Символика японских префектур
У каждой префектуры и у каждого города Японии, даже небольшого, обязательно есть своя символика – эмблема и флаг (на котором обычно эмблема и отображена), а также дерево, цветок и птица префектуры или города. У каждой административной единицы – свой набор. Перечисленные выше элементы – обязательные, но помимо них в символику многих префектур входят определенная рыба или животное. Кроме того, у большинства префектур есть и свой гимн.
В основном цветы префектур и городов были выбраны в 1954 году их населением в результате всеяпонского конк урса «Цветок родины», который проводился Японской телерадиовещательной компанией при поддержке японского правительства, хотя у части символов корни куда более древние. Сходным образом дело обстоит с птицами (1963 год). Деревья, представляющие города и префектуры, были выбраны в ходе экологической программы, проходящей в преддверии всемирной выставки Expo ’70 в Осаке в 1970.
Так, например, цветок Токио — сакура Есино, гибрид сакуры, выведен в XIX веке и имеющий густой и пышный цвет. Дерево Токио – гинкго — реликтовое растение, уцелевшее только в Японии и части Китая, которое широко используется для озеленения столицы. А птица столицы Страны восходящего солнца — Озёрная чайка, перелетная птица, которая прибывает в Японию из Сибири и Камчатки и зимует в Токио с октября по апрель. Воспета в японской поэзии и литературе как «столичная птица» — миякодори.
Цветок префектуры Киото — плакучая вишня, официальным деревом является криптомерия, а птицей — пестролицый буревестник.
Цветами Осаки выбрали первоцвет Зибольда и цветы японской сливы, деревом — гинкго, а птицей — японского сорокопута.
У Нары это цветок вишни скромной, криптомерия и японская зарянка.
Символами Фукусимы являются сервый вяз (дерево), рододендрон (цветок) и японская мухоловка (птица).
В Окинаве, самой южной префектуре Японии, цветком префектуры выбрали эритрину пёструю, деревом — сосну лючускую, птицей — окинавского дятла, а рыбой — pterocaesio digramma.
А на Хоккадо, самой северной – цветы шиповника морщинистого (у нас на Сахалине его еще называют «морской шиповник»), дерево – аянская ель, а птицу – японского журавля.
Источник
Священные птицы в синто
В синтоистской храмовой практике за некоторыми зверями (обезьяна, волк, лошадь) и птицами закрепилась функция т.н. оцукаи («посланцев богов»), но, фактически, эти священные существа просто «принадлежат божеству». Происхождение «посланцев» самое разное: здесь и письменная традиция, и народные верования, связавшие «посланца» с божеством местного храма на том основании, что данный зверь или птица часто встречается в его округе. Среди оцукай много птиц. В храмах Хатимана — это голубь. В Сухара-дзиндзя особо почитается красивая синяя птица бо:со:, упоминаемая в священных текстах синто (но не обнаруживаемая в словарях и справочниках); для нее в кроне деревьев специально строят гнезда, а внутри храма держат пару ее чучел. В Удо-дзингу исо-цугуми, род дрозда (Merula eunomus), не только оцукай, но и го-синтё — «священная птица храма». Обычно пара таких птиц высиживает два яйца; когда птенцы становятся на крыло, родители улетают. Они почти ручные и часто скачут или летают около настоятеля храма, когда он направляется к месту свершения службы. Местные жители относятся к птицам-оцукай всех видов как к священным существам, имеющим непосредственное отношение к тому или иному божеству. Один из самых распространенных случаев почитания птиц в синтоизме — это орел (васи, иногда просто тори — «птица»); по всей Японии известно около пятидесяти Оо-тори-дзиндзя, большинство которых сосредоточено в районе Канто. Центральный из них — Васи-дзиндзя (Храм орла) в Токио (Асакуса); согласно легенде, Ямато-такэру, возвращавшийся из военного похода, посетил это святилище в средний день птицы по лунному календарю (в ноябре) и поклонился божеству Амэ-но-хи-васи-но микото (Орел небесного солнца). Поэтому в этом и других храмах орла с ноября проводятся (установлено, что, по крайней мере, с сер. XVIII в.) празднества под названием Тори-но ити (Птичьи базары), которые еще называют «Праздником грабель», что объясняется не только одинаковым произношением тори — слов «птица» и «брать, загребать» (подразумевается, что «загребают» деньги и счастье), но и сходством этого инструмента с лапой орла.
