Порфирий петрович станьте солнцем

Анализ последней встречи Раскольникова и Порфирия Петровича по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»

Порфирий Петрович приходит к Раскольникову «с открытым и прямым предложением – учинить явку с повинною». Молодой человек для него необычен прежде всего тем, что он не просто убийца, решившийся на преступление ради низменных благ. Следователь понимает, как опасен для общества преступник, который живет лишь своей теорией, лично созданным сводом законов, что дает стимул на неосознанное зло. «А опасен этот подавленный гордый энтузиазм в молодёжи!» — говорит Порфирий Петрович, убежденный в нелепости и фантастичности статьи Раскольникова. Именно убежденные в своих теориях люди способны на убийство ни в чём не повинных. «А выдумай вы другую теорию, так, пожалуй, еще и в сто миллионов раз безобразнее дело бы сделали!» — произносит следователь. Но целью его было не просто посадить виновного в тюрьму. Он хочет, чтобы Раскольников сам осознал неправильность своей теории через принятие страдания. Он пришел дать ему совет не только как юридический представитель, а и как человек человеку: «Знаю, что не веруется, — а вы лукаво не мудрствуйте; отдайтесь жизни прямо, не рассуждая…».

Начав беседу с убийцей, следователь чувствует свое выигрышное положение перед ним. Он спокойно изучает Раскольникова и его комнату, ведёт себя размеренно и иногда наигранно. Следователь пытается создать непринужденную обстановку, но своими «улыбочкой» и «радостью» только настораживает молодого человека. Раскольников ведет себя совсем по-другому. Он испытывает и без допросов угрызения совести, а сейчас, под пристальным взглядом следователя, тем более не находит себе места: «Ну, говори же, говори же, — как будто так и хотело выпрыгнуть из сердца Раскольникова». Реплики следователя Раскольников мысленно сопровождает комментариями: «Об чём он говорит, — терялся он про себя, — неужели же в самом деле за виновного меня принимает?». Студент напряжен, его нервы натянуты, он боится, как бы не произнести лишних слов. Но в дальнейшем, в словах и действиях Порфирия Петровича становится ярче видна его доброжелательность, когда он говорит Раскольникову, «что нам по откровенности теперь действовать лучше», и вместе с этим опускает глаза, «как бы не желая более смущать своим взглядом свою прежнюю жертву и как бы пренебрегая своими прежними приемами и уловками». Он показывает свою человечность, говорит, что он «чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий», советует Раскольникову выбрать путь «очищения». Раскольников стал еще более раздражительным и неспокойным: «Да вы-то кто такой, — вскричал он, — вы-то что за пророк?». Он понимает, что ему уже не избежать приговора, но всё же стоит на своем: «…я вам ни в чём не сознался».

Порфирий Петрович предлагает «учинить явку с повинною», чтобы прежде всего Раскольников очистил свою душу, а потом уже упразднил себе наказание. «В страдании есть идея», — говорит следователь, пытаясь в неверующем студенте увидеть понимание своих слов. Он не может сурово относиться к Раскольникову, несмотря на то, что тот – преступник. Порфирий Петрович испытывает к нему уважение. Перед ним личность, которая сформировалась в обстановке «душевного города», где царила жестокость и несправедливость. Именно эта суровая обстановка повлияла на мировоззрение молодого человека. «Ведь понимаю же и я, каково это всё перетащить на себе человеку, удручённому, но гордому, властному и нетерпеливому… Я вас, во всяком случае, за человека наиблагороднейшего почитаю-с…», — произносит следователь. Он уважает Раскольникова за то, что студент при всём своем положении смог сохранить гордость и не просто написал статью, а и не побоялся испытать на себе сложенную теорию; уважает за внутреннюю силу, которую не сломили трудности. «Чувствовали, много уж чувствовали», — говорит Порфирий Петрович, потому что понимает Родиона Раскольникова. Это характеризует его как умного, наблюдательного и понимающего человека, который желает добра. Следователь пытается убедить Раскольникова, что у него есть смысл жизни: «Станьте солнцем, вас все и увидят». Нужно лишь изменить себя, то есть прийти к вере и искренне раскаяться в содеяном. «Ещё бога, может, надо благодарить; …может, вас бог для чего и бережёт. А вы великое сердце имейте, да поменьше бойтесь», — Порфирий Петрович старается зародить в Раскольникове желание жить, жить по-настоящему, с чистой душой.

