят в мир героинь черты обреченности и неизбежной трагедии. Жизнь женщины очерчена стенами дома, и она безграничную свою активность посвящает сохранению семейного очага. Но в то же время героиня видит преодоление человечеством пороков и скверны в возможности самостоятельного выбора любимого человека, что отражает и точку зрения писателя. То есть женщина тундры балансирует на грани вековых традиций («замкнутого семейного пространства») и стремления стать гражданином мира (Туньла «Сватовство»).
Роман Ругин, один из основоположников современной хантыйской литературы, относится к тому поколению северных писателей, которые эволюционировали в своем мировосприятии от так называемой теории превращения до концепции катастрофы по отношению к освоению Севера. Речь идет о том, что в своем раннем творчестве Р. Ругин пытался примирить традиционный уклад жизни и мироощущение северян с новыми идеями социальной справедливости, пришедшими на Север в конце 20-х годов. Показательно в этом смысле стихотворение «Героической Кубе», в котором поэт декларирует вселенскость, беспокойство за судьбу всего мира: «Сердцем чувствовать привык все события, всю планету». Однако в период зрелости идейно-мировоззренческие акценты творчества Р. Ругина существенно меняются, писатель приходит к осознанию ценности корней, к пониманию опасности, грозящей выживанию коренных народов Севера, и выдвигает нравственное обоснование активного протеста и защиты первозданной жизни народа («Гул далекой буровой»). Эта тенденция в творчестве зрелого писателя определяет и выбор излюбленного жанра — повести, которая связана с традиционным фольклорным способом повествования и позволяет органически соединить «большой» и «малый» миры северного человека.
Так в 80-е годы определились иные идеологические доминанты в отношении к русскому миру. Теперь он все чаще оценивается национальными писателями как враждебный, опасный для народов Севера. Страшную картину деградации родного народа рисует А. Неркаги в своей антиутопии «Молчащий». Е. Айпин прямо заявляет: «В истреблении людей приоритет принадлежит нашим колонизаторам. Колонизаторы английские, французские, испанские, русские и прочие. Будь они в Америке, в Африке или в Сибири. Все они одинаковы, все одного цвета».
Р. Ругин не столь категоричен, но в повести «Гул далекой буровой» именно русский мир олицетворяет темные, враждебные для северян силы, которые извращают, насилуют чистые и естественные отношения людей Севера.
Трагичнейшая из иллюзий: будто северные народы могут шагнуть назад — к племенному нравственному кодексу, к культурной обособленности, к родовому сознанию.
Этот путь начинается с самолюбования, с неоправданно высокой самооценки, надежды на обретение национальной полноценности, а заканчивается распадом внутри самого народа.
Об этом очень хорошо сказал Станислав Рассадин: «Национальное возрождение, которое происходит под знаком минус, принимаемым за указатель пути вперед («без русских», «без вашего Пушкина», «без вашего языка») — это самообман. Притом разрушительный (. ).
Так что дорога, быть может со всей добросовестностью задуманная как отступление к былому миропорядку, чья разумность доказана благоприятными предками, — на самом деле путь прямиком в катастрофу. В распад».
Рассказы и повести Романа Ругина впечатляют сочетанием глубины философского осмысления северной ментальности с ясностью изложения материала, постановкой вечных и актуальнейших вопросов нашего сегодняшнего бытия, органичной связанностью проблем Севера конца XIX века и нашего времени.
В основном рассказы и повести Ругина можно обозначить как традиционную прозу, обращенную к социальным и этническим проблемам жизни исходя из реалистической традиции. В сравнении с литературой XIX века в этой прозе даже усилились черты русского реализма: торжество идеи над художественностью, тенденциозность, учительство, которое выражается в открытой публицистичности. Ярко прослеживаются черты соцреализма, в частности нормированность темы, героя, конфликта.
С русской классической литературой прозу Ругина сближают следующие моменты: путь к народному благу через личное самосовершенствование каждого человека, недопустимость насилия в любой форме, поиски смысла жизни. Есть и отличия: если многие русские писатели XIX века видели особую заслугу человека в Духовном смирении, то для Р. Ругина этот вопрос полемичен. Герои его прозы унаследовали оптимизм героев соцреализма, их активную жизненную поэзию Принимая идею служения людям, писатель видит свою цель не столько в изменении себя, сколько в изменении окружающих людей. Поэтому главные герои час-то берут на себя роль судьи. Познавая жизнь «с конца», узнав только в 90-е годы о событиях 20 — 70-х годов, они не стесняются признать, что жили «вслепую». Тем не менее писатель сознательно и целеустремленно ищет «золотую середину», решительно отказываясь как от заидеологизированных оценок советских времен, так и от нигилистических «разоблачений» перестроечной поры.
