Рождественский роберт солнце африки
Где-то
оторопь зноя
с ног
человека валит.
Где-то метель по насту
щупальцами
тарахтит…
А твоего
солнца
хватит
на десять Африк.
А твоего
холода —
на несколько
Антарктид…
Снова,
крича от ярости,
вулканы
стучатся в землю!
Гулким,
дымящимся клекотом
планета потрясена…
А ты —
беспощадней пожаров.
Сильнее
землетрясений.
И в тысячу раз
беспомощней
двухмесячного
пацана…
Оглядываться
не стоит.
Оправдываться
не надо.
Я только всё чаще спрашиваю
с улыбкою и тоской:
— За что мне
такая мука?
За что мне
такая награда?
Ежеминутная сутолока.
Ежесекундный покой.
За тобой
по следам
поэтапно
подниматься
наверх,
выше.
Твоя
улыбка
внезапна,
как солнце
в осеннем
Париже,
что только
приносит
счастье,
что мне
постоянно
снится.
Твоя
улыбка
опасна
для тех,
кто может
влюбиться.
Спите с теми, кто снится. Целуйте, закрыв глаза.
Почаще меняйте лица, страницы и адреса.
По лестнице — прямо в Небо. Под песни колоколов, насвистывая нелепо, пиная болиголов,
отстукивая по вене, вселенную волоча, отталкивая ступени из желтого кирпича —
несите на небо звезды. Танцуйте на берегу.
Бросайте дома и гнёзда, потерянную серьгу, утраченную невинность, почти завершенный стих.
Спите. С теми. Кто снится.
Вы сами — один из них.
Человек — сам себе свет,
Человек с человеком — схож.
Человек — оставляет след.
Человек, от себя — не уйдешь!
Человек — бежит от людей,
а потом — у их же дверей —
скулит.
Человек человеку — магнит.
Человек, человеку — верь!
Человек человеку — память.
Человеку человеку — любовь.
Человек человека — травит,
Человек человеку — врет.
Зло — всегда возвращается.
Зло — это страшный порок.
Человек — больше не кается,
Переходит незримый порог.
Человек — больше не улыбается,
Человеку душу измерь.
Душа его очерствела.
Был — человек, стал — зверь.
Человек — сам себе ад,
Человек — сам себе свет.
Бывает человек — клад,
Бывает, что он пустоцвет.
Человек, выбирай же сам —
Ползать или летать.
Только, смотри чтобы —
Не пришлось от себя бежать.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Источник
Рождественский роберт солнце африки
-Снова дралась во дворе.
-Ага! Мама, но я не плакала. Вырасту — выучусь на моряка. Я уже в ванне плавала.
-Боже, не девочка, а беда! Сил моих больше нету…
-Мама, а вырасту я когда.
-Вырастешь! Ешь котлету…
-Мама, купим живого коня.
-Коня?! Да что ж это делается.
-Мама, а в летчики примут меня.
-Примут. Куда они денутся?! Ты же из каждого, сатана, душу сумеешь вытрясти.
-Мама, а правда, что будет война и я не успею вырасти…
ПАМЯТИ АНДРЕЯ МИРОНОВА
Не хочу я об этом писать, не хочу.
Не умею я
к мертвым друзьям привыкать!
Словно в черную дверь
кулаками стучу.
Словно собственный крик
Не могу отыскать…
Ах, каким был живым он!
Каким молодым!
Как легко
снизошел он со сцены в молву.
Так ушел,
будто славы мерцающий дым
тихо обнял его
… показать весь текст …
Ностальгия бывает по дому
По Уралу, по Братску, по Дону.
По пустыням и скалам белесым,
невозможно прозрачным березам.
по степям, где метели тугие…
У меня
по тебе ностальгия.
По твоим просыпаньям тяжелым.
По глазам и плечам обнаженным.
По мгновеньям, когда ты со мною.
По ночному бессонному зною.
По слезам и словам невесомым
По улыбкам и даже по ссорам!
… показать весь текст …
Все обычно в моей мечте:
Я желаю совсем не вдруг
Быть распятою на кресте
Осторожных и сильных рук.
