Одежда при короле солнце

Во времена мрачной испанской моды известный колорит внесли швейцарские и германские наемные воины. Они просто начали прорезать дырки в одежде в тех местах, где она больше всего жала и стягивала. Сквозь отверстия виднелось белье, которое со временем стали закрывать другой материей. Вновь «моду-решето», хотя и видоизмененную, предложили в 1976 году японские салоны мод, и она получила распространение в других странах.

В течение целого XVII века в искусстве доминировал стиль барокко. Затем пышность форм и цвета в одежде была заменена модой-рококо. Специалисты этого времени устремили свое внимание к украшениям, а также подчеркивали некоторые части тела так, что женщины стали походить на фарфоровые статуэтки.

Король-солнце

С приходом к власти Людовика XIV мода Европы начала вращаться вокруг Парижа (что наблюдается и по сей день). Во Франции мода стала государственным делом. Изящество одежде придавали богатые кружевные украшения, ленты и кокарды. Господа носили брюки до колен, а дамы с радостью увечили себя тесными корсетами. Стальные пружины сковывали тело от груди и до нижней части туловища.

Людовик взошел на трон в 1643 году пятилетним мальчиком и царствовал целых семьдесят два года. В течение всего этого времени, которое счиается верхом абсолютизма, он диктовал, что и как носить. Его девиз «Государство это я» имел силу и в области моды. Это было не просто высказывание гигантомана, а проявление позиции властителя «первой державы в мире». Однажды некий француз писал государю: «Ваши наисвятейшие свиньи съели мой наипокорнейший картофель».

Когда король-солнце начал лысеть, и ему не помогли самые знаменитые врачи, он извлек на свет божий парик. С тех пор началось время париков. Людовик XIV увеличил и кринолины, и прически. Самая дорогая прическа «фонтаж» названа по имени его любовницы Анжелики де Фонтаж, которая во время охоты перевязывала волосы кружевными подвязками. Озорство и прелесть такой прически понравились королю, и он вмиг сделал ее модной. Дворцовый этикет, регламентировавший самые малейшие движения рук придворных, не забыл упомянуть, что подвязки должны быть заменены кружевными лентами.

Период галантности

В истории самых дорогих туалетов были и самые маленькие галантные украшеньица «мушки». Их вырезали из бумаги или рисовали чернилами на теле, которое открывало смелое декольте.

Суть галантности, как жизненной бонвиванской философии, сформулировал аббат Галиани: «Зачем дьяволу нужны наши добродетели, если они не делают нас счастливее?», обратив внимание на глубокое лицемерие духовной и светской морали. Век галантности был назван «золотым веком для женщин», на самом деле же женщина была унижена, оскорблена и опозорена. Муж имел право в случае неверности жены, или всего лишь по подозрению в таковой, отправить ее навсегда в монастырь.

Французская революция 1789 года изменила не только политический и хозяйственный строй страны, но и вызвала переворот в моде. Мужчины перестали носить разноцветные дорогие одежды, гражданские костюмы стали шить из темных качественых тканей. С тех пор мужская мода остановилась на том варианте, который известен нам и сейчас: брюки, пиджак и пальто.

Во времена Директории у женщин вошли в моду легкие ткани и муслин. Королева моды мадам Тальен появилась на балу в опере в тунике, в античных сандалях и с перстнями на руках. Сам Талейран, председатель французского народного собрания, оценил вкус Тальен такими словами: «Невозможно раздеться более помпезным образом».

Время наполеоновской империи породило новый стиль ампир, распространившийся по всей Европе. Самым модным одеянием была униформа. В этой области главным модельером стал шурин Наполеона Жоаким Мюре.

Сержант Огеро и другие

Наполеон I создал двор с новой аристократией, выдвинувшейся из армии и бюрократии. Суровые воины сразу почуяли, что стали благородными людьми, и, следовательно, должны придерживаться дворцовой моды, как того требует великий корсиканец. Вначале было трудно, ибо новоиспеченные герцоги привыкли к беспорядочной военной жизни. Поэтому однажды несколько членов императорского двора немало удивились, когда Его светлость герцог де Костильоне (бывший сержант Огеро) проходил по дворцу, похлопывая свою жену по мягкому месту и весело покрикивая: «Быстрей шевелись, девочка!». Однако скоро Наполеон, великий диктатор моды, положил конец буйству во дворце Тюильри.