В Тага-тайся (преф. Сига) боги Идзанами и Идзанаги имеют «посланцем»-оцукай ворону. До Второй мировой войны божествам преподносилось ритуальное угощение (синсэн) — вареный рис. Предварительно напротив главного святилища, где как считается они пребывают, необмолоченным рисом угощают ворон: чтобы созвать птиц, жрецы хлопают в ладоши (то же действие, что и для призыва духа самого божества). Этот обряд повторяется до тех пор, пока вороны не прилетят, а в итоге «прилетают они всегда», как говорят сами священнослужители. Прилет ворон свидетельствует, что рис — ритуально чист и может быть преподнесен богам. В храме Ацута (г. Нагоя) и других святилищах проводятся обряды с кормлением ворон рисовыми лепешками (моти) — очевидно, в знак благодарности за то, что они были посыльными богов. Оцукай Токийского храма Оокуни-тама-дзиндзя — белая ворона, которая якобы регулярно прилетает отведать ритуального угощения первого и пятнадцатого числа каждого месяца.
Магические птицы японской древности
Согласно антологии VIII в. «Манъёсю», в «священных рощах» (каннаби, мори) обитали «священные птицы» (ма-тори); причем, иногда чтение «мори» («роща») присваивалось иероглифам, обычно читаемым как «дзиндзя» («синтоистский храм»), что указывает на то, что рощи были первыми святилищами. В древней Японии самые разные птицы почитались священными; существовал культ «птиц-духов» (рэйтё). Так, в народе издавна считали тундряную куропатку, обитающую в горах, посланцем богов и поклонялись ей; в мифах фазан также часто является посланцем небесных богов; яванского черного дятла, некогда водившегося на о-ве Цусима, местные жители наделяли волшебной силой. По археологическим данным, очевидно, что на протяжении длительного периода времени, по крайней мере со Среднего Яёй (I в. до н.э.) и до Позднего Кофун (VII в. н.э.), между духовной жизнью человека и птицей существовала тесная взаимосвязь; орнитологические мотивы были присущи как общинным ритуалам (в основном, аграрного характера), так и культу природы, охотничьим верованиям и погребальной обрядности. На карте современной Японии сохранилось огромное количество орнитологических топонимов.
В древности птицы считались вещими. В эти представлениях сильно китайское влияние, но сохранились и верования айнов. Японской знати давали имена по названиям птиц: Цуку — ошейниковая совка (совр. мимидзуку) — божество потустороннего мира, Садзаки — японский крапивник (совр. мисодзай) — божество входа в потусторонний мир у айнов («Нихон сёки», правление Нинтоку). Садзаки — популярный персонаж японской древности — самая маленькая птичка в Японии (ок. 5 см). Еще одно свидетельство связи ее с потусторонним миром: крошечное божество Сукуна-бикона, удалившееся в страну Токоё, одет в платье из перьев этой птички.
Айны, кроме того, почитали большого черного дятла (покровителя строителей лодок-долбленок), пестрого зимородка (покровителя рыбаков), а также орла, коршуна, журавля, лебедя — как священных или магических пернатых. Клювами хищных птиц старейшины украшали свои ритуальные головные уборы. Журавль рассматривался как особо сакральная птица, которая фигурировала во многих религиозных обрядах. О древности этого культа свидетельствуют его изображения на стенах пещер, в которых, очевидно, совершались ритуальные действа.
Мифологема «душа-птица», в том числе, концепция птиц как проводников или носителей душ, широко распространена в традиционных культурах. В древних легендах айнов душу, когда она покидала тело человека после смерти, представляли в образе маленькой птички, способной улететь далеко. В завершение всех традиционных праздников (в том числе праздника усопших), которые своим присутствием освящают души предков, айны исполняют прощальный мимический танец, изображая полет птицы и издавая звуки, характерные для шума крыльев. Этнографы считают, что этот танец изображает отлет душ в обличье птиц (диких гусей) в конце праздника.
Птицы часто выступают как медиаторы между миром живых и мертвых. Напр., в славянской дохристианской картине мира птицы прилетают из иного мира под названием «вырий» («ирий»), который в этом смысле можно рассматривать как аналог страны Токоё. Страна Токоё понимается и как мир смерти, и как идеальный мир бессмертия (влияние китайского даосизма), находящийся где-то за океаном. Таким образом, символическая коммуникация между двумя мирами осуществляется в небесах с помощью птиц. В японской культуре эта роль особенно характерна для кукушки и лебедя.