Несмотря на то что Раскольников присутствует в комнате, когда следователь советует ему иной путь, он Порфирия Петровича не слышит и не пытается услышать. Он, наоборот, «с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, … тот выйдет на улицу…». Безусловно, он понял, что теперь его ждет каторга, но на его теперешнее отношение к собственной теории следователь особо не повлиял. Пусть он постепенно разубеждался в своей теории, но всё-таки не разочаровался в ней до конца… пока существовал Свидригайлов. Ведь он тоже, как и главный герой, выступал с похожей идеей: «всё дозволено». Это был пример того, что подобные теории еще могут существовать в такой несправедливой среде. На мировоззрение студента повлияли другие причины: самоубийство Свидригайлова, раскаявшегося в поступка; влияние Сони; его сон на каторге, где он явно видит, к каким войнам привела бы его идея. Только после этого Раскольников начинает чувствовать себя свободным, словно перед ним открывается новая жизнь – путь к людям. Моё отношение к главному герою неоднозначно. С одной стороны, он преступник, а с другой – «живущий в крайней бедности» студент, способный рассуждать, жертвовать собой, добрый и отзывчивый. Но к его теории нельзя относиться положительно, ведь на чужом несчастье счастья не построишь, и ни один человек не имеет право занимать место Бога и решать судьбы людей. К тому же Раскольников пошёл на убийство старухи не столько для всеобщего блага, как просто из принципа, чтобы определить: относится ли он к категории «творцов истории». Но он не смог усмирить своё доброе сердце, не смог стать хладнокровным как его кумир Наполеон; теория потерпела крах. Раскольников боролся с несправедливостью, прошел через муки и страдания, поэтому можно сделать вывод, что он не только неудавшийся наполеон, а и страдалец за человеческие ценности.

Источник

Анализ эпизода последнего разговора Раскольникова с Порфирием Петровичем (по роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)

	Скачать сочинение
Тип: Анализ эпизода

Во все времена существует и будет существовать понятие общественной морали – определенный набор правил и норм поведения, которые во многом определяется той эпохой, в которую нам выпало жить. Все мы живет в обществе, зависим от него, приспосабливаемся к нему и с детства впитываем те устои, которые в данном обществе приняты. Но вместе с общественными нормами всегда были и будут люди, которые не хотят соглашаться с правилами, восстают против них и стремятся жить по другим принципам и жизненным основам. Проблемы общественной морали, взаимоотношений человека и социума всегда находились в центре внимания русской литературы. Ф.М.Достоевский является одним из тех писателей, которые заставляют задуматься о человеческой природе.

Тонкий психолог, философ, исследователь души, Достоевский непрерывно анализирует поступки и мотивы своих героев. В душе таких героев, как Родион Раскольников, возникает стремление взять от жизни то, что они не дополучили, то, чего они были лишены в силу внешних обстоятельств. Толкая своего героя на убийство, Достоевский стремится осознать причины того, почему в сознании Родиона Раскольникова возникает столь жестокая идея. Очень интересен в этом отношении эпизод последней встречи Родиона Раскольникова и Порфирия Петровича. Следователь напоминает Родиону о его статье, и тут выясняется, что подобным идеям был подвержен и этот человек в молодые годы: «Вспомнил тут я и вашу статейку, в журнальце-то, помните, еще в первое же ваше посещение в подробности о ней-то говорили. Я тогда поглумился, но это для того, чтобы вас на дальнейшее вызвать». Он признается, что эта статья ему показалась знакомой, но не из-за того, что читал раньше, а из-за сходства мыслей: «Я теперь вам скажу, что ужасно люблю вообще. То есть как любитель, эту первую, юную, горячую пробу пера. Дым, туман, струна звенит в тумане».

Да, Порфирий Петрович, как и многие другие, в молодые годы увлекался подобными идеями, которые проповедует Раскольников. Однако он не смог бы сделать того, что сделал главный герой, в чем-то следователю Родион и был интересен именно по той причине, что он смог пойти за своей идей, решился на подобные действия не только на бумаге, но и жизни. В этом эпизоде Порфирий Петрович испытывает Раскольникова на каждом шагу , он, спокойно, «уверенными шагами» выводит молодого человека к осознанию действительности: «А как начали мы тогда эту вашу статью перебирать, как стали вы излагать – так вот каждое-то слово ваше вдвойне принимаешь, точно другое под ним сидит!»