Естественный процесс развития моды остановился. Тем не менее Наполеон мечтал о восстановлении старых традиций и поручил дворцовым художникам разработать модные проекты. Были воскрешены широкие пелерины, вышитые золотом, длинные шлейфы и украшения из перьев. Но «самая великолепная» власть завершилась неблагополучным походом на Россию, и для моды настали плохие времена, колорые запомнились лишь некоторыми украшениями и деталями.

Диктаторы моды

Франция дала миру и других диктаторов моды: Ришелье, Людовик XV, Людовик XVI; мадам Помпадур великая расточительница; мадам Дюбари наследница мадам Помпадур; казненная во время революции Мария Антуанетта, которую художники рисовали более 500 раз, и всегда в разных туалетах.

Из тех, кто не правили Францией, можно вспомнить русскую царицу Елизавету, у которой было 8700 платьев. Немного беднее была английская королева Элизабет I, с ее 6000 платьев. Из мужчин фаворитом был герцог Букингемский, имевший 1625 костюмов. Во время своей коронации Екатерина II была в платье со шлейфом длиной более 70 м. Шлейф несли 50 пажей. Королем мод, навязывавшим свой стиль мужчинам, был и английский король Эдуард VII, который ввел в моду отутюженные брюки.

Французский историк Галье пришел к заключению, что в XVII веке одежда господина стоила так же дорого, как и дамская, или даже дороже. Он также вычислил, что одно непредвиденное посещение Марией Антуанеттой ювелира стоило столько, что на эти деньги могли прожить целый год около тысячи рабочих семей.

По мотивам болгарской прессы. Перевод В.В. Бондаренко.

Источник

ПРИДВОРНЫЙ ЭТИКЕТ «КОРОЛЯ-СОЛНЦА»

Старые французские короли до ужаса боялись заглушить уловками этикета свежий и свободный глас галльского острословия. Они действительно переняли церемониал бургундского двора, но позаботились оставить достаточно щелочек для непосредственного общения с окружающими. Генрих IV[10] любил простой, открытый разговор. Он запретил детям величать его холодным «Monsier» (господин), ему хотелось быть просто «papa». He принял он и такого нелепого заведения немецких дворов, как «Prugelknabe» (козел отпущения), для детей благородного происхождения, которые были товарищами в играх юным князьям, но если княжичи вели себя плохо, то порку прописывали их маленьким друзьям. Генрих IV давал особый наказ воспитателю своего сына, чтобы оный примерно колотил парнишку, ежели тот будет безобразничать. 14 ноября 1607 года король пишет воспитателю:

«Желаю и приказываю сечь Дофина розгами всякий раз, ежели заупрямится или начнет делать что-либо дурное; на собственном опыте знаю, ничто так не пойдет на пользу, как добрая порка».

При Людовике XIV[11] положение переменилось. Король любил придворную жизнь, ему был любезен вечно движущийся мир Версаля. Но движение он понимал по-своему: он — солнце, вокруг которого обращается вселенная, и только от него исходят лучи, дарящие жизнь двору.

Испанский этикет он перекроил и украсил по своему вкусу. Я бы выразился так: ворот, сдавливающий шею, остался, только вместо жесткого испанского воротника — фрезы — появилась пена французских кружев.

Раздвину завесу веков и загляну в спальню «короля-Солнца». Там нечто подобное совершает главный камердинер: он раздвигает полог кровати, потому что настало утро. Король пробуждается. Камер-лакеи впускают тех вельмож, которые облечены правом присутствовать при торжественном моменте пробуждения. Входят принцы крови, с поклоном входит главный камергер, главный при гардеробе короля и четыре камергера.

Церемония пробуждения короля — lever — начинается.

