Нынче солнце по небу нормально идет

История военных песен
Владимира Высоцкого

Часть 3:
«Сыновья уходят в бой» (1969), «Он не вернулся из боя» (1969), «Мы вращаем землю» (1972)

«Сыновья уходят в бой», «Песня о земле», «Он не вернулся из боя» (1969)

Эти замечательные песни я объединил вместе не случайно. В 1969 году тот же Виктор Туров, благодаря которому песни Высоцкого впервые зазвучали с киноэкранов, снимал в Белоруссии очередной фильм о войне под названием «Сыновья уходят в бой». Сегодня это название больше ассоциируется не с фильмом, а с одноименной песней Высоцкого, специально для него и написанной. Это, наверное, одна из самых быстрых военных песен барда, и, по моему мнению, она (как и «Як-истребитель») более выгодно звучит в оркестровой аранжировке.

Вот кто-то решив: «После нас — хоть потоп»,
Как в пропасть, шагнул из окопа,
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.

По воспоминаниям все три песни для фильма Высоцкий написал буквально за одну ночь. Здесь и «Песня о земле», по форме и настроению напоминающая его будущие баллады для фильма «Айвенго».

Кто сказал: «Все сгорело дотла,
Больше в Землю не бросите семя»?!
Кто сказал, что Земля умерла? —
Нет, она затаилась на время.

Здесь и замечательный образец военной лирики — песня «Он не вернулся из боя», текст которой поэт Р. Рождественский считал лучшим военным стихотворением Высоцкого.
Идею подкинул Туров, когда сидя у костра, сказал Высоцкому, что хорошо бы написать песню о потере боевого друга. Высоцкий подошёл к этой довольно избитой теме с весьма оригинальной стороны. Он показал, как война сплачивает совершенно непохожих людей, которые в обыденной жизни вряд ли бы стали даже друзьями.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.

То что пусто теперь — не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась словно из плена весна.
По ошибке окликнул его я:
«Друг оставь покурить», а в ответ — тишина
Он вчера не вернулся из боя.

«Мы вращаем землю» (1973)

«Мы вращаем землю» является второй горячо любимой мною (наряду с «Яком-истребителем») военной песней Высоцкого. По воспоминаниям самого автора написана она была чисто случайно, когда он снимался в фильме “Плохой хороший человек”.

В. Высоцкий:
«Мы ждали погоды, чтобы снять сцену дуэли. В горах был страшный дождь с мокрым снегом, жуткая погода. А внизу было 25 градусов жары. Все норовили спуститься вниз купаться, но вынуждены были сидеть в зимней одежде и ждать погоды. Настроение мрачное. Утром надо вылетать, а ничего еще не снято. И я написал стихи о людях, которые вращают Землю.
Потом мне предложили сделать пластинку. Это дело было странное для меня, потому что мне редко поступают такие предложения. На эту пластинку я записал несколько песен из спектаклей и единственную песню, которая к тому времени еще не вошла в спектакль, — “Мы вращаем Землю”».

Речь здесь идёт о спектакле «Пристегните ремни», поставленном в Театре на Таганке в 1975 году. На сцене был воссоздан салон самолёта, где сидели пассажиры и вели разные беседы. И в самом начале спектакля через зрительный зал проходил Высоцкий в образе солдата в просаленной гимнастёрке с автоматом и гитарой и пел эту песню.

В. Высоцкий:
«Должен вам сказать, что я попал «как кур в ощип», потому что в это время у меня были как раз очень ответственные съёмки в Ленинграде, и я должен был летать в Ленинград… Значит, было так: я вечером уезжал в Ленинград, утром там снимался, потом садился в самолёт, чтобы играть спектакль (который мы очень долго сдавали), потом вечером опять в самолёт, а иногда ночью из Ленинграда самолётом потому что был утренний спектакль — в общем, вот такое болтание было. Так что ради этих двух минут из-за этой песни я всё время должен был ездить «Москва–Ленинград», «Ленинград–Москва».

Единственное цензурное изменение, которое Высоцкий внёс в текст, касалось куплета:

Не отыщет средь нас и Особый отдел
Руки кверху поднявших.