Чтобы стало нам горячо,
А потом еще горячей…
И уткнуться в твое плечо,
И проснуться на этом плече…
Где-то есть город тихий как сон,
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода, как стекло.
Где-то есть город в котором тепло…
Наше далекое детство там прошло.
Ночью из дома я поспешу,
В кассе вокзала билет попрошу.
Может впервые за тысячу лет,
Дайте до детства плацкартный билет.
Тихо кассирша ответит «Билетов нет»
Ну, что дружище, как ей возразить?
Дорогу в детство где еще спросить?
А может просто только иногда
… показать весь текст …
Ты мне сказала:
«Ночью
Тебя я видела с другой!
Снилось:
на тонкой ноте
в печке гудел огонь.
Снилось, что пахло гарью.
Снилось, метель мела,
Снилось,
что та — другая —
тебя у метро ждала.
И это было началом
и приближеньем конца.
Я где-то ее встречала —
… показать весь текст …
Льдины, растаяв, становятся синью в реке.
Птицы, взлетая, становятся стаей упругой.
Дети, рождаясь, кричат на одном языке,
заклиная взрослых людей понимать друг друга!
А в нем от мужчины, пожалуй что брюки… и только.
Ветер по чистому полю
Лёгкой гуляет походкой.
Спрячь за решёткой ты
Вольную волю —
Выкраду вместе с решёткой.
Спрячь за решёткой ты
Вольную волю —
Выкраду вместе с решёткой.
Выглянул месяц и снова
Спрятался за облаками.
На пять замков
Запирай вороного —
Выкраду вместе с замками.
На пять замков
… показать весь текст …
Программистам, обучающим ЭВМ
Помню и люблю это стихотворение со времен юности, когда оно было опубликовано в журнале «Юность»
Проводов натруженные жилы.
Алгоритмов сомкнутая мощь.
Учится писать стихи
машина.
Я не против.
Я могу помочь.
Я её программы не нарушу,
одобряя стихотворный зуд…
Только мало — в рифму.
Надо — в душу.
Рифмы рифмами. Не в этом суть…
Пусть же, как положено в начале
… показать весь текст …
Жизнь
Г. П. Гроденскому
Живу, как хочу, —
светло и легко.
Живу, как лечу, —
высоко-высоко.
Пусть небу
смешно,
но отныне
ни дня
не будет оно
краснеть за меня…
Что может быть лучше —
собрать облака
и выкрутить тучу
над жаром
… показать весь текст …
Из объятий моды
не уйдешь, не вырвешься.
Мир заштамповался!
он сошел с ума!
Это —
наказание,
это —
вроде вируса:
модные лекарства,
брюки
и дома.
Стали вдруг похожими
центры и окраины,
сумрачные будни,
… показать весь текст …
Где-то оторопь зноя с ног человека валит.
Где-то метель по насту щупальцами тарахтит…
А твоего солнца хватит на десять Африк!
А твоего холода — на несколько Антарктид…
Снова, крича от ярости, вулканы стучатся в землю!
Гулким, дымящимся клёкотом планета потрясена…
А ты — беспощадней пожаров.
Сильнее землетрясений.
И в тысячу раз беспомощней
Двухмесячного пацана…
Оглядываться не стОит.
Оправдываться не надо.
Я только всё чаще спрашиваю
С улыбкою и тоской:
… показать весь текст …
Отличные стихи, если вы скажете, что не узнаете себя или своих малышей, я не поверю 🙂
Алешкины мысли…
1.
Значит, так:
завтра нужно ежа отыскать,
до калитки на левой ноге проскакать,
и обратно — на правой ноге — до крыльца,
макаронину спрятать в карман
(для скворца!),
с лягушонком по-ихнему поговорить,
дверь в сарай
самому попытаться открыть,
повстречаться, побыть с дождевым червяком, —
… показать весь текст …
РЕЧКА
В день рождения поэта Роберта Ивановича Рождественского
А эта речка так течет!
Стоишь и смотришь:
— Ах ты, черт!
Куда же ты,
судьба моя?
Она в ответ:
— Иду в моря…
— Ты ж
перестанешь быть рекой.
— Я знаю.
Мой удел такой.