При современном вакууме духовных ценностей особенно важным представляется стремление автора к восстановлению в правах понятий «родина», «патриотизм», возвращение к нормальным, человеческим, христианским критериям морали и нравственности. Роман Ругин стремится реабилитировать, восстановить в правах понятие «родина», которое долгое время у нас ассоциировалось с политическим режимом и в перестроечные годы стало чуть ли не ругательным. Мудрый писатель понимал это задолго до перестройки и поэтому предпочитал более нейтральные понятия — «край», «земля». В принципе повести Р. Ругина решают те же проблемы, что и русская «деревенская проза» (В. Распутин, В. Астафьев, В. Белов, Б. Можаев, В. Шукшин), «тихие лирики» Н. Рубцов, А. Прасолов, которые впервые выдвинули в литературе соцреализма тезис: «трудно жить как-то сразу между городом и селом».
В небольшой повести Р. Ругина «Ланги» проблема утраты корней, пагубности ухода северного человека в «большой» мир решается камерно, без какого-либо публицистического пафоса, однако «пограничная» ситуация предательства человека по отношению к собак превращается в развернутую притчу об измене П де, родному краю, близкому человеку, наконец, самому себе.
Повесть вписывается в традиционный сюжет анималистической прозы. Преданность собаки и предательство человека нередко становились объектом писательского внимания, достаточно вспомнить «Муму» Тургенева, чеховскую «Каштанку», купринского » Белого пуделя», «Белого Бима» Троепольского, «Верного Руслана» Владимова и др.
Р. Ругин сочетает в повести фольклорные элементы (поговорки, причитания, сам мотив близости и взаимопонимания охотника и его собаки) с глубоко профессиональным знанием природы и охотничьих законов, тонкий психологизм в понимании душевных движений человека и повадок собаки — с незлобливой иронией и юмором северян. Но под этим внешним планом повествования прослеживается глубинная мысль о связанности причин и следствий, об органичности и цельности природной жизни, метафорой которой становится естественность поведения собаки. Поступкам человека явно противопоставляются повадки собаки, именно она становится носителем морального императива.
Прежде всего, Ланги по сути своей не охотничья собака, кровожадных охотничьих навыков ей привить так и не удалось (в реальной жизни грош цена такой собаке, но литературное произведение строится по иным законам). Ланги не агрессор, а защитник, он ни на шаг не покидает своего хозяина и готов в любую минуту вступиться за него. Ланги хитер и умен, но он не убийца, и лишь тогда, когда на карту была поставлена жизнь хозяина, он приносит ему в зубах спасительную пищу и в этом случае это не беззащитная утка, а ястреб-Тетеревятник, побежденный в борьбе и не без ущерба для собаки. И тот же Ланги в сущности спасает жизнь Тавету, сумев найти и привести раненому хозяину.
Авторский замысел, таким образом, прочитывается весьма прозрачно. Как же отвечает человек на преданность собаки? С точки зрения житейской, Тавет, покидающий родное селение ради более престижной работы в городе, делает все, чтобы Ланги оказало хороших руках. Но собаке этого недостаточно, она не в состоянии понять человеческую логику, и тут вступает в силу известное правило А. Сент-Экзюпери: «мы в ответе за тех, кого приручили». И как бы ни хорош сосед, которому доверили собаку, предатель остается предательством, что называется «не единым. «. Ланги буквально паршивеет и засыхает от тоски, коротая дни у такого же заброшенного пари только человеческого рода: параллелизм и притче авторского замысла несомненны. Логичной выглядит развязка повести: выход в смерть стал освобождением для Ланги из клетки земной жизни, последней: дои — отчаянный крик хозяина. Таким образом, финал повести ясен для собаки, но «открыт» для хозяина: «Тавет ушел в каюту. Лег на койку лицом к стене пролежал так, не двигаясь, до самого вечера».