Впоследствии строчка об Особом отделе стала звучать так: » Здесь никто не найдет, даже если б хотел. «.

Сам текст песни можно без всякого преувеличения назвать гениальным. В нём Высоцкий поднимает военную тему до поистине космогонических высот.

От границы мы Землю вертели назад —
Было дело, сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.

Наступающие советские солдаты не просто защищают родину, но и восстанавливают природный миропорядок, заставляя Землю вращаться в правильном направлении. Битва с фашизмом предстаёт, как битва с глобальным мировым злом.

Животом — по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идёт,
Потому что мы рвемся на Запад!

И если во «Властелине Колец» Толкина злобные орды всегда наступают с Востока (что вполне понятно для европейской цивилизации), то для России последние несколько столетий интервенты приходили в основном с Запада. Усилия и поступательность движения наших солдат выражены меняющимся рефреном: «Мы толкаем ее сапогами», «И коленями Землю толкаем», «Шар земной я вращаю локтями» и наконец:

Землю тянем зубами за стебли —
На себя, под себя, от себя!

Источник

После Затмения Солнце сияет радостно!

10.01.2010. Воскресение. Надежда есть, есмь. Получаем всё, принимаем все Дары, по-отцовским по Лучам Учим идти к Воскресению, воскрешению, сбираем воск (войска Света) к спасению, Магнита Сердца светят Огни… на перекрёстках, на виражах… Благая Весть есть, есмь.
Да пребудет всегда и навсегда, да, да, да!
Время Божьего Труда, чтоб Жизнь и Вечность вернуть на Землю маму навсегда, в чистом поле звёздном млечном поле и Венчает Мир славянская Заря освещая поднебесные моря…
Мы работаем для Будущего, для миров незримых, а не только для земли, а для всех миров и вселенных и всех детей и Звёзд и Звёзд*Дочек и Сыночков всех Галактик… Дом Ома дом Наш Единый Целостный и Неделимый. Красота = Красная красивая медовая сота Души для солнечного Духа Ра Единого. В Духе – если Дух действительно проснулся в Нас – Мы все Едины!
И НАСТУПИЛА
Огненная Пора Светлая Детвора Радостная Игра на струнах души Творца, вечной души ангельский разговор Вечное Рождество Благодати, что к Нам с небес спешит, рождение Навсегда. Да, да, да!

От границы Мы землю вертели назад , было Дело Сначало, но обратно Её закрутил Наш Господарь оттолкнувшись ногой от Гималаев. Наконец нам дали приказ наступать, отбирать наши пяди и крохи, но Мы помним, как Солнце отправилось вспять и едва не взошло на Востоке.
Мы не мерим землю шагами понапрасну, Цветы теребя, Мы толкаем Её сапогами от себя, от себя…
И от Ветра с Востока пригнулись стога, жмётся к скалам отара.
Ось Земную Мы сдвинули без рычага, изменив направление Удара, не пугайтесь когда не на месте Закат, Судный День и Час пришёл, просто Землю вращают наши сменные Роты на Марше, Мы ползём бугорки обнимая и коленями Землю толкаем от себя, от себя … Всем Живым помогаем, только Живым… Кто-то там впереди вспыхнул Звездою, и Земля осветилась дугою, я ступни свои сзади оставил мимоходом по мёртвых скорбя, Шар земной я вращаю локтями от себя, от себя, как Жук-Скорабей…
Кто-то встал в Полный Рост, и отвесив поклон землице-царице, принял новый Ясный Завет, чтобы Солнце взошло на Востоке… Нынче Солнце по синему небу нормально идёт, потому что Мы Лучики рвёмся на Запад. Голова, Руки, Ноги на месте, слава Богу! Как утром Анастасия росу прегубя, Землю поднимаем за стебли на себя, на себя…

Голубая Звёзд*Дочка, милая прекрасная кувшинка, белая снежинка, иринка, искринка, кровинка,
Насильно мил не будешь, всякое искусственное вызывание тонких чувств дружбы, и любви, и признательности в содружиниках обязательно потерпит крушение. Лучше всё предоставить собственному течению, зная, что давний друг таковым и останется, а случайные встречи и случайные чувства вспыхнут и погаснут. И враги из далёкого прошлого тоже обнаружат и выявят себя поверх слов, как лакмусовая бумажка загорятся и себя покажут.
Истинные чувства куются во времени и во времени не умирают. У Учителя пальцев на руке
больше, чем истинных учеников. Излишек будет и у вас, если захотите пересчитать настоящих друзей, преданных на всю эту Жизнь и после… И ты знаешь, что ЭТО ПРАВДА.