… показать весь текст …
Я засыпал усердно
в преддверии
зари…
Вдруг постучало сердце,
негромко.
Изнутри.
И с самого начала
притронулось
к плечу:
«Я тридцать лет
молчало.
Поговорить
хочу…
Пересыхает лето.
… показать весь текст …
Баллада о красках
Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим,
словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать веселою была:
«Я от солнышка сыночка родила…»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным,
будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,
говорила:
… показать весь текст …
Помните. Через года, через века… Помните.
О тех, кто уже не придет никогда… Помните.
Детям своим расскажите о них, чтобы помнили.
Детям детей расскажите о них, чтобы тоже помнили.
Встречайте трепетную весну… ЛЮДИ ЗЕМЛИ,
УБЕЙТЕ ВОЙНУ, ПРОКЛЯНИТЕ ВОЙНУ, ЛЮДИ ЗЕМЛИ.
Мечту, пронесите через года и жизнью наполните,
Но о тех, кто уже не придет никогда, заклинаю Вас, люди…
ПОМНИТЕ.
Итак: впереди — потрясающе светлое будущее , позади — невыразимо тёмное прошлое.
Мы — люди — так и говорим: «из тьмы тысячелетий…», «из тьмы веков…».
Почему-то нам до сих пор нравится , что там — тьма.
« Тьма»?! Будто бы!
Да пусть будет благословенной « тьма», в которой появились , оформились библейские нравственные принципы! Я уж не говорю о высочайшей культуре — фантастической , потрясающей культуре.
Однако мы не успокаиваемся. Мы опять повторяем: «с высоты сегодняшнего дня…»
Так и хочется прошептать: «Из глубочайшей ямы сегодняшнего дня мы , запрокинув головы , вглядываемся в бездонную высоту прошлого…»
Отрывки из блокнота.
Письмо про дождь
Идут
обыденные дожди,
по собственным лужам скользя.
Как будто они поклялись
идти, —
а клятву нарушить
нельзя…
Даже смешно —
ничего не ждёшь.
Никакого чуда
не ждёшь.
Засыпаешь —
дождь.
Просыпаешься —
… показать весь текст …
Источник
Роберт Рождественский — стихи
- Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
- Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
- Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
- Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
- Как предложить событие в «Афишу» портала?
- Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Источник
Рождественский роберт солнце африки
стоит и курит около окна.
Аркадию Райкину
Ваш выход, артист.
Ваш выход.
Забудьте
усталость и робость…
Хотя не для вас ли вырыт
зал,
бездонный, как пропасть?
И вам по краю,
по краю,
по очень опасной грани,
по грани,
как по канату,
с улыбкой двигаться надо…
Ваш выход, артист…
Вы сами
не создавайте иллюзий,
что люди,
сидящие в зале, —
сплошь
достойные люди.
Конечно, достойных гораздо
больше, —
куда ни взгляни.
Все это так.
Но разве
ждут вас
только они.
Вот эти, —
которые в третьем, —
они вас встретят истошно,
они вас овацией встретят!
Но вы же знаете точно:
они от безделья
лечатся, —
на прочее им наплевать, —
они пришли
поразвлечься,
животики надорвать…
А вот,
ожидая шуток, —
самодовольства полон, —
сидит
почтеннейший жулик,
который пока
не пойман.
Он будет во время вечера
брюзжать, что в зале
жара…
Так что ж вы здесь,
вроде веера.
Ваш выход, артист.
Пора…
Зал
покашлял внушительно
и трепетно замолчал…
Да здравствует
оглушительная
ненависть к сволочам!
Во весь разворот
без остатка,
высокое слово,
трудись.
Пора…
Поднимайтесь в атаку.
Ваш выход,
товарищ артист!
Окна, которые нарисованы
Вот на доме
потемневшая охра.
И от этого сразу же заметнее
неживые,
нарисованные окна —
с настоящими рядом.
Для симметрии…
Как старался художник!
Как старался!
И, наверное,
себе казался смелым.
Как он в тайнах искусства
разбирался!
Даже стекол блеск
передать сумел он…
Нарисованные окна?
Пустое.
Только я хочу туда
постучаться!
Кто живет
в нарисованном доме?
Создает
нарисованное счастье.
