Солнце это вымысел японца

Текст песни Квартал — . и мы верили, что солнце только вымысел японца.

В полутемном строгом зале
Пели скрипки, Вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло Ваше имя.

И когда Вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце —
Только вымысел японца.

© Николай Степанович Гумилев
Опубликовано: «Романтические цветы» (1908), под заголовком «Японской артистке Сада-Якко, которую я видел в Париже» In the dimly lit hall strict
They sang the violin, you danced.
Groups of butterflies and lilies
Silk greenish,
As living, talking
Electrically sunset
And I lay the shadow of acacias
On the canvas scenery.

You seemed bonbonniere
Over graceful whatnot,
And as the little white cat,
Like children playing,
Your little feet
Fluttered on the floor,
And gold bugs
We shined your name.

And when you say,
We loved the remote,
You threw us flowers
Unfamiliar art
Incomprehensible words
Intoxicate our senses,
And we believe that the sun —
Only Japanese fiction.

& Lt; 1907 & gt; © Nikolai Stepanovich Gumilyov
Published: & quot; Romantic Flower & quot; (1908), under the heading & quot; Japanese actress Sada Jacco, which I saw in Paris, & quot;

Источник

Сада-Якко

В полутемном строгом зале
Пели скрипки, Вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло Ваше имя.

И когда Вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце —
Только вымысел японца.

Японской артистке Сада-Якко, которую я видел в Париже

Мы не ведаем распрей народов, повелительных ссор государей,
Я родился слагателем сказок, Вы — плясуньей, певицей, актрисой.
И в блистательном громе оркестра, в электрическом светлом пожаре
Я любил Ваш задумчивый остров, как он явлен был темной кулисой.
И пока Вы плясали и пели, поднимая кокетливо веер,
С каждым мигом во мне укреплялась золотая веселая вера,
Что созвучна мечта моя Вашей, что Вам также пленителен север,
Что Вам нравятся яркие взоры в напряженных глубинах партера.

В полутемном строгом зале
Пели скрипки, Вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой
На изящной этажерке,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло Ваше имя.

И когда Вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце —
Только вымысел японца.

Источник

Японские реалии

Елена Крадожен-Мазурова
Японские реалии в редакциях текста стихотворения Николая Гумилёва «Сада-Якко»

«…Черновики никогда не уничтожаются. В поэзии, в пластике и вообще в искусстве нет готовых вещей… Сохранность черновика – закон сохранения энергетики произведения». О. Мандельштам «Разговор о Данте»
«Рукописи не горят». М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Для проникновения в индивидуально-языковую специфику текста чрезвычайно продуктивен приём сравнения авторских вариантов, редакций текста. С его помощью можно выявить функционально-стилистическую нагрузку языковых средств текста, определить авторские предпочтения в отборе изобразительно-выразительных приёмов.
Важен вопрос о причинах окончательного выбора той или иной единицы (экстралингвистических и лингвистических). При исследовании японских реалий в стихотворении Николая Гумилёва «Сада- Якко», на наш взгляд, целесообразно сравнить варианты начала стихотворения. Первый вариант вошёл в сборник «Романтические цветы» 1908 года, второй – в сборник «Жемчуга» 1910 года и все последующие издания.
В Собрании сочинений Н. Гумилёва в 4-х томах (наиболее полном на сегодняшний день) приведена первая часть исходной редакции:

«Японской артистке Садо-Якко, которую я видел в Париже» (1908)

Мы не ведаем распрей народов, повелительных ссор государей,
Я родился слагателем сказок, Вы – плясуньей, певицей, актрисой.
И в блистательном громе оркестра, в электрическом светлом пожаре,
Я любил Ваш задумчивый остров, как он явлен был тёмной кулисой.
И пока Вы плясали и пели, поднимали кокетливо веер,
С каждым мигом во мне укреплялась золотая весёлая вера,
Что созвучна мечта моя с Вашей, что Вам так же пленителен север,
Что Вам нравятся яркие взоры в напряжённых глубинах партера. [1]