В Японии встречаются несколько видов семейства Cuculudae, но самая известная — хототогису (малая кукушка, Cuculus poliocephalus). Другие члены семейства, которые обитают в Японии: какко: (кукушка обыкновенная, Cuculus canorus), цуцудори (кукушка гималайская, Cuculus saturatus) и дзю:ити (Cuculus fugax). Из них, кроме хототогису, в фольклоре часто упоминается только какко:. У хототогису, длиной около 28 см, сравнительно длинные хвост и крылья; спинка и грудка серые, а живот — с черными горизонтальными полосками. Этот вид обитает по всей Восточной Азии (и даже на Мадагаскаре) и зимует в Индии и Восточной Африке. Хототогису прилетает в Японию в мае и проводит все лето в широколиственных лесах гористых районов страны. Свои яйца она сама не высиживает, а подкладывает в гнезда других птиц, главным образом, в гнезда угуису — камышевки, лучшей певчей птицы Японии, которую часто называют японским соловьем. Пение кукушки — основная примета начала лета, а она сама — его главный образ. Хототогису иероглифически может записываться как «птица-время». Японская кукушка по сравнению с ее европейской родственницей издает более пронзительные звуки. Надрывный «плач» кукушки в классической поэзии передается словом «кара-курэнай» — «ярко алый» (букв. «алый краситель из Китая»). Существовало поверье, что кукушка плачет с таким надрывом, что кровь выступает из клюва. Такая ассоциация вызвана тем, что рот у нее изнутри ярко-красный.
Представления о кукушке в японской традиционной картине мира во многом схожи с другими культурами (она вестник смерти, разлуки — «временной смерти»); это «связной» между миром жизни и смерти, «птица того света» (она поет ночью и на заре). В классической поэзии кукушка именуется «птицей гор смерти (Сидэ-но яма)», поскольку считалось, что она сопровождает умершего в страну смерти. Например, знаменитая поэтесса Исэ-но Таю (987-1036), услышав голос кукушки, сложила песню, в которой она оплакивает своего умершего год назад сына: «Эй, кукушка! Скажи мне как сын мой любимый там, в мире Ином — ведь ты перелетела через Горы смерти».
В древнейший период человеческой истории японских островов — в период Дзёмон (ок. 10 тыс. лет до н.э.) на стоянках, в т.н. раковинных кучах кроме костей наземных животных, из которых 80% составляли кабан и олень (также заяц, енот-тануки), находят кости птиц: сухопутных (фазан, ворон, хищных — коршуна, и даже ласточки), а также и водоплавающих (аиста, различных видов дикой утки), морских (чаек). Можно сказать, что в этот период охота на птиц играла подсобную, но существенную роль. При этом если мы обратимся к тем предметам, которые запечатлели духовную жизнь человека той поры — т.е. керамику и глиняные фигурки догу, то мы не увидим изображений птицы. В целом специалисты согласны в том, что большинство образов на керамике — это земноводные, пресмыкающиеся и насекомые — змеи, черепахи, личинки (в древности японцы всех этих существ объединяли в некую общность под названием муси — нечто вроде «гадов ползучих»), морские обитатели (типа осьминога) и какие-то фантастические существа. Найдены догу кабана, оленя, медведя, обезьяны, волка, кошки. Среди изображения людей есть полузооморфные с чертами пресмыкающихся (ящериц). Другими словами, можно сказать, что первобытные верования Дзёмон абсолютно игнорировали птиц (и связанную с ними небесную сферу) и были ориентированы на хтонический (т.е. подземный) мир и его зловещих представителей. Ярким указанием на существование в то время культа змей (1-я половина Ср. Дзёмон, префектура Нагано) может служить фигурка обнаженной женщины (руки в вотивном жесте) со свернувшейся кольцом у нее на голове змеей мамуси (японский щитомордник).