Расскажите,
почему,
зачем я верю
в то,
что, выпятив бумажные груди,
важно входят
в нарисованные двери
нарисованные, плоские люди.
Головами
нарисованно качают,
на судьбу свою
не слишком в обиде.
На приветствия живых
отвечают…
Вы не видели таких?
Я видел!
Париж, Франсуазе Саган
Пишу вам по праву ровесника,
уважаемая Франсуаза…
Возможно,
вздохнув невесело,
письмо вы поймете не сразу.
То,
над чем вы горюете,
вы знаете лучше всего…
Ходят по улицам
люди
возраста моего.
В Лондоне и в Париже
замашки у них одни.
Свое поколение
лишним
всерьез
называют они.
Они вас считают
знаменем
неверия и порока.
Они вас считают
снадобьем
и даже чуть-чуть
пророком.
Пророки обычно безжалостны,
но я не под богом
рос…
Ответьте, пророк, пожалуйста,
на очень нестранный
вопрос:
кому вы
все ж таки
лишние,
парни,
нарочно небрежные?
Девчонки,
модно подстриженные,
не слишком гордые,
грешные?
Зачем ваши души
выданы
в липкие лапы молвы?
Кому это все ж таки
выгодно,
чтоб лишними
были вы?
Чтоб вы обо всем
забывали?
Чтоб жизнь вам казалась
тесною?
Чтоб вы
вином запивали
песню,
лишь с виду дерзкую:
«Мы
лишние.
Мы неуемные.
Нас понимает
любой!
Политики
не признаем мы,
а признаем любовь!
Рабы
разгулявшейся плоти,
мы —
лишнее поколение —
унылое чувство
локтя
сменили
на чувство колена.
Мы лишние,
лишние,
лишние!
Лишние нощно и денно. »
Конечно,
все это —
личное,
личное ваше дело…
Но вот
к небрежному парню
неумолимо и веско
однажды —
для вящей памяти —
ляжет на стол
повестка.
«Я лишний…
Не надо!
Я лишний…
С политикой я не знаком».
Но рявкнет фельдфебель рыжий:
— Прр-р-рямо-о!
Бегом!! —
А через пару суток
в очень серьезный день
парню
дадут подсумок,
в котором —
сорок смертей.
Потом поведут —
погонят
(он будет не лишним
в строю!).
И пуля его уколет
в Африке,
в первом бою…
Над высушенной гвоздикой
прошебаршит гром.
И на песок
тихий
тихо
вытечет кровь.
Станет сердце
неслышным.
Небо застынет в глазах..
«Не надо…
Ведь я же
лишний…» —
успеет парень
сказать.
Но будет
грохотом танка
в землю
вдавлена фраза!
И все оборвется…
Так-то,
уважаемая Франсуаза.
А где-то
в своем Париже,
которого не повторить,
станет девчонка стриженая
лишние слезы
лить.
Лишними станут подруги,
лишним покажется март,
лишними станут руки,
привыкшие обнимать.
Будет войной зачеркнут
ее молчаливый Жан…
Мне жалко
эту девчонку.
Мне этого парня
жаль.
Небрежного,
лишнего парня,
которому нравится бокс.
Который в своей компании —
по общему мнению —
бог.
Он говорит медлительно,
он знает
новинки джаза.
Он очень не любит политики.
Он верит вам,
Франсуаза.
О дорогах
Есть кладбище дорог.
Не слышали?
Есть кладбище дорог.
Не знаете?!
Закованы
в глухие наледи.
Заметены песками
рыжими.
Дороги мертвые,
холодные,
дороги длинные
и страшные,
забывшие надежды радужные,
засыпаны и захоронены…
Они от ливней не лоснятся,
над ними ветер
не проносится.
Я знаю:
мертвым
сны
не снятся!
К дорогам
это не относится.
Я верю:
им
через годины,
полузабытым,
тихо грезится:
они опять
на солнце греются.
Они опять необходимы.
И снова
терпко пахнут пряности,
и туча громыхает вешняя,
и караван шагает вежливо
дорогой слез,
дорогой радости…
И вновь стерня сухая
колется,
и суженые вновь прощаются.