Читатель может только догадываться, как сложится дальнейшая судьба хозяина Ланги — автор прерывает повествование в нужный момент, оставляя многое в подтексте. В этом произведение Р. Ругина в чем-то сродни знаменитой повести Э. Хемингуэя «Старик и море «- те же сцены охоты, тот же поединок человека и природы, тот же открытый финал и тот же принципиальные вопрос — победил человек или проиграл? Но, в отличии Хемингуэя, у которого старик остался верен! органическому единению с природой: в финале повести после тяжкого поединка с природой ему снятся — персонаж Р. Ругина не выдержал испытания, юность — и своих оленей во сне он не увидел.
Повесть «Ланги» — еще и о распространен иллюзии, что человек понимает мир природы тайну прекрасного. Собака и человек, живущие на самом деле существуют в разных мирах, между которыми призрачна, но непроходима, оттого людям, при всем их разуме и творческих вековых усилиях, не удалось постичь суть того «всключенного, облезлого, на деревянном дедовском крылечке», которое представлено высшей гармонией и красотой в едином дыхании жизни, окружающем человека.
В соответствии с хантыйским психологосом стиль Р. Ругина моделирует художественное пространство, создавая из хаоса случайностей эстетико-философскую закономерность. С помощью символизации писатель преобразует случайность и непредсказуемость реального жизненного бытия в художественно-организованные формы. Он пытается решить общечеловеческие проблемы и обнаруживает, что объять необъятное невозможно, как бы дотошен ни был Роман Ругин в систематизации характеров и жизненных конфликтов. Писатель понимает невыполнимость предпринимаемого опыта в рамках реалистической эстетики и прибегает к некоторым модернистским новациям.
Склонность писателя к эпическому мышлению, пристрастие к постановке серьезных философских проблем не могли не сказаться на жанровых особенностях его произведений (повести с тяготением к романной форме).
Ко времени написания первой повести уже определился интерес Р. Ругина к таким проблемам, как экологическая, национальная, исторической памяти и преемственности поколений. Но мировоззрение писателя выходит за национальные рамки. С накоплением жизненного и творческого опыта точкой отсчета для Ругина стала судьба не одного государства или народа, а всего мира.
Но первые повести — «Ранний ледостав», «В ожидании сына» — рождены не только невероятно сковывающей зависимостью от внешнего мира, неукорененностью в культуре (субъективные черты второго поколения северных писателей), но и объективно-плоской пространственной моделью мира 50 — 70-х годов. В более поздних повестях писатель приходит к иной модели Мира, которая своими неограниченными метафизическими параметрами обеспечивала самодостаточность личности.
Первый том произведений Романа Ругина составил цикл повестей, органически скрепленных единой авторской задачей, сквозным героем-повествователем (почти совпавшим с биографическим автором) и целостностью художественной картины современного мира. Может быть, поэтому напоминает композиция первого тома срез ствола огромного дерева, по кольцам на этом срезе можно восстановить его жизнь, перетекающую из года в год (повести «перетекают» одна в другую и в то же время каждая последующая непохожа на предыдущую). «Годовые кольца» — 6 повестей (1983, 1984, 1985, 1986, 1987) располагаются вокруг сердцевины — «Я» автора-повествователя — и рассказывают о судьбах многих людей, тех моментах их существования, которые при всей разности не дают забыть, что древо жизни всех имеет общую корневую систему. Причем интересно, что пространство 1986 года (самое широкое кольцо) является центрообразующим и прорастает в пространстве жизни других повестей. Кольцевая композиция первого тома (повести «Ранний ледостав», «Сорок северных ветров») лишь подчеркивает, что некий жизненный исторический цикл северной цивилизации завершен. Прошлое Заполярного Ямала, пусть и в иной, преобразованной временем сути и форме, и есть наше настоящее.
Так же, как и «деревенская» проза, хантыйская и ненецкая литература вернули нас не только к самодостаточному герою, но и к тому осознанию смерти, которое всегда было достоянием русской литературы. Молодой герой начала 60-х годов осознавал свою жизнь как миг на фоне вечности, страшился ухода, твердо веря, что за ним — небытие. Смерть для героя северной прозы — трагическое, но неизбежное завершение земного пути, итог того, что тобой сделано на земле. А потому умирающий Порака («В ожидании сына») уверен, что сын, пусть и на свой лад, продолжит его дело на земле:
— Пусть будет по-твоему, сын. Что мне? Скоро в землю лягу. Просьба только последняя: ты уж пока не торопись уезжать. Побудь пока дома. Не станет меня — тогда только. Вот похоронишь меня — поступай как хочешь. Что еще могу сказать я? Вот мои последние слова. На глазах матери-огня сказал. Пусть будет по-твоему.