Король сходит со своего знаменитого ложа, установленного в самой середине дворца и точно по главной оси Версальского парка. Король для своего двора, что Солнце на небосводе. После краткой молитвы главный камердинер льет несколько капель ароматизированного винного спирта ему на руку, что, собственно, и составляет процедуру утреннего умывания. Первый камергер подает тапки, затем передает халат главному камергеру, тот помогает надеть его королю, который уже сидит в кресле. Придворный куафер снимает с короля ночной колпак и причесывает волосы в то время, как первый камергер держит перед ним зеркало.

До унылого скучны эти подробности, однако в жизни версальского двора они имеют большую важность и полны значения. Подавать королю тапки или домашний халат — это огромная честь и награда, которую с завистью наблюдают остальные придворные.

Порядок самого одевания спланирован самим королем, и он же установил в нем неумолимую последовательность, совсем как при решении арифметической задачи. До 77 лет его жизни тапки всегда подавал первый камергер, а главный камергер домашний халат. Затеять перемену ролей означало бы сознаться в революционном образе мыслей.

До сих пор это была первая часть lever, его интимный этап. Далее следовала вторая, торжественная часть церемонии.

Лакеи распахивали створки дверей. Чередой входили придворные. Герцоги и прочие важные особы, послы, маршалы Франции, министры, верховные судьи и разного рода придворные сановники. Выстраивались возле позолоченного ограждения, разделявшего зал на две части, и в благоговейной тишине наблюдали парадное зрелище, словно разыгравшийся у них на глазах спектакль, главную роль в котором играл наипервейший человек Франции и ее главный актер.

Картина первая: снимание ночной рубахи. Гардеробмейстер помогал справа, главный камердинер — слева. Видимо, этот предмет туалета считался наименее благородным, чем рубашка дневная. Потому что перемена рубашки была куда обстоятельней: один из офицеров при гардеробе передавал дневную рубашку первому камергеру, а тот передавал ее дальше герцогу Орлеанскому, по рангу следовавшему сразу за королем. Король принимал рубашку от герцога, набрасывал ее на плечи и, с помощью двух камергеров освободившись от ночной рубашки, надевал дневную. Спектакль продолжался. Придворные сановники по очереди выдавали остальные предметы одежды, натягивали ему туфли, застегивали алмазные пряжки, подвязывали шпагу и орденскую ленту. Гардеробмейстер (как правило, это был один из самых знатных герцогов Франции) играл важную роль: он держал вчерашнюю одежду, пока король вынимал из нее мелкие вещи и перекладывал в карманы сегодняшней; далее он подавал на золотом подносе три вышитых платка на выбор, затем он же подавал шляпу, перчатки и трость.

В ненастные утра, когда требовалось освещение, один из зрителей также получал свою роль. Главный камергер шепотом испрашивал короля, кому принадлежит право держать свечи. Король называл кого-нибудь из вельмож, и тот, распираемый гордостью, держал двухрожковый подсвечник во время всего процесса одевания. Это надо понимать: двухрожковый. Потому что Людовик даже право пользования подсвечником ввел в продуманную и отшлифованную систему придворного этикета. Только король имел право пользоваться двухрожковыми подсвечниками, все остальные должны были довольствоваться однорожковыми. Так оно и шло по всем линиям. Людовик любил камзолы, обшитые золотым позументом, однако кому-либо другому в таком ходить было нельзя. Редко, в знак исключительной милости, король дозволял заслуженным мужам заказать галуны на камзол. Об этом дозволении составлялся документ с печатью, король его подписывал, а первый министр контрассигнировал. Назывался сей почетный предмет одежды justaucorps a brevet, т.е. камзол дозволенный.

Когда наблюдаемое каждый день красочное зрелище подходило к концу, король покидал спальню, и двор толпою высыпал следом. А в опочивальне продолжалась малая дополнительная церемония. Пресловутое ложе следовало привести в порядок. Не просто так, наскоро, как то бывает с постелями простых мещан. У этой операции также были свои писанные правила. Один из камердинеров занимал место у изголовья, другой в ногах, а придворный обойщик застилал с соответствующей тщательностью высочайшую постель. Один из камергеров присутствовал до конца церемонии и следил, чтобы все правила выполнялись точно.