Храпящая
проходит конница,
с подковами
теряя счастье…
Дороги грезят,
опечалены
несбыточностью этих снов…
А в каменную пыль впечатаны
следы босых
дубленых
ног!
Дороги длинные, протяжные
засыпаны и захоронены…
Над ними
города построены.
Легла земля слоями тяжкими.
Большое солнце
светит ласково,
гудроны по земле распластаны.
Мерцают
рельсовые лезвия…
Им хорошо.
Они —
железные.
Вечер в горах
Вечер неудержимо
двигается туда,
где в солнце вцепилась вершина
сумрачного хребта.
Вцепилась угластыми склонами,
замкнула на сто замков
скрюченными,
холодными
пальцами ледников.
Переливается медно…
Но вечеру
не до игры.
Он подступает медленно
к самому горлу горы.
Он тихий,
он мягкий, как олово…
И, грузные веки смежив,
засыпает гора,
под голову
облако положив.
Памятник Пржевальскому
Пыль
спокойно и жирно
на дорогах прожаренных
млеет…
Даже горы стареют.
Даже вечные горы —
в морщинах.
Даже скалам бессменным
все чаще
мерещатся грозы…
Я узнал,
что бессмертен
орел,
ставший мертвою бронзой!
Я узнал,
что нередко,
высотой ледниковой натешась,
на него заглядевшись,
замолкают
падучие реки…
Мы порою орем
о смешных,
пустяковых обидах…
Неподвижный орел
всей своей оперенностью —
в битвах!
Всей крылатостью —
в небе.
И, взглядом окинув дороги,
выбирает из многих
ту,
которая людям
нужнее.
Стадион
Поверить не хочу,
что это сделано
из камня,
из металла
и из дерева.
Что эти переходы кружевные —
холодные,
немые,
неживые…
Нет!
Он живой!
Мы с ним теперь приятели.
Меня он принял
в теплые объятия —
прожаренный безоблачными полднями,
тысячеглазой публикой наполненный,
наполненный волненьями и страхами…
От всех болезней
он находит снадобья, —
он поглощает
реки лимонадные,
похрустывая
свежими баранками…
…А как преображается движение,
когда кипит
спортивное сражение!
Когда он —
озорной,
помолодевший —
вздыхает
то с упреком,
то — с надеждой.
Как он вникает в каждую подробность!
И видит все.
И ненавидит робость!
Стремительность и слаженность приветствуя,
он сердцем отмечает
каждый промах.
Когда ж он произносит
слово веское,
то это пострашней,
чем грохот грома!
Действительно, ничем неудержимо…
Как он тогда клокочет и дымится,
похожий на взрывчатку,
на пружину,
готовую в секунду распрямиться!
До самого конца не затихает…
…А вы видали,
как он отдыхает?
Вы пробовали
на него взглянуть,
когда полночный город
успокоится.
Спит стадион,
в тугой клубок свернув
трибунные
натруженные кольца.
Под водой
И меня обступила,
обняла тишина,
тишина…
Запотевшая маска.
Прохладная
синяя жуть…
Обитателем
Марса
себе самому я кажусь.
Можно быть невесомым,
можно птичий полет повторить.
Можно тихо и сонно
в бездонном пространстве
парить.
Можно весело ринуться
в темноватую,
длинную глубь
и руками зарыться
в сплетенье невиданных клумб…
Здесь колышутся водоросли
медленно,
не торопясь…
Можно
в заросли пестрые,
как в свежее сено,
упасть!
Здесь ни всплеска,
ни всхлипа, —
тишина
говорить не велит…
Онемевшая рыба
губами слегка шевелит.
Камни в рыжих накрапах, —
лоснящиеся бока.
Царство
медленных крабов,
неслышное царство песка.
Одиноко и тускло
мелькнула кефаль в стороне.
Виснет льдышка медузы,
покорная тишине.
Тишина
нарастает.
Тишина за спиною встает.
Мне здесь грохота
не хватает!
Мне ветра
недостает!
Рыбаки
Как всегда,
неприступны и застенчивы, —
над гудящей рекой
вы расставили локти,
будто не удочки у вас в руках,
а уздечки.