Порака, словно отдав разговору с сыном все свои силы, тяжело откинулся на оленьей шкуре, положил голову на подушку с утиным пухом и слабеющими руками натянул на себя оленью ягушку. На большее сил у него уже не осталось».
Смерть творится жизнью. Словно бы раздвигая границы небытия, продолжаясь в жизни детей, в памяти оставшихся жить. В таком мироощущении — реализация общего закона бытия. В нем — равенство всего живого и в жизни, и в смерти.
Выводы, к которым приходят герои «деревенской» прозы, важны, но не окончательны. Они напоминают об утраченном — о самодостаточном герое в многомерном и безграничном мире и фиксируют необратимость потерь современности. Во второй половине нашего века, так истово поклонявшегося разуму и веровавшего в силу, герою было дано догадаться о повторяемости как главном законе человеческого существования и не понять глубокого смысла своей догадки. Поэтому северную литературу испугала обреченность на собственный одинокий поиск в мире, озадачило то, что она в известном смысле «опоздала». Отсюда, дескать, ее патриархальный герой и утопичность выводов. На наш взгляд, северная проза решала иные задачи. Суть их в том, чтобы показать человека, подводящего итоги своей «доброй, послушной, удачной» (Р. Ругин) жизни, прожитой так вопреки драмам и испытаниям века. Это действительно их «последний срок» на земле, в нашей современности. Они уходят, и их место никто не займет, «никто ими не будет». Их независимость, духовная свобода от суеты времени показательны, оценочны. Нравственное и материальное противопоставлены в рассказах Р. Ругина как личное и общее, народное и государственное. Потомки могут оценить безупречность такой позиции, но сами целиком зависят от внешнего мира, от его решений.
Горьковская формула «цена человека — дело его» ограничивала сферу его деятельности пространственно-временной зависимостью. И человек не мог не ощутить потребности в возвращении к вечным духовным ценностям и небытовым оценкам. Литература конца XX века вновь вернулась к осмыслению «верха» и «низа», «горизонтали» и «вертикали» мира в человеческих параметрах. Новые времена и новые герои требуют новых динамических решений.
Поэтому мир вокруг человека в творчестве писателя обретает детализированный земной облик, усиливая в нем аксиологические смыслы. «Земля» в контексте повестей Р. Ругина не только материализованный облик мира. Она — его главное содержание, настолько богатое и непредсказуемое, что в земном есть место и духовному, «небесному». Формула писателя «Сорок северных ветров» ожила в его художественном мире.
Проблема сохранения окружающей среды стала одной из доминантных тем в прозе Романа Ругина и всей ямальской прозы последних двух десятилетий. Это свидетельствует об осознании северной культурой принципиальной необходимости сохранения природного континуума как важнейшей предпосылки выживания человечества. Причем писатели Ямала используют разные традиционные мотивы, что придает прозе обобщенно-символическое звучание и глобальный пространственно-временной характер.
Когда стало очевидным, что отношения человека и природы претерпели качественную трансформацию, когда окружающая среда стала восприниматься прежде всего в роли объекта приложения реформаторских усилий человека, тогда же стала очевидной необходимость качественно нового осмысления отношений между человеком и природой. Популярный ранее тезис: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача» — убедительно доказал свою ущербность.
В повести «Гул далекой буровой» Кулик говорит Карыкуру: «Как будто есть у нас время о ваших пастбищах думать! Нет у нас на такую чепуху времени — страна нефти ждет, газа. Вот как ждет! Нефть и газ! Вот что сейчас главное. А олени ваши — тьфу! — Кулик, словно ему тяжело было дышать, нервным движением рванул молнию надетой под пальто кожаной кутки. — Нефть, нефть, вот что важнее всего в вашей тьмутаракани! А чтобы добыть, надо как можно быстрее и тайгу вашу, и тундру покорить. Только так».