Впрочем, и кровати тоже, как предмету обихода, непосредственно связанному с персоной короля, полагалось соответствующее почитание. Если кто-то пересекал отделенную ограждением часть спальни, ему всякий раз приходилось отдавать ей честь, глубоко преклоняя колена. Еще более парадно проходил обеденный акт. По мере приближения обеденного часа мажордом, сотрясая дверь комнаты лейб-гвардейцев своим жезлом, трубным голосом объявлял:

— Господа, сервировку для короля!

Каждый из гвардейских офицеров забирал ту часть сервировки, которая была поручена его заботам, и шествие направлялось в столовую. Впереди мажордом со скатертью, за ним офицеры, по обеим сторонам лейб-гвардейцы. Они складывали предметы сервировки на сервировочный стол, и на том их миссия пока заканчивалась. Сервирование стола было делом других царедворцев. Они накрывали стол, затем дежурный камергер нарезал хлеб и производил смотр, все ли в порядке, мажордом снова стучал лейб-гвардейцам:

— Господа, жаркое для короля!

Лейб-гвардейцы занимали позиции, толпа вельмож входила в буфетную и подвергала пристальному осмотру жареные блюда, предназначенные к столу. Гофмейстер поправлял тарелки, затем окунал два ломтика хлеба в соус. Один пробовал сам, второй протягивал на пробу стольнику. Коль скоро вкус и аромат блюд оказывался удовлетворительным, снова складывалось шествие. Впереди опять-таки мажордом с жезлом, за ним гофмейстер с булавой, за ними дежурный камергер с одним из блюд, стольник — с другим, дегустатор — с третьим, потом еще несколько сановников с парой блюд. А самим блюдам выпадала особая честь; при них по обеим сторонам вышагивали лейб-гвардейцы с ружьями на плече.

При прибытии в целости досточтимой ноши в столовую докладывали, соблюдая положенные формальности, королю, что кушать подано. Обслуживание было делом чести шести благородных камергеров. Один из них нарезал мясо, другой накладывал его на тарелку; третий подавал и т. д. Если король хотел выпить вина, то кравчий выкрикивал:

Преклонял колена перед королем, потом шел к буфету и принимал из рук виночерпия поднос с двумя хрустальными графинами. В одном из них было вино, в другом вода. Опять преклонив колено, передавал поднос камергеру; тот, смешав немного вина с водою, отливал в свой особый бокал, пробовал, затем возвращал поднос кравчему. Все это с надлежащей серьезностью и торжественностью; король, наконец, мог пить.

Тот же ритуал повторялся при каждом отдельном блюде.

Когда до отказа забитый церемониями день проходил, и король собирался на покой, вкруг него снова разыгрывался спектакль утреннего туалета, но только в обратном порядке, как кинопленка, прокрученная назад. Скажем только, что теперь умывание имело большие масштабы, чем утреннее обтирание несколькими каплями винного спирта. Принесли полотенце на двух золотых блюдах, один конец влажный, другой сухой. Король протер влажным концом лицо и руки, сухим концом промакнул остатки влаги. Надо ли говорить, что поднесение полотенца считалось очень высокой честью и составляло особое право принцев крови. Придворный этикет даже при этом простом акте предполагал тончайшие различия. В присутствие сыновей и внуков короля полотенце передавал в руки старшему по рангу главный камергер. Если же короля окружали дети прочих герцогов, то полотенце подносил просто один из камердинеров.

Из этого фрагмента церемоний потомки узнали, что «король-Солнце» купался в славе, купался в молитвенном обожании подданных, купался еще много в чем прочем, не купался он единственно в воде.

Ежедневное поклонение божеству выполнялось при участии множества придворных вельмож и сановников. Управлением королевской кухней ведали 96 вельмож, среди них 36 стольников, 16 дегустаторов, 12 гофмейстеров и один главный гофмейстер. Персонал кухни составляли 448 человек, не считая слуг персонала и учеников этих слуг.

Одежда при короле солнце