Чия это долина, чьи ты покосы, Чия то девчина распустила косы,
До моря долина, до зори покосы, до ножек да косы…
ООООО Моя Девчина Распустила Косы, Косы распустила, плечи распрямила, О Боже Ясный Мой Боже, ой народилась, ой зацвела, ой взошла…
Ой моя дорогая,ой моя милая, …
Ой моё сердечько звонко бьётся,…
Ой посеяла Дева любовь, посеяла, росла, росла, ой созрела, ой выросла…
В саду гуляла, Цветы сбирала, Кого любила пречаровала, пречаровала сердце и душу, пречаровала сердце и душу, теперь до века люби ты мужа,
Ой ты девчина, гарно да пышна, ой что до меня вчера не вышла …
Я выходила, тебя не было, я постояла, да повернула, я больше не выйду, ждать тебя не стану, пришлю сестрицу, такую саму…
— А я с сестрою вечер постою, не та размолва, что и с тобою, не та размолва, что не найти и слова, обе, ой белолицы, ой чернобровы…
12.01.2010 Вторник. 3-ий ПОХОД. Был далеко в лесу в большехехцирском заповеднике, много следов зверей видел… До сланцев и сопки не дошёл…

Не чаруй меня своими чарами, я тебе ведь неделим, ведь и Зори ходят парами, а мы ведь ещё люди на земли,
Туман сердце о ковыль, Счастье полонил мое, Туман хоть и в даль уплыл,
А Любовь была, и есть, а Любовь была и есть.
Где же ты моя доля заблудилася, где же ты моё лето молодое, я б тебя любила, так б венчалась и любима буду ведь всегда,
Туман сердце о ковыль, Счастье полонил мое, Туман хоть и в даль уплыл,
А Любовь была, и есть, а Любовь была и есть.

15.01.2010.
Солнечное Затмение. Прошло и пройдёт…
От Лучика к Лучику, собираем Лучики и гоним тучики…
16.01.2010. Суббота. Солнце в тебе, солнце во мне, солнце во всём, так будем светить вечно, бесконечно, и любить друг друга сердечно. Солнце сияет замечательно и играет радостно лучами после затмения.

Источник

Вокзал XXI

потом разнесу подборки по своим местам, временно все нашедшееся вместе

Топленым маслом фонарей
Залит грассирующий город.
Что мне до Франции твоей,
Я видела. Теперь нескоро.

Там не поют Пиаф и Брель –
Идут по улице со мною.
Она такая же ля бель,
Но умирают за другое.

С тобою площади дождей
И солнце в небе над Парижем.
Я не грассирую, мне ближе
Густая кровь молдавских вишен
И рык провинции своей.

Здесь в тот же сумеречный час,
Как люди, улицы уходят.
Труба играет в переходе
Под снег, танцующий о нас.

Не спят леса подъемных кранов –
Кричат в порту стальные птицы
Над черным морем-океаном.
А на Приморский снег ложится.

Сидели двое на карнизе,
По-голубиному воркуя.
Касалось солнце поцелуем
Кофейной чашечки сервиза,

Купалось в ложечке блестящей,
Все пустяками занимаясь.
А двое крыльями держались
И речь вели о настоящем.

Да если б только о любви…
Она и так вошла мгновенно.
Хотелось их благословить…
Они уже благословенны.

Ни звука зря не прозвенело,
Ни слова наземь не упало –
И я подслушать их хотела,
Но языка не понимала.