Картина абсолютно меняется с наступлением периода Яёй (примерно V в. до н.э.). Если период Дзёмон знаменит догу, то период Яёй — деревянными фигурками птиц, которые обнаружены в большом количестве. Зона их распространения — Западная Японии с центром в районе Кинки; со 2-й половины I в. н.э. они начинают распространяться на восток, начиная с префектуры Сидзуока. Размеры от 13 до 34 см, но найдены и гигантские модели с размахом крыльев до 90 см. Фигурки иногда выкрашены в красный цвет, сверху имеется вырез (для крыльев) и снизу — отверстие (чтобы устанавливать на шесте); найдены модели с вставленными крыльями. Если насадить фигурку на шест, то голова птицы будто устремлена вверх, как будто она взлетает в небо: можно понять, что это водоплавающие птицы. Фигурки птиц с отверстием снизу были найдены в защитных рвах, окружающих поселение, и у входов в него, а без отверстия — внутри селения (рядом с колодцами и т.п.). На раскопках поселения рядом с городищем Ёсиногари (I в до н.э., префектура Сага, Кюсю), а также в районе Киото деревянные фигурки птиц (Ср. Яёй) обнаружены вместе с оленьими костями и черепашьими щитками для гадания и миниатюрными глиняными моделями дотаку. Все это ясно указывает на то, что эти предметы использовались в магических и религиозных обрядах. Исследователи сходятся во мнении, что японцы периода Яёй верили, что птицы обладают магической силой, поскольку летают высоко в небе, там где сияет солнце. Японские археологи реконструируют племенные обряды того времени. Эти обряды были призваны стимулировать плодородие обильный урожай риса и в них использовали дотаку — бронзовые ритуальные «колокола», на которых часто изображались птицы, чаще цапли. Цапли появлялись на рисовых полях сразу, как только их заливали водой. Эти большие белые птицы, возможно, воспринимались земледельцами как воплощение Духа риса и считались священными.
В эпоху Яей деревянных птиц устанавливали на верхней перекладине ворот, на верхушке шеста и на крыше дома.
1) На воротах. При раскопках городища Ёсиногари, которое располагалось на самом большой равнине Кюсю, благоприятной для заливного рисоводства, были обнаружены а затем и реконструированы деревянные ворота — ранний аналог синтоистских тории — с резными деревянными фигурками птиц на верхней перекладине; такие ворота могли восприниматься как символический насест для птиц посланцев богов. Подтверждается традиционная этимология слова тории («насест для птиц») — (другая этимология: «[там, где] находятся птицы»).
2) На шестах. В Западной Японии (Осака) на участках, где в период Начальный и Ранний Яёй (V-II вв. до. н.э.) возделывался заливной рис, археологами также обнаружены похожие деревянные модели птиц, установленные на шестах. Специалисты полагают, что эти фигурки использовали в сельскохозяйственных обрядах и интерпретируют как птиц, которыми приносили Душу риса, без которой рис не мог бы уродиться. В Ёсиногари также обнаружена ритуальная площадка со столбом в центре.
Кроме южно-китайской традиции воздвижения шестов с фигурками птиц в тихоокеанском регионе существовала и аналогичная северо-восточная. Во время эпидемий оспы сахалинские айны устанавливали перед каждым домом высокие тонкие шесты с насаженными на них деревянными птичками, которые изображали пернатых духов помощников шамана, защищающих людей от злого духа болезни (среди таких помощников числились вороны, журавли, утки). В Японии в различные эпохи шест часто использовался в магических обрядах как ёрисиро, т.е. как предмет, на который мог бы воссесть божественный дух или человеческая душа. И сейчас в некоторых семьях, во время праздника о-бон, первого после смерти кого-то из домочадцев, перед домом воздвигается шест под названием такадо:ро: («высокий фонарь») для призывания души усопшего. А во время деревенских общинных праздников воздвигается гигантский столб под названием хасирамацу, т.е. сосна-столб, на верхушке которого зажигается огонь; этот столб мыслится как ёрисиро для приглашаемых на праздник духов предков. Для следующей после Яёй эпохи Кофун такую традицию фиксирует «Нихон сёки», где содержится запись о том, что рядом с курганом, где были похоронены государь Киммэй с супругой, был насыпан земляной холм, на вершине которого каждый клан должен был установить деревянный столб.