В «Примечаниях» к тексту читаем: «Стихотворение посвящено известной японской драматической актрисе. С 1902 г. Якко Сада (1872-1946) с труппой мужа, известного актёра Отодзиро Каваками, гастролировала в европейских странах (в том числе в России) и в США. Гумилёв мог видеть выступления актрисы в 1906-1907 гг.» [2]. Заглавие текста в варианте 1908 года определяет жанр лирического произведения – послание, посвящение (ср. классические посвящения: «Дельвигу», «Пущину», «Чаадаеву»). Максимально конкретны у Н. Гумилёва обозначения адресата: «японской артистке Садо-Якко», места встречи – «которую я видел в Париже».
Прямое включение в сильную позицию текста – заглавие – прилагательного «японской», обозначающего национальную принадлежность артистки, позволяет прогнозировать возможность вкрапления в ткань стихотворения слов-экзотизмов, подготавливает восприятие языковых средств, указывающих на принадлежность к японской культуре, истории. Действительно, текст не обманывает наших ожиданий: уже в первой строке находим аллюзию на первую войну нового столетия – русско-японскую войну 1904-1905 гг., о которой Н. Гумилёв повествует перифрастически: «Мы не ведаем распрей народов, повелительных ссор государей». Учитывая, что стихотворение опубликовано в 1908 г., можно предположить, что перифраз актуален и однозначно понимался современниками поэта.
Во второй строке описан жанр, в котором выступает Сада-Якко, – «плясунья, певица, актриса» – традиционный для Японии синкретизм танца и пения в сценическом действии. Четвёртая строка первой строфы преподносит ещё один перифраз: «Я любил Ваш задумчивый остров». Поскольку речь идёт о японской артистке (см. заглавие), то её «задумчивый остров» – это, разумеется, Япония – «островная» страна. Первая строка второй строфы – «И пока Вы плясали и пели, поднимали кокетливо веер…» – содержит в рифмующей (сильной) позиции слово «веер» – неизменный атрибут японской культуры и быта. Но веер – это «общевосточный», а не «специфически японский» колорит.
Танец женщины с веером – традиция азиатского Дальнего Востока: Китая, Кореи, Японии. Распространяется этот вид сценического искусства и на Индокитай, то есть не выражает сугубо японской реалии культуры.
Возможно, именно это подвигло Н. Гумилёва отказаться от «веера» в следующей редакции текста, заострив внимание на специфически японских деталях. Тем не менее, уже в первом варианте отчётливо виден «японский след» – семантическая цепочка: «японская актриса», «Сада-Якко», «Ваш задумчивый остров» (Япония), «плясали и пели, поднимали кокетливо веер».
Заметим, что данный вариант текста страдает описательностью, и это, в сочетании с перекрёстной рифмовкой, придаёт ему некоторую тяжеловесность.
Интересно сопоставить данную редакцию 1908 г. с окончательной – 1910 г.:

В полутемном строгом зале
Пели скрипки, Вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло Ваше имя.

И когда Вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце –
Только вымысел японца.