НИ РАЗУ НЕ ПОСМОТРЕННОМУ ФИЛЬМУ

*
однажды в порту
поднимаешься на первый попавшийся корабль
и растягиваешься на кровати покрепче затыкая уши
идите к дьяволу со своим засиженным мухами фильмом
целый океан слез о любви
вместо того чтобы сказать счастливого пути
о вас будет помнить не одно прилипшее к экрану поколение

*
то что я спорю с Богом
еще не значит что я соглашаюсь с дьяволом

*
моя беспомощность слишком велика
если она протянет руку здорово испортится солнечная погода

*
тысяча иерихонских криков
оцарапавших недвижные камни

следы когтей на стене плача
откуда они у овец
запивающих вином любви плоть своих пастухов

*
счастливая дудочка ветра
и она легко забудет твое дыхание
и она подпоет первому подхватившему налету
лишь камни помнят как собаки

одни надгробные камни
верно хранят свои имена

Потому что предашь,
Потому что предам,
Потому что не вынести музыки нам
Из огня, не сжигая ладони, –
Эта музыка нас похоронит,
Сумасшедшая сводит с ума,
Над землею встает, багровея,
И пожаром объяты Помпеи,
И в костре полыхает сама
То ли музыка, то ли чума.

Когда тюрьма «De Profundis’» твоя
На Ты, на Вы, со строчной и с заглавной –
Смешные люди, тут идут на Я
И Readingum захлопывает ставни.

Застыла птичка, канарейка суть,
Бессмертных ижиц до смерти наелась.
Пролей ей, Боже, чистую на грудь…
Слеза чиста, но тут другое дело.

Когда слова стоят не тет-а-тет,
А колом в позвоночнике и горле,
И ты глотаешь падающий свет,
Над пропастью и перед небом голый,

Всей азбуки складные кирпичи
Растят застенки башен Вавилона.
На дне колодца человек кричит,
Приговорен, распят и коронован.

Сколько там верст до лазурного неба,
Если ползти под безжалостным солнцем
По храмовым стенам змеиным побегом,
Вьюнком прижимаясь к камням вавилонским?

И мой паучок не имеет понятья,
Когда опускают спасительный тросик.
Вот же мы, Господи, волки и братья,
Братские шрамы под шкурою носим.

Плыл паутинкой Эдемского сада
Каждый твой волос, упавший недаром.
Боже, когда мы вернемся из ада,
Ты не поставь нас лицом с кочегаром.

Пепел стучится в открытые двери,
Нет ни души в переполненных храмах.
Господи, знаешь, как хочется верить
В эту толику не взвешенных граммов…

И говорят они в пустыне,
Кувшин и высохшее море.
Любовь их больше не покинет,
Не бросит в радости и в горе.

На языке звезды полынной,
Земной тоски дочеловечьей
Морская соль и песня глины,
И эхо жизни скоротечной

Еще звенит на дне сосуда.
Всех выше – вечности икринки
И ветер, веющий повсюду
В лицо луны на паутинке.

Сардинок трепетные солнца
Над головою проплывают.
И как-то каждая зовется,
Но ни одна не отвечает.

Увы вам, пойманные звезды
Ночною сетью океана.
Вас открываешь слишком поздно
И выбираешь слишком рано.

Последний листок наступающим ордам сдается,
Ложится на снег беспощадный, холодный и белый.
И ужас победы древесные тянет обрубки
Ослепшему сердцу – и солнце ласкает их взглядом.

Проворной рукою зима в равнодушье сестринском
Льняным полотном накрывает багряные пятна.
Румяный щенок в оттопыренной крыльями шапке
Несется на саночках с горки. Звенит колокольчик.

Открытая книга-раскраска готова к параду,
Пусть дворник щербленной лопатой бинты не сдирает.
А звезды салюта сойдут за медали, за свечи,
За родинки неба, и просто стрелять приказали.

А мы еще станцуем и споем,
Расправим плечи молодо и гордо,
Натянем чьи-то старые ботфорты –
И по ноге придется вторсырье,
Когда утопим в море оптимизма
Живые трупы веры и отчизны.

Что бы там ни брехала собака –
Догорят и дворец, и крыльцо.
Жизнь прошла хорошо или всяко,
Уходилась, в конце-то концов.

А пластинка все пела и пела,
Все тащила на паре гнедых
Безнадежную песенку в целом
И моменты надежд золотых.