3). Птицы на крыше. Известно древнее бронзовое зеркало с изображениями 4-х зданий. Оно было изготовлено в Японии в 1-й пол. IV в. и найдено в кургане в префектуре Нара (район Ямато). На крышах трех из этих зданий сидят птицы. И в современной Японии (особенно в префектуры Нара, Сига, Миэ) еще встречаются дома с деревянными фигурками птиц на крыше. В «Кодексах годов Энги» (905-927 гг.) указывается, что на крышу императорского дворца сажали живых лебедей. Здания на зеркале представляют собой различные типы древнеяпонской архитектуры и схожи с синтоистскими святилищами. Исследователи полагают, что изображения на зеркале должны символизировать схождение Души риса (тогда это здание — зернохранилище), души покойного (тогда это погребальный домик моя, или могария) или души предка (в таком случае это — обряд наследования); причем в последнем случае такое здание уподобляется историческому Дайдзёгу — зданию, где проводится Дайдзёсай — интронизация нового государя.
Такие обряды проводили служители особого культа. На керамике периода Яёй встречаются изображения жрецов, или шаманов с крыльями или с птичьими головами. На раскопках в Доигахама обнаружено захоронение старой женщины, которая держит в руках деревянную фигурку птицы. Очевидно, что она была жрицей птичьего культа или шаманкой. Легендарный государь Дзимму повстречался с крылатым человеком, плывущим по морю на черепахе. Изображения, похожие на японских «крылатых» шаманов, имеются на бронзовых барабанах Южного Китая.
Почему же в период Яёй у японцев вдруг возник такой орнитологический бум? Ответ на этот вопрос дают археологические и этнографические изыскания в Юго-Западном Китае (провинция Юннань), Юго-Восточной Азии (Таиланд, Индонезия) и Южной Корее. Они, например, показывают, что исходным прототипом японских тории могли послужить деревянные ворота, которые национальные меньшинства Китая до сих пор устанавливают у входа в свои деревни. Они имеют аналогичную конструкцию с простейшими тории, а на верхней перекладине установлены деревянные фигурки птичек (такие ворота из северного Таиланда выставлены в этнографическом музее в г. Осака; иногда у таких ворот вместо верхней перекладины веревка из рисовой соломы, сходная с японской симэнава); древнекорейские дворцы также имели ворота, похожие на тории. У южнокитайских народностей сохранился также обычай воздвижения во время празднеств столба с птицей на верхушке. Конструкция зданий, на бронзовом зеркале, древнеяпонской и синтоистской архитектуры, как известно, аналогична традиционной архитектуре Южного Китая и ЮВА (Таиланд, Бирма).
Возникновение таких обрядов (воздвижение ворот и шестов с фигурками птиц на рисовых полях) и верований в птиц-духов и душу риса, отождествляемую с душой человека, а также солярный культ, достоверно связывается с миграцией в период Яёй с континента на Японские острова носителей культуры заливного рисоводства и металлов по пути: южная часть полуострова Шандунь (Южный Китай) — южная часть Корейского полуострова — остров Кюсю. Именно в этих районах Китая и Кореи возделывался рис вида Japonica, который был интродуцирован на Японских островах. При этом японская специфика заключается в том, что если в Южном Китае популярен миф о стрельбе по солнцу, то в Японии — мотив «призыва солнца» (сё:дзицу), чем и занимается петух. Аграрный комплекс, основанный на заливном рисоводстве, распространяясь почти по всей Азии, сопровождался доместикацией кур, основным предком которой считаются дикие рыжие куры (Gallus gallus, L.) В японской культуре устойчив мотив связи птицы и риса; в «Бунго фудоки» и «Ямасиро фудоки» есть рассказ о лебеде и рисовых лепешках моти. В последнем говорится, как богатый крестьянин выстрелил из лука в моти, которое превратилось в лебедя, а тот улетел; крестьянин умер, а его поле стало пустошью.
Петухи и куры занимали важное место в японской культуре с древности. В древних китайских хрониках, где описывается Япония первых веков нашей эры, говорится, что там нет кур. Однако в раскопках периода Яёй кроме деревянных находят также глиняные фигурки птиц, а ритуальная керамическая посуда в виде птицы использовались в общинных обрядах Позднего Яёй (II-III вв. н.э.); эти фигурки и сосуды изображают петухов (куры примитивной мелкой породы дзидори были завезены в Японию в период Яёй). Такая посуда применялась до появления ханива-петухов в Ранний Кофун (IV в.) и являлась их предшественником. Петухи использованы, согласно мифам, для извлечения из пещеры (т.е. оживления) богини солнца Аматэрасу. Петухи, названные здесь «долгопоющими птицами Вечной страны Токоё», очевидно, принадлежали к особой породе сё:коку, ввезенной из Китая в V-VII вв.; они отличаются непрерывным продолжительным криком (до 1 часа) каждый день точно в одно и то же время, и использовались с древности как природные часы (древнее название петуха — какэ, в подражание его крику). Tрадиционная модель трансформировалась в эпоху Хэйан: при дворе была специальная должность человек-петуха (кэйдзин, тори-но цукаса), который петушиным криком объявлял время. Петухов сё:коку держали как священных птиц при синтоистских храмах, а также использовали в ежегодных (3-й день 3-го месяца) петушиных боях при Хэйанском дворе, которые, очевидно возникли в связи с синтоистскими ритуалами или гаданиями .