Но писатель показывает, что экологический эгоизм человечества постепенно начал уступать место осознанию возможного рукотворного апокалипсиса. Повести Р. Ругина убедительно доказывают, что мир, в котором человек поставил себя над природой, может быть страшным и непригодным для жизни. Поэтому «внезапная» мысль обожгла Карыкура: «Надо же, какую мудрую легенду древние люди придумали! Вон еще когда, оказывается, предупреждали, наставляли разумно пользоваться волшебными дарами подземного мира. В разумном согласии жить с природой, а не уподобляться жадному людоеду, думающему лишь о своем брюхе. Только что же с этой землей дальше-то будет. Неужто не найдем мы всем миром управы на неразумного Менга?!»
Поэтому символико-аллегорический пласт повествования Р. Ругин пытается связать с легендами языческих верований, живущими в сознании хантыйского народа. Так, например, в одном дне жизни Карыкура сконцентрированы все важнейшие проблемы века.
Обычное хамство «покорителя» тундры Кулика превращается в легенду о людоеде Менге: «Был, говорят, раньше такой в наших краях. Все готов был заграбастать, все затолкать себе в брюхо. Лишь бы ему одному хорошо было». Все времена стягиваются в тугой философский узел, а уничтожаемые нефтяниками пастбища становятся частью большого мира. Гибель оленей — явление бытовое, но в повести быт становится бытием. А бытовые детали дают материал для важной философской идеи: как человеку сохранить в себе человеческое, как искоренить извечное зло — бездумное уничтожение природного мира.
Пережив столь глубокие потрясения, строгий алгоритмический мир не может сохраниться в прежнем качестве: «катастрофа отличается от беды, несчастья, бедствия по признаку необратимости: после катастрофы можно выжить, но нельзя выжить и остаться фундаментально неизменным».
Глубина подобных размышлений, их стилистика возвращают нас к традиции духовных откровений русской литературы, которая в XX столетии лишилась безвозвратно утраченной, заваленной поисками формы философской новизны. А оказалось, что та экологическая катастрофа, на грани которой живут любимые герои русской прозы, и есть истинная:
«Митри, втянув голову в плечи, медленно удалился от берега, уселся на плоский, как доска, камень и о чем-то задумался. Он обвел горьким взглядом берега опустошенной реки, задержался глазами на том месте, где еще совсем недавно, весной находилась Опуньская яма, и мысленно заговорил с собой: «Что с тобой сделали, родная река! Кому теперь ты нужна? Они не только тебя погубили, но и мою жизнь искалечили. А ведь ты давала счастье народу, поила и кормила меня. А однажды даже отвела от меня и моей семьи костлявые руки голода» («На нерестовой реке»).
Для Р. Ругина важно, что его герой Арсин («Сорок северных ветров») — человек «мыслящей души», способный испытывать боль и тревогу за судьбы сегодняшнего мира, наделенный исторической памятью и верой в будущее своего народа. Писателя привлекал характер, достойный подражания, активный, волевой, страстный в утверждении своей правды. Время требовало такого героя, который не только не отступал бы перед обстоятельствами, кажущимися непреодолимыми (уход в тундру стада оленей), ненавистью и непорядочностью бригадира Юхура, но и был в состоянии повлиять на них. Арсин воспринимается самим писателем как образец, как пример для подражания тем, кто озабочен сохранением нравственных устоев общества. Ругин подчеркивает в нем обостренную совестливость, чувство справедливости (история со сломавшим ногу олененком, мясо которого голодный Арсин не решается съесть). «Никто не может придраться к тебе, Арсин, — сказал он себе. — Никто не скажет, что ты запятнал свою совесть, даже бывший твой недруг Юхур».
Повести Романа Ругина можно назвать идеологическими в силу того, что главный герой оказывается не просто глубоко содержательной личностью, но автором идеологической концепции или теории, требующей, по мысли писателя, анализа, объяснения и оценки. Так, неуверенность и сомнения в теории «непротивления злу насилием» вызывает у Арсина («Сорок северных ветров») чувство неуравновешенности, нервозности. Иными словами, именно психологическое состояние заставляет героев задуматься о нравственной уязвимости своих мыслей, а вслед за тем прийти к осознанию их идеологической несостоятельности и неприемлемости для окружающих.
Отношение автора к внутреннему миру героя очевиднее всего обнаруживается в кульминационных моментах сюжета (любовный треугольник: Таясь — Арсин — Юхур; потеря ребенка, исчезновение стада, погоня) и их развязке (спасение жены и стада), служащей сигналом итога изображенного «духовного пути».
В итоге сильнее ощущается ценностная значимость исканий героя, его личностных стремлений и убеждений.
Герои Р. Ругина настолько самодостаточны, что именно в этом качестве необходимы современному миру как напоминание об утраченном. Как когда-то, в военные годы, платоновский герой догадался, что без него народ неполный, так и герои Ругина чувствуют себя частицей всего огромного мира. В таком осознании себя нет у ругинского героя чувства обреченности на единственный вариант судьбы без возможности в нем что-то изменить. Совсем наоборот: жизнь человека в таком представлении вписана не в обстоятельства конкретного социума, а в вечный повторяющийся ритм общей жизни.
Присутствие чужих («временщиков»-газпромовцев) существенно изменило нравственную жизнь героев, лишив ее зависимости от оценки Мира, от суда предков (напомним: смерть для них небытие). Покинувшие родительский дом дети тундры живут сегодняшним днем и с оглядкой на чужую судьбу. Они ощущают Мир враждебным себе, считая, что судьба не удалась. Их тяготит зависимость от Мира, им кажется, что ищут они свободы, возможности самим принимать решения. Но именно освобождения от своих обязанностей перед бытом страшится современный человек, ибо тогда ему придется стать лицом к лицу с Бытием, с самим собой. Но он будет способен сделать это лишь тогда, когда вернет Миру утраченную объемность, когда ощутит связь своей судьбы не с достижением места в обществе, а с Миром и Историей. Ранняя проза Романа Ругина была полемически повернута к футурологическим концепциям нашего века, к прагматической, социальной по преимуществу, оценке Человека.
Упрощение и уплощение общей картины мира не могло не привести к тому, чтобы даже небо перестало быть обозначением традиционно понимаемого «верха». Теперь это чаще всего высота, вздыбленное пространство, которое можно и нужно покорить. Соответственно «земля» обрела дополнительные смыслы. Легче всего это продемонстрировать на повести «Гул далекой буровой». Землю насилуют, уничтожают, порабощают. Поэтому мир в представлении сказителя Лозараки утратил свою космическую беспредельность, онтологическую широту. «Небо» в этих координатах стало почти обозримой границей мира, в центре которого — зло. «Взмахнул ворон всеми своими семью мощными крыльями и полетел. Высоко над тайгой взлетел, выдавил из семи клювов какую-то темную жидкость, подул из всех семи сторон, замахал крылами, и черная подземная кровь рассеялась над тайгой, как черный туман».
В то же время «небо» не утрачивает традиционного, метафорического смысла, метонимически замещаясь солнцем, звездами.

//Бард снежной державы: – Екатеринбург, 2000. – С.34-53.

В меню

Мелодии Полярного круга

Цимбалистенко Н.

«Мелодии Полярного круга», «Снежная держава».
О чем же эти книги стихов? Можно ответить так: обо всей многомерности окружающего мира. И мир этот — разнообразный, тематически широкий и, при всем, несомненно, сильном лирическом даровании автора, не замкнутый «на себя». В творчестве периода общественных катаклизмов и экологических катастроф Роман Ругин ничего не запамятовал, ни от чего не отрекся и ни от чего не отрешился. В то же время поэзия Р. Ругина жизнелюбива и, несмотря на все трагедийные мотивы, жизнеутверждающа.

Иногда — щепоть песка речного,
Камешек обкатанный со дна.
Это все земля, она — основа
Нашей жизни,
Это все — она!
Пусть ее живительные токи
Юный мозг пронижут навсегда,
Чтобы после в жизненном потоке
Нас не пересилила беда.

Поэт вспоминает, что однажды, в молодости, его оглушил неистовый и страстный поток звуков и метафор:

Белой ночью –
Самою короткой –
Крики лебединые слышны.
Лебеди, как парусные лодки,
Золотом небес нагружены.

Шепчут что-то волны беспечально,
Их и понимаю, и люблю,
И ручья таежного звучанье
Я ушей арканами ловлю.

Источник