Будто это не река,
а конь взнузданный,
будто слышится вам
топот копыт частый,
будто в жизни вам
только это и нужно, —
вечно мчаться
за своим рыбацким счастьем.
Пригибаясь к холке коня,
тихо охаете…
А к высоким сапогам
глина прилипла.
А в ведерках —
сплошняком ерши да окуни…
Где ж она —
золотая ваша
рыбка.
Мимо вас по реке —
лодки, лодки…
А за моим окном
глухо шумит улочка.
Я сижу,
расставив широко локти.
У меня в руках не карандаш,
а тоже — удочка.
Я, как вы, рыбаки,
пробую разное.
Мне
ленивую плотву ловить не хочется.
Я в поток ревущий удочку забрасываю, —
по тетрадному листу
круги расходятся.
Расходятся круги,
разбегаются…
А улов мой
вяло иглами ершится.
Над усталой головою
солнце катится,
в каждой капле отражаясь,
в каждой жизни…
Может, скажут:
«Ты ловить не умеешь!
Не всегда тебе
терпенья хватает…»
Нет, поймите, —
мне надоела мелочь,
мелочь!
А где —
она?
Где моя рыбка
золотая?
Где она —
неповторимая —
хоронится?
На какой такой глубине опасной?
Как вам ловится,
рыбаки?
Как ловится?
Я желаю вам удачи.
Удачи рыбацкой.
«Ровеснику»
1962
«Нахожусь ли в дальних краях…»
Нахожусь ли в дальних краях,
ненавижу или люблю, —
от большого,
от главного
я —
четвертуйте —
не отступлю.
Расстреляйте —
не изменю
флагу
цвета крови моей.
Эту веру я свято храню
девять тысяч
нелегких дней.
С первым вздохом,
с первым глотком
материнского молока
эта вера со мной.
И пока
я с дорожным ветром
знаком,
и пока не сгибаясь
хожу
по не ставшей пухом земле,
и пока я помню о зле,
и пока с друзьями дружу,
и пока не сгорел в огне,
эта вера
будет жива.
Чтоб ее уничтожить во мне,
надо сердце убить
сперва.
Сын Веры
Я —
сын Веры…
Я давно не писал тебе писем,
Вера Павловна.
Унесли меня ветры,
напевали мне ветры
то нахально,
то грозно,
то жалобно.
Я — сын Веры.
О, как помогла ты мне, мама!
Мама Вера…
Ты меня на вокзалах пустых обнимала,
мама Вера.
Я —
сын Веры.
Непутевого сына
ждала обратно
мама Вера…
И просила в письмах
писать только правду
мама Вера…
Я —
сын Веры!
Веры не в бога,
не в ангелов, не в загробные штуки!
Я —
сын веры в солнце,
которое хлещет
сквозь рваные тучи!
Я —
сын веры в труд человека.
В цветы на земле обгорелой.
Я —
сын веры!
Веры в молчанье
под пыткой!
И в песню перед расстрелом!
Я —
сын веры в земную любовь,
ослепительную, как чудо.
Я —
сын веры в Завтра —
такое, какое хочу я!
И в людей,
как дорога, широких!
Откровенных.
Стоящих…
Я —
сын Веры,
презираю хлюпиков!
Ненавижу плаксивых и стонущих.
Я пишу тебе правду,
мама Вера.
Пишу только правду…
Дел — по горло!
Прости,
я не скоро
вернусь обратно.
Перед расставанием
Я к тебе приеду поездом,
так, чтобы не знала ты.
На снегу весеннем
пористом
проторчу до темноты.
В дверь звонить не стану бешено,
а, когда вокруг темно, —
я тихонечко и бережно
стукну
в низкое окно.
Ты в окошко глянешь боязно,
я сильнее постучу…
Нет!
Я не поеду
поездом!
Самолетом прилечу.
Да!
Конечно!
И немедленно,
ошалев от маяты,
позвоню из Шереметьева
и в ответ услышу:
«Ты?!
Где?
Откуда?
Что ж ты мучаешь?!
Как приехал?!
Не пойму…»
И тогда
машину лучшую
я до города возьму.
Полетит дорога по лесу,
упадет
к ногам твоим…
Мне остался час
до поезда,
а мы
о встрече говорим.