Петухи известны во многих традиционных культурах как магические или шаманские птицы; курица используется для жертвоприношения у многих народов Южного Китая и ЮВА. В японской мифологии и ритуалах петух — это магическая птица, которая призывает солнце, отгоняет злых духов и несчастье и возвещает возрождение жизни. Куры фигурировали в древних народных верованиях и использовались для гаданий и жертвоприношений. Исследователи также считают, что уже в период Яёй петух играл важную роль в обрядах (мацури) наследования власти вождя. Его помещали перед деревянным домиком, куда призывали души предков. Куры широкого распространения как сельскохозяйственная птица не получили. В кулинарных книгах Хэйан-Муромати упоминаются различные виды диких птиц (от журавля до жаворонка), но нет ни слова о курице. Вплоть до конца XIX в. японцы не употребляли в пищу курятину и куриные яйца. В начале VIII в. в Японию из Китая была завезена практика петушиных боев (яп. тори-авасэ), популярных с древнейших времен в Индии, Иране, Китае и ЮВА. В периоды Нара (710-794) и Хэйан (794-1185) они стали любимым развлечением японской аристократии. В эпоху Камакура (1185-1333) петушиные бои проводились ежегодно в марте. Во время них стали делать ставки, и в период Эдо (1600-1868) был выведен специальный крупный боевой петух (сямо). Официально запрещенные в 1873 г., петушиные бои до сих пор иногда проводятся в японской глубинке.
Таким образом, именно в эпоху Яёй, т.е. примерно с рубежа эр в Японии начинают складываться орнитологические культы, т.е. культ птиц-духов, магических и шаманских птиц. Они, очевидно, инкорпорировали, верования предыдущих и последующих эпох, связанными с локальными охотничьими культами.
В следующую историческую эпоху — период Кофун (IV-VII вв.) орнитологические мотивы во многом являлись развитием образов Яёй, но с усилением погребальной тематики. Так, самое массовое явление — это погребальная скульптура (ханива фигурки петуха и водоплавающих, которые по несколько штук устанавливали на курганах вождей и царей) и т.н. деревянные ханива, фигурки птиц из дерева, которые устанавливались на курганах вместе с глиняными, а также росписи гробниц. Когда стали возводиться квадратно-круглые курганы, обряды наследования власти вождя переместились на ритуальную площадку на квадратной части кургана. При этом деревянный домик духа и живой петух были заменены на их глиняные модели, которые, таким образом, стали самыми первыми среди фигуративных ханива. При этом глиняные петухи, по-прежнему, символически выполняли свою функцию призыва солнца и возрождения жизни.
Домики ханива и их прототипы — деревянные погребальные дома (моя) или дворцы (хинкю), где до окончательного погребения проводились обряды над телом усопшего, также имели на крыше фигурки птиц. На крышах современных надмогильных сооружений суя, или анракудо (деревянные «часовенки») закрепляются фигурки птичек (ласточек) на пруте. (У некоторых народов Сибири души умерших представлялись именно в виде птиц, деревянные изображения которых укреплялись на могильных столбах, а позднее, крестах или оставлялись родственниками покойных на могильной насыпи).
Все эти факты свидетельствует и о том, что в древней Японии социальная, религиозная и погребальная сферы имели общие представления и символику.