Порфирий Петрович показывает Родиону всю несостоятельность его идеи с высоты своих лет: «Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случая-с, когда помутилось сердце человеческое, когда цитируется фраза, что кровь «освежает». Следователь признает, что для совершения такого поступка необходима смелость, решимость «особого рода». Он абсолютно понимает все душевные переживания преступника и во время совершения убийства, и после него. Порфирия Петровича можно назвать Раскольниковым, только повзрослевшим, узнавшим жизнь и понявшим несостоятельность подобных антигуманных теорий. С высоты своего опыта и возраста он рассказывает Родиону его поступок, только со стороны, а ведь именно такого взгляда «третьей стороны» часто не хватает людям для осознания совершенных действий. Слова Порфирия Петровича словно «обухом пронеслись по Раскольникову». Порфирий Петрович сочувствует Родиону, он хочет сделать все возможное для этого преступника: «Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кое-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы – другая статья: вам бы жизнь приготовил… Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем», — говорит он. Следователь не верит, что Раскольников может уйти от ответственности, он понимает, что совесть Родиона сильнее буквы закона, и рано или поздно она даст о себе знать.

Таким образом, в данном эпизоде идея Раскольникова все больше и больше начинает терять свой блеск и совершенность. Молодой человек постепенно понимает, что его мысли атничеловечны. Но, с другой стороны, мы видим, что подобные мысли были присущи не только ему, они были порождены временем и окружающей обстановкой: нищетой, безысходностью, злобой к другим людям. Сам Порфирий Петрович в прошлом был таким же, и поэтому, как никто другой, понимает душевные переживания Раскольникова и помогает ему разобраться в себе.

0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

/ Сочинения / Достоевский Ф.М. / Преступление и наказание / Анализ эпизода последнего разговора Раскольникова с Порфирием Петровичем (по роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)

Смотрите также по произведению «Преступление и наказание»:

Источник

Преступление и наказание, стр. 107

Раскольников даже вздрогнул.

– Да вы-то кто такой, – вскричал он, – вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете?

– Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы – другая статья: вам бог жизнь приготовил (а кто знает, может, и у вас так только дымом пройдет, ничего не будет). Ну что ж, что вы в другой разряд людей перейдете? Не комфорта же жалеть, вам-то с вашим-то сердцем? Что ж, что вас, может быть, слишком долго никто не увидит? Не во времени дело, а в вас самом. Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем. Вы чего опять улыбаетесь: что я такой Шиллер? И бьюсь об заклад, предполагаете, что я к вам теперь подольщаюсь! А что ж, может быть, и в самом деле подольщаюсь, хе! хе! хе! Вы мне, Родион Романыч, на слово-то, пожалуй, и не верьте, пожалуй, даже и никогда не верьте вполне, – это уж такой мой норов, согласен; только вот что прибавлю: насколько я низкий человек и насколько я честный, сами, кажется, можете рассудить!

– Вы когда меня думаете арестовать?

– Да денька полтора али два могу еще дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка богу. Да и выгоднее, ей-богу, выгоднее.

– А ну, как я убегу? – как-то странно усмехаясь, спросил Раскольников.

– Нет, не убежите. Мужик убежит, модный сектант убежит – лакей чужой мысли, – потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит. А вы ведь вашей теории уж больше не верите, – с чем же вы убежите? Да и чего вам в бегах? В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответственного, ну а ваш ли там воздух? Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись. А засади я вас в тюремный-то замок – ну месяц, ну два, ну три посидите, а там вдруг и, помяните мое слово, сами и явитесь, да еще как, пожалуй, себе самому неожиданно. Сами еще за час знать не будете, что придете с повинною. Я даже вот уверен, что вы «страданье надумаетесь принять»; мне-то на слово теперь не верите, а сами на том остановитесь. Потому страданье, Родион Романыч, великая вещь; вы не глядите на то, что я отолстел, нужды нет, зато знаю; не смейтесь над этим, в страдании есть идея. Миколка-то прав. Нет, не убежите, Родион Романыч.

Раскольников встал с места и взял фуражку. Порфирий Петрович тоже встал.

– Прогуляться собираетесь? Вечерок-то будет хорош, только грозы бы вот не было. А впрочем, и лучше, кабы освежило…

Он тоже взялся за фуражку.

– Вы, Порфирий Петрович, пожалуйста, не заберите себе в голову, – с суровою настойчивостью произнес Раскольников, – что я вам сегодня сознался. Вы человек странный, и слушал я вас из одного любопытства. А я вам ни в чем не сознался… Запомните это.