Начнём с того, что, во-первых, в новой редакции стихотворения Н. Гумилёв изменил способ рифмовки и размер строфы: на смену четверостишию с перекрёстной рифмой «авав» приходит восьмистишие со сложной рифмовкой «аа всвс ее». Объём строки при этом сокращается вдвое, «повествование» становится более динамичным, возникает новый ритмико- мелодический рисунок, ассоциативно напоминающий музыку Востока.
Во-вторых, значимым для интерпретации текста является изменение заглавия: Н. Гумилёв отказывается от громоздкого посвящения, заменяя его изящно-лаконичным «Сада-Якко». Заглавие становится суггестивным, будит любопытство читателя. Немаловажно, что заглавие – иноязычное (в данном случае – японское) имя собственное, экзотизм, требующий толкования, прояснения в виде текста- стихотворения. Возникает ситуация «текста в тексте», о котором Ю.М. Лотман писал: «Вторжение «обломка» текста на чужом языке может играть роль генератора новых смыслов» [3].
Японский язык в стихотворении «Сада-Якко» оказывается представлен эксплицитно и имплицитно через систему выразительных средств.
Например, в первом восьмистишии перифразом запечатлено кимоно (традиционная японская одежда, похожая на халат с широкими рукавами), в котором выступала актриса: «Группы бабочек и лилий / На шелку зеленоватом…»
Второе восьмистишие вновь содержит описание бытовой японской реалии – белых носков «таби» с отделением для большого пальца, как у рукавиц. Ноги танцовщицы обуты в «таби»: «И, как беленькие кошки, / Как играющие дети, / Ваши маленькие ножки / Трепетали на паркете». Н. Гумилёв акцентирует внимание читателя на хрупкости японской актрисы, выражая в сравнительном обороте сему размера суффиксами уменьшительно-ласкательной оценки в словах: «беленькие», «маленькие» и базовой семантикой слова «дети».
Очередная японская реалия включена в финал второй строфы и имеет форму творительного сравнения: «И жуками золотыми / Нам сияло Ваше имя».
Автор образно описывает «внешний вид» японских иероглифов, из-за множества черт напоминающих поэту-европейцу жуков. «Золотыми» иероглифами было написано на афишах имя Сада-Якко. Финальное восьмистишие текста особенно интересно для исследователя, поскольку в нём смыкаются реальный и ирреальный миры в описании японской культуры, представленной Сада-Якко. Экзотическое для парижской сцены начала прошлого века зрелище описано русским поэтом, передаёт его индивидуальное восприятие и ощущение: «И когда Вы говорили, / Мы далекое любили, / Вы бросали в нас цветами / Незнакомого искусства, / Непонятными словами / Опьяняя наши чувства…» Эта часть текста рисует реальный мир японского театра при помощи известного набора выразительных средств – метафор («цветы искусства», «опьяняя чувства»), антитезы («мы», – за которым стоит Запад, Европа, и «Вы» – Восток, Япония).
Однако максимальная концентрация текстовой (и подтекстовой) информации, включая японскую мифологию (ирреальный мир культуры Японии), достигнута Н. Гумилёвым в заключительном двустишии стихотворения: «И мы верили, что солнце – / Только вымысел японца».
Рифменная вертикаль «солнце – японца» оказывается семантически наполненной, можно, по-видимому, говорить о рождении микрообраза на рифменной вертикали. Аллюзивно последние две строки текста отсылают читателя к известному мифу о богине Солнца Аматерасу, которая стала прародительницей императоров Японии и японской нации. Японцы именуют свою Родину «Нихон». Буквальный перевод этого иероглифа – «основа солнца», «страна, где рождается солнце». В русской традиции принято называть Японию страной восходящего солнца. Сравнение первой и окончательной редакций стихотворения Н. Гумилёва, посвящённого замечательной японской актрисе, доказывает, что сам поэт считал это произведение значимым.
Не случайна тщательная шлифовка текста: от размера, способа рифмовки до ювелирной обработки деталей, передающих японские реалии, подмеченные поэтом. Н. Гумилёв сумел сохранить для поколений русских читателей образ незаурядной японки, пережившей время. В самой Японии в 2002 году по одному из каналов национального телевидения демонстрировался полнометражный документальный фильм о необыкновенной жизни и творчестве Сада- Якко, легендарной актрисы XIX-XX вв.
Стихотворение «Сада-Якко» не стоит особняком в творчестве Н. Гумилёва: общеизвестен его интерес к экзотическим культурам, в частности, к азиатской (сборник «Фарфоровый павильон»).
Русская литература начала XX в. неоднократно обращалась к «японской» теме.
Достаточно вспомнить «Японские стихи» К. Бальмонта, прозу Б. Пильняка.
Стихотворение Н. Гумилёва «Сада-Якко» – ещё одна реплика в диалоге культур России и Японии.
————————
Опубликовано в сб. Интеграция науки и образования – основа развития и возрождения национально – регионального менталитета // Сборник докладов Международной научно-практической конференции. – Биробиджан, 13-14 мая 2004. Ч. 2. – Биробиджан: Изд-во БГПИ, 2004. – 185 с. (с. 37-40).
[1]. Н. Гумилёв. Собрание соч. в 4-х т. М.: Терра, 1991.
[2]. Н.С. Гумилёв. Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1989. – С. 439.
[3]. Лотман, Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. – С. 117-118.

Источник

Сада-Якко (Гумилёв)

В полутёмном строгом зале
Пели скрипки, вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло ваше имя.

И когда вы говорили,
Мы далёкое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце
Только вымысел японца.

Вариант

«Жемчуга» (1910)

Ст. 10: На изящной этажерке,

Примечания

• Сада Якко (1872—1946) — драматическая актриса. С труппой мужа, известного актёра Отодзиро Каваками, гастролировала в европейских странах (в том числе и в России) и в США. Гумилёв мог видеть выступления актрисы в 1906—1907 гг.

Когда Сада Якко появилась в 1900 году в Париже, то это было изумительным откровением для большинстав парижан. Откровение было тем приятнее, что искусство Сада Якко представляло великолепный контраст с безобразными глупыми зрелищами всемирной выставки. Её крохотный барак давал приятное отдохновение от выставочной сутолоки. Японская актриска превозносилась до небес, для неё переводили «Даму с камелиями», её сравнивали с Дузе, и счастливая и обогащённая, она вернулась на свой цветущий архипелаг.

Теперь она стремится как можно более приблизить японский театр к европейскому. Её муж Каваками усердно помогает ей в этом. Он также подвизался, вместе с женою, на сценах Европы и Америки, и именно содействие королевы Виктории помогло Сада Якко выступить на японских подмостках, победив упорные вековые предрассудки.

— Лачинов В. П. Очерк японского театра (по Тальяну и Фуксу) // Ежегодник Императорских театров. — 1909. — Вып. 6 и 7. — С. 65—70.

Источник