Особая роль птиц в шаманизме и погребальных обрядах
К периоду V-VI вв. относятся найденные в курганных гробницах бронзовые позолоченные короны, в основном корейского происхождения, с изображениями птиц, деревьев и лодок, что указывает на их шаманистические мотивы (птицы-духи на Мировом древе, летающие лодки шаманов) и соотносится с некоторыми элементами в мифологическом цикле о Такама-га хара («Равнина Высокого Неба). Действительно, в «Нихон сёки» говорится, о «Пернатой ладье-скале из камфорного дерева» (Тори ива кусу бунэ) и о «Небесной лодке-птице» (Ама-но тори бунэ). На росписях в гробнице Мэдзyраси-дзука (сер. 6 в.) в префектуре Фукуока изображена погребальная ладья с человеком на корме и с вороном на носу лодки; позади — солнце, впереди — луна, т.е. ворон ведет лодку из мира света в мир тьмы.
В мифах есть знаменитая сцена погребального обряда могари божества Амэновака-хико, совершаемая птицами: петух, гусь, сазаки, фазан, цапля, ворон, зимородок, коршун, воробей. При этом ворон готовил мясное угощение для покойного, гусь и петух несли погребальные приношения, фазан и сазаки сделались плакальщицами, а зимородок изображал самого покойника. Так они восемь суток плясали, причитали и пели погребальные песни. Исследователи сходятся в том, что под видом птиц в этом обряде выступали служители погребального культа шаманского типа в костюмах, имитирующих птиц. Так айнский шаман камлал в костюме из перьев совы. У некоторых ханива, которые изображают жриц-шаманок, участвующих в погребальных обрядах, на голове — «корона» из птичьих перьев (ханэкадзура), напоминающая головные уборы шаманов Северной Америки. Можно реконструировать ношение жрицами таких «корон» в обрядах типа тинкон («усмирение\упокоение души»).
В «Манъёсю» среди 24 погребальных песен (банка) на смерть принца Кусакабэ (Хинамиси) в 689 г. в четырех говорится о птицах, в том числе в трех — о водоплавающих. Песня N 172: «О птицы-скитальцы в Верхнем пруду у Садового дворца, не улетайте с бурным хлопаньем крыльев (арабина), хоть и ушел навек наш господин». Эти песни принадлежат к обряду тама-сидзумэ («усмирение души»), целью которого было умиротворение духа усопшего и «упокоение» его в птицах, обитающих у дворца, где он жил. Птицы здесь являются катами — вместилищем духа покойного принца. В период Кофун, изготавливаемые в массовом порядке и устанавливаемые непосредственно во рвах вокруг курганов или на их вершине, ханива таких птиц, очевидно, символизировали отлет души после смерти и ее вознесение на небеса.
С древности морские побережья и заливы японских островов, озера, реки и болота населяли многочисленные виды местных и перелетных водоплавающих птиц: утки, гуси, журавли, цапли, лебеди; их привлекало и множество рисовых полей, залитых на зиму водой. Поздней осенью — в начале зимы из Восточной Сибири и с Камчатки в Японию с незапамятных времен прилетали лебеди двух видов (большой и малый) (в наши дни около 30 тысяч особей). Примерно 10 октября на острове Хоккайдо из северной тундры со стороны Японского моря прилетает малый лебедь (кохакутё:); через 7-10 дней из сибирской тайги со стороны Тихого океана — большой (о:хакутё:). Птицы некоторое время отдыхают и кормятся водорослями, плавая парами во множестве «лебединых озер». Через несколько дней в ясным утром они собираются в стаи по 50-60 птиц и улетают в направлении южных морей, пролетая над Японскими островами. Весной лебеди тем же путем возвращаются назад; огромными стаями они около месяца ожидают на озерах Хоккайдо, пока в Сибири не сойдет снег. Прилетая с севера, лебеди, по японским народным повериям, несут снег. Айны также связывали появление лебедя с выпадением снега; отсюда его название — «дух снега» (лебедя также называли «помощником духа охоты», поскольку сезон охоты на зверя начинался по первому снегу). Из России в Японию также прилетают гуси и журавли. Причем, гуси прилетают раньше лебедей — осенью, и в этом Япония похожа на Россию: по В. Далю, «Лебедь летит к снегу (поздней осенью), а гусь — к дождю (ранней осенью). Даурский журавль (манадзуру) и черный журавль (журавль-монах; набэдзуру) регулярно прилетают большими стаями из Восточной Сибири зимовать в юго-западных районах Японии (префектуры Кагосима и Ямагути). Сибирский белый журавль когда-то обитал на Японских островах, но сейчас, похоже, уже исчез.