– Ну, да уж знаю, запомню, – ишь ведь, даже дрожит. Не беспокойтесь, голубчик; ваша воля да будет. Погуляйте немножко; только слишком-то уж много нельзя гулять. На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, – прибавил он, понизив голос, – щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем, не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, – ну так, на всякий случай, – пришла бы вам охота в эти сорок – пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом – ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то – оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчечки, и об камне упомяните: благороднее будет-с. Ну-с, до свидания… Добрых мыслей, благих начинаний!

Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.

Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека – он и сам не знал. Но в этом человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже не мог успокоиться, а теперь к тому же и пришло время.

Дорогой один вопрос особенно мучил его: был ли Свидригайлов у Порфирия?

Сколько он мог судить и в чем бы он присягнул – нет, не был! Он подумал еще и еще, припомнил все посещение Порфирия, сообразил: нет, не был, конечно, не был!

Но если не был еще, то пойдет или не пойдет он к Порфирию?

Теперь покамест ему казалось, что не пойдет. Почему? Он не мог бы объяснить и этого, но если б и мог объяснить, то теперь он бы не стал над этим особенно ломать голову. Все это его мучило, и в то же время ему было как-то не до того. Странное дело, никто бы, может быть, не поверил этому, но о своей теперешней, немедленной судьбе он как-то слабо, рассеянно заботился. Его мучило что-то другое, гораздо более важное, чрезвычайное, – о нем же самом и не о ком другом, но что-то другое, что-то главное. К тому же он чувствовал беспредельную нравственную усталость, хотя рассудок его в это утро работал лучше, чем во все эти последние дни.

Да и стоило ль теперь, после всего, что было, стараться побеждать все эти новые мизерные затруднения? Стоило ль, например, стараться интриговать, чтобы Свидригайлов не ходил к Порфирию; изучать, разузнавать, терять время на какого-нибудь Свидригайлова!

О, как ему все это надоело!

А между тем он все-таки спешил к Свидригайлову; уж не ожидал ли он чего-нибудь от него нового, указаний, выхода? И за соломинку ведь хватаются! Не судьба ль, не инстинкт ли какой сводит их вместе? Может быть, это была только усталость, отчаяние; может быть, надо было не Свидригайлова, а кого-то другого, а Свидригайлов только так тут подвернулся. Соня? Да и зачем бы он пошел теперь к Соне? Опять просить у ней ее слез? Да и страшна была ему Соня. Соня представляла собою неумолимый приговор, решение без перемены. Тут – или ее дорога, или его. Особенно в эту минуту он не в состоянии был ее видеть. Нет, не лучше ли испытать Свидригайлова: что это такое? И он не мог не сознаться внутри, что и действительно тот на что-то ему уже как бы нужен.

Ну, однако ж, что может быть между ними общего? Даже и злодейство не могло бы быть у них одинаково. Этот человек очень к тому же был неприятен, очевидно, чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол. Про него ходят такие рассказы. Правда, он хлопотал за детей Катерины Ивановны; но кто знает, для чего и что это означает? У этого человека вечно какие-то намерения и проекты.

Мелькала постоянно во все эти дни у Раскольникова еще одна мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да. А если теперь, узнав его тайну и таким образом получив над ним власть, он захочет употребить ее как оружие против Дуни?

Мысль эта иногда, даже во сне, мучила его, но в первый еще раз она явилась ему так сознательно ярко, как теперь, когда он шел к Свидригайлову. Одна уже мысль эта приводила его в мрачную ярость. Во-первых, тогда уже все изменится, даже в его собственном положении: следует тотчас же открыть тайну Дунечке. Следует, может быть, предать самого себя, чтоб отвлечь Дунечку от какого-нибудь неосторожного шага. Письмо? Нынче утром Дуня получила какое-то письмо! От кого в Петербурге могла бы она получать письма? (Лужин разве?) Правда, там стережет Разумихин; но Разумихин ничего не знает. Может быть, следует открыться и Разумихину? Раскольников с омерзением подумал об этом.

Во всяком случае, Свидригайлова надо увидать как можно скорее, решил он про себя окончательно. Слава богу, тут не так нужны подробности, сколько сущность дела; но если, если только способен он, если Свидригайлов что-нибудь интригует против Дуни, – то…

Источник