Как взглянула на дело разумно,
Как свихнулась всему голова –
Прогуляла на станции шумной
И лошадок, и крест однова.

Разлетайся ж, душа, что есть мочи,
Отворяй терема сапогом.
Чуешь ночь? Эти карие ночи?
Этот крест. да и черт с ним, с крестом.

Каждый царь сумасшедшего дома
Сумасшедший построит дворец.
И обложит палаты соломой.
И ее подожжет, наконец.

Пастушковый и тирольский
Йодль-йодль
Пейся-пойся
Пиво пенное пока
Синевенная рука
Никотиновые кольца
Весь рассадник удовольствий
Этот пригород тирольский
Прогуляемся слегка
Настроенье нервное
Улыбайся стервою
Пастушки-пастушечки
Улыбайся душечка
Йодль-йодль
Пойся-пейся
И по веночке завейся
С бела облачка катись
Лихо-лихо
Зашибись
Это пригород австрийский
Украинский
Прибалтийский
И лесок зеленый
И бычок каленый
Извелась затяжка
На таврушку зряшно
А в лесочке волки
Будут кривотолки
Ноют волки воют бабы
Прогуляемся неслабо
По маркизовой опушке
Отвори-ка ротик душка
Да скажи душевное
Сдохнем тут наверное
Во селе Маркизово
В босоножках кирзовых

На кой мне ляд пустых бутылок строй
С осадком простодушного хорея –
Чужие вина выпиты не мной,
И гроздья виноградные не зреют
На площади Паяца городской,
И гневом их торгуют на Сенной.

Из яблочно-умеренных широт
Не выжать капли огненного сидра,
Того, что скорчит судорогой рот
И побежит по внутренностям выдрой.

Однако ж есть задворки во вселенной! –
Порою выше рисочки нальют.
Но обдерут как цыпку непременно.
Зато какие песни подадут!

Цвет твоих ангелов маков,
В дождь лепестков разбуди.
Брошенных в комнате страха
Не оставляй взаперти.
Если для всех одинаков
Твой померанец и гром –
Выжги до пепла и праха,
Не оставляй на потом.

Пусть одного не обманет
Танец холодных шелков –
Красное, красное знамя
Войска твоих пастухов.
Брошен пылающий камень,
В Марсовом поле огни.
Боги спускаются сами,
Только шнурок потяни.
Ночь Саломеи танцует…

Не доплясала еще.
В небе горят поцелуи,
Жарко,
Глазам горячо.
В небе пчелиные жала,
Город алеет цветком.
Господи, мороси мало,
Не оставляй на потом.

Если больше не будет слов,
Мы не станем с тобой говорить.
Если небо звезд не зажгло,
Мы дождемся без них зари.

Мы посеем в пустыне рожь
И уснем, перестав гадать.
Будут тучи – и хлынет дождь.
Будет ясно – взойдет звезда.

ПОКА ПАДАЕТ СНЕГ

Мир огляделся – и застыл,
Накрытый белыми цветами.
Играло небо сотней крыл,
Но птицы не было над нами.

А стало тихо и светло,
А стало. Просто время стало
И у мольберта набело
Рисует первый день сначала,

Перенося на чистый холст
Один новорожденный город,
Где нет ни до, ни при, ни пост –
Ни скриптума, ни приговора.

иду играть в бадминтон со своей девочкой
у нее плохое настроение и нечего делать

вечером иду играть со своим мальчиком
ему надо худеть и делать нечего

заодно с соседским
у него нет бадминтона и мама на работе ей еще бадминтона не хватало

(сейчас скажут мне нечего делать и хватит худеть)
а кто со мной пойдет играть в бадминтон

А башмачки еще звенели
Высокогорного стекла,
Качала сказка колыбели
И в каждом яблоке жила.
………
Сентябрь антоновку и сливы
Срывал в сиреневый подол.
И вышел месяц говорливый
И сватать звездочку пошел.
………
Ах, это песня виновата,
Что молча он пошел обратно.
Мелодию не выбирают,
Она какая? – Вот такая.
………
Она вослед ему летела,