Поэтому в Японии с древности по всей освоенной территории (с запада Канто до Кюсю) отмечено множество топонимов, связанных с лебедем или другой большой \белой\ птицей. Среди топонимов выделяются несколько типов:
1) топонимы, описывающие внешний вид птиц — Сиротори, Сиратори, Хакутё («белая птица», лебедь);
2) звукоподражательные топонимы, производные от клика лебедей (Кафу, Кугухи и др.; в современном японском языке кугуи означает вид «малый лебедь»);
3) топонимы, отражающие пути миграции птиц: Торикоэ\Торигоэ, Торикоси\Торигоси («перелет птиц»);
4) топонимы, связанные с охотой на птиц: Тотори\Тоттори («ловля птиц»), Ванами («ловчая сеть»).
Среди других «лебединых» топонимов: Тадзу — как указывает Мотоори Норинага в «Кодзикидэн», так в древности японцы называли и лебедя, и журавля, и аиста (ко:нотори). В Японии имеется также немало синтоистских храмов, где почитают лебедя: подавляющее большинство называется Сиротори\Сиратори\Хакутё-дзиндзя (в районе Кинки их сейчас 10, в Тюбу — 48), а также Ванами-дзиндзя, Амино (Поле сетей)- дзиндзя.
В японском фольклоре, мифах, легендах есть много историй, связанных с водоплавающими птицами, особенно белыми. Известна легенда об отважном воителе Ямато-такэру, умершем на равнине Нобо (современная префектура Миэ); его душа после погребения в кургане превратилась в большую белую птицу (лебедя), улетевшую в сторону родного края — Ямато (и на самом деле, с незапамятных времен каждый год перед самым наступлением зимы белые лебеди летят в этом направлении). Рассказ о попытках поймать эту птицу, сопровождаемых погребальными песнями, — это отражение обряда тамафури («уловление души» для оживления усопшего) или тамасидзумэ («упокоение души» усопшего). Есть также рассказы о том, как взрослый, но так и не научившийся говорить и плачущий как малое дитя принц услышал в небе крик пролетающего лебедя. Благодаря этой птице, пойманной в районе Идзумо — где с древности японцы локализовали страну мертвых — принц смог заговорить, т.е. обретя душу, принесенную лебедем, стать полноценным человеком. Сын Ямато-такэру, государь Тюай, повелел изловить «белую птицу» и «держать ее как домашнюю» во рве с водой у гробницы отца. Действительно, в дворцовых прудах и в тройном кольце каналов, окружавших гигантские царские курганы, гнездились водоплавающие птицы, которых, подкармливали, чтобы они не улетали далеко; фактически их разводили в ритуальных целях. Даже сейчас на гигантских «царских» курганах, где сохранилась хотя бы часть рвов с водой, все еще обитают водоплавающие птицы.
В Японии широко распространен в различных вариантах мировой мотив «лебединой девы». Он называется мотивом «жены-журавля» (цуру нё:бо), «жены-небожительницы» (тэннин нё:бо) или хагоромо («пернатой одежды»). Мотив хагоромо в виде сказки или местной легенды, в которых птицы (лебеди) превращаются в женщин, встречается по всей Японии от префектуры Аомори на северо-востоке страны до о-ва Кюсю на юге. Впервые он упоминается в нескольких описаниях «земель и нравов» фудоки (VIII в.), а свое классическое воплощение нашел в пьесе театра Ноо (здесь героиня уже имеет облик феникса). В «Хитати фудоки» есть такой вариант легенды: каждое утро с неба спускались лебеди (сиротори) и превращались в прекрасных девушек; они собирали камни и строили запруду, а вечером улетали. Поэтому деревню назвали Сиротори. Комментатор советского периода считал, что здесь содержится намек на применение женского труда. На самом деле, составители фудоки проявляли большой интерес к легендам, объясняющим происхождение географических названий.
Итак, символическая диаграмма изменения взгляда древних японцев на мир выглядит следующим образом: человек эпохи Дзёмон был зачарован зловещей магией хтонического мира и его представителей (змеями); в эпоху Яёй он поднял голову к небу и солнцу и увидел в птицах вестников богов, подателей плодородия и изобилия; в эпоху Кофун, когда гигантские курганы стали зримым свидетельством неизбежности смерти, но также и стремления к возрождению, в птицах он увидел воплощение не только живой души, но и души усопшего, которая, тем не менее, должна опять вернуться в мир живых, подобно птицам, возвращающимся каждый год.
Источник