Засуха
— Смотри:
дожди не долетают до земли…
Не долетают,
вянут в мареве густом…
— Да не о том ты!
Вовсе не о том!
Я это слышу сорок дней подряд —
ты лучше о другом…
— Придумай сказку с радостным концом!
Пусть девушка с веснушчатым лицом
придет, как шум дождя,
как ветра шум…
Придумай сказку —
я тебя прошу…
Пусть хлебом пахнет,
теплым,
аржаным…
Придумай…
— Сумасшедшая жарынь!
Такой горячей,
медленной реки
кудлатые не помнят старики…
— Развесели!
Развесели хоть чем-нибудь.
— Сухую землю
трактора скребут.
Так светит солнце,
что в глазах
темно.
Жестокое,
свирепое,
оно
вбивает в пашню
жесткие лучи…
— Спасибо, друг…
Развеселил.
Молчи.
Рассказ директора районной конторы «Заготзерно»
Я не встречал за всю свою жизнь
этакой красоты.
Хлеба такие,
что сверху ложись —
выдержат:
до того густы.
Не верил,
что все это наяву.
Радоваться б надо,
а я
выйду в поле,
стою и реву:
«Погибель
растет моя…»
Вот уж действительно
дело труба!
Подсудное зреет
дело…
«Растите, хлеба!
Наливайтесь, хлеба!
Но только
куда ж я вас дену. »
Тут арифметика не нужна.
Да что я,
разве ослеп?
Да разве в амбарчик «Заготзерна»
влезет
этакий хлеб!
Я ж в город еще зимою писал…
Требовал.
Умолял!
Угрожал!!
А мне в ответ:
нажми,
подтяни.
Нам, дескать, виднее
сверху…
На все мои слезные письма
они
комиссии шлют
для проверки.
…Ну и дождался.
Приехал один
«ответственный»
с бабьим голосом,
десять минут по усадьбе ходил
с видом Шерлока Холмса.
Очень долго в затылке скреб,
морщился недовольно.
Потом подошел ко мне
и изрек:
«Вы
с работы…
уволены…
Развал у вас непростительный…
Сдайте дела
заместителю…»
Я —
к заму.
«Давай, —
толкую ему, —
раз уж такое дело».
«Нет, —
говорит, —
ни за что не приму.
Чего мне?
Жить надоело?»
Что делать прикажешь?
И тут, на беду мою,
без рассуждений и лишних слов
мы с замом
фамилию просто придумываем
и пишем:
«Контору принял Смирнов».
И —
началось!!
На себя пеняй,
но каждое утро
снова
Смирнову в приказах дают нагоняй,
в крайцентр вызывают Смирнова.
Смирнову весь день за звонком звонок
(мы уж и сами не рады), —
Смирнову — письма,
Смирнову — зарплата…
А я
буквально падаю с ног.
Ты вот смеешься,
а участь моя
была непонятней снов.
Я даже поверил,
что я — не я,
а этот самый
Смирнов…
…Представь:
сентябрь.
Под грузом немалым
машины ревут угрожающе.
И в грохоте,
в ливнях
сплошным навалом
идет
на меня
урожаище!!
Идет необъятный.
Идет полновесный!
И знает:
погибнуть ему не позволим…
Навесы.
Навесы.
Навесы!
Навесы!!
Мы строили их до кровавых мозолей,
за этим делом невиданной спешности
забыв про еду,
про усталость и славу…
Так строят за ночь
в бою
переправу —
с такой же яростью
и неизбежностью!
А если уснешь,
то и сны об одном:
грязь,
перемешанная с зерном.
Фары по окнам.
В глазах круги.
Хлюпающие сапоги…
И снова
нет ни ночи, ни дня!
Снова шагаешь,
погоду кляня.
Снова
охрипшая шоферня
кроет господа
и меня…
Потом я читал —
хвалили в докладе:
Смирнов, мол, отлично работу наладил…
Приехал к нам секретарь крайкома
(мы с ним по фронту еще знакомы).
Узнал.
Подивился смирновской славе,
долго смеялись над ней.
Фамилию в грамоте переправил,
Источник