Солнце кровавым диском циркулярки опустилась

Ночные Грузчики — странный парень

Текст песни Ночные Грузчики — странный парень

Солнце кровавым диском циркулярки
Опустилось на хребет спального района
Выстрелы за окном – это не фейерверки.
Попытайся заснуть – может, по ту сторону

Век кошмар не так страшен, как этот,
Может, там есть, где схоронить душу,
Пока мои кости будут молоть турникеты,
Пока двери лифтов будут рвать мою плоть.

Все, что я видел вчера по телевизору,
Сегодня экран разбило и наружу вылезло:
Моего пса утащили на вивисекцию,
Педофил вломился к моей дочери в детскую,

Я лежал на полу с остановившимся сердцем,
А ты сидел и подстригал заусенцы.
Ведь ты ходишь в церковь каждое воскресение,
Поставишь сто свечек и получишь прощение.

Приведешь двух друзей – и получишь бонус,
На этой неделе твою семью не тронут.
А я снова буду искать в черном списке
Свое имя, и каждое мне будет казаться близким.

Странный парень этот Бог. Из-за любви к нам
Он бросил на растерзание нам своего сына.
Страх и отчаяние, чувство вины и бессилие.
Надеюсь, когда-нибудь нас захватят дельфины.

доброе утро в наше стремительное время полный бред не быть одиноким
не испытывать разочарование и безысходность слышишь раздаются звуки за окнами

это ад прикинулся городом 24 года не знаю куда деться
самим фактом существования о человек ты ссышь богу в самое сердце

люди пытаются урвать последние крохи удовольствий не потеряв лица
я произношу текст под аккомпанемент раскатов наступающего пиздеца

не убивать даже тараканов не совершать ни добра ни зла ни добра ни зла
ни с кем не разговаривать не вступать в контакт никому не смотреть в глаза

на всякий случай отказываюсь от синего мяса изделий из кожи перехожу на веган
но в каждом сантиметре пространства уже заложен ужас многообразия вселенной

странный парень этот бог, почему не смог
остановиться еще после создания растений
мрачные желания страх и отвращение
вот тебе свобода пользуйся сынок

Источник

Солнце кровавым диском циркулярки опустилась

LP запись закреплена

Солнце кровавым диском циркулярки опускалось на хребет спального района, пока Нина ползла на крышу по залитым закатным ступеням. От лестничных пролетов кружилась голова. Первый, второй, второй, первый, первый, второй, второй, Нина запуталась, чувствуя, как заплетаются и спотыкаются друг о друга ноги. Третий этаж должен был наступить пару поворотов назад, но все никак не наступал — лестница, кажется, снова сломалась. Тогда Нина начала считать квартиры.

Первая — пятьдесят шестая, на каждом этаже по четыре квартиры, значит, шестидесятая и шестьдесят четвертая выше, одна этажом, другая двумя, но шестидесятая циклилась, приводила обратно к пятьдесят шестой и возвращалась на место. На границе двери шестьдесят третьей и следующего пролета Нина застыла. Каждый поворот она смотрела ровно вперед, пристально и внимательно — это она точно помнила, как и то, что третий этаж должен был идти ровно после второго, если она видит то, как поднимается. Однако подняться не выходило.

Тогда Нина решила действовать от противного и закрыла глаза.

Поворот, перила, ступени, вонь от пепельницы в консервной банке на окне. Нину начало шатать. До конца заката оставалось десять минут: тик-так, тик-так, Нина давно уже подсознательно отмеряла шестьдесят щелчков секундной стрелки, и в мозгу стучали донельзя пунктуальные часы. Нина висела на перилах, заползая выше и выше, ощупывала двери сквозь темноту за веками — такую обивку она не помнила, и вторая цифра, кажется, действительно была похожа на четверку. На месте следующего пролета она обнаружила железную лестницу и закрытый люк. Ощупала еще раз. Замка не было.
Нина прозрела.

Крышка казалась тяжелее, чем обычно, и полоска красного света, мгновенно пролившаяся в щель крыши, заново ослепила глаза. Нина вытолкнула люк и выбралась наверх, все еще чутка раскачиваясь от невозможности сориентироваться, хотя распластавшиеся перед ней крыши были до глупости ясными и простыми, без единого различия. Ей не нужно было ждать, пока глаза привыкнут в кислотно-алому небу.

Она просто плясала по крышам, потому что помнила: там — стык шириной максимум в пятьдесят сантиметров, там — шестьдесят, каждый бордюр ни сантиметром ниже, ни сантиметром выше, потому что все дома здесь одинаковые, и все издевательски узкие улицы одинаковые, главное, не выскочить на шоссе, но шоссе в километре от начального дома. Потому что только Нина знала о люке и только Нина могла заставить солнце вовремя сесть — а иначе район сожгло бы дотла начиная пустынными крышами и заканчивая подвалами с замурованными мертвыми кошками. Стрелки отмерили еще три минуты, и пора было закурить, потому что только едкий дым Нининых самокруток спугивал злое солнце, и самым страшным было забыть зажигалку, потому Нинины карманы и сумки были ими набиты, но сегодня она была без сумки, хотя это ничего не изменило — зажигалок все равно хватало.
Она затянулась, и солнце чуть угомонилось.

Нина ненавидела солнце, а солнце ненавидело Нину и весь трехэтажный район, а может, и весь трехэтажный город вместе с ней. Казалось, что брось Нина курить, и оно тут же спалит все на своем пути — возможно, так оно и произошло бы, если бы покойный отец не взял глупое и не свойственное отцам обещание, потому что обычно, застав чад с сигаретой, отцы бьют чад по причинным местам и отправляют под домашний арест, а Нинин наоборот. Наверное, он уже тогда что-то знал. Чем быстрее укорачивалась самокрутка, тем острее скалилось заходившее солнце. Солнце правило этим местом, колдовало с этажами и номерами квартир, но Нина была хитрее.

Небо почернело, фонарей не было. Нина затушила окурок о бордюр возле люка. Солнце алело на горизонте тонкой алой полоской, и Нина знала, чем займется, если захочет уйти — просто пойдет с портсигаром по бесконечной плоскости крыш, сгоняя солнце дальше и дальше, и, может, однажды она таки схлопочет рак легких и поймает на крышах в десятках километров от дома кого-то еще и поручит ему выживание этого города или этого района, а сама загнется прямо на его крыше и там навсегда и останется, глядя на то, как скалится солнце в последний раз. Но сегодня Нина не хотела уходить, и солнце спряталось окончательно. Люк поддался без труда.

Третий, второй, первый, черные окна, погасшие пепельницы, шестьдесят четыре, шестьдесят, пятьдесят шесть. Этажи становились проще. Возможно, связанная с ними Нинина обязанность была важнее, чем каждый вечер загонять солнце в угол.

На обратном пути она зажигала в ночи по новому солнцу на каждом пролете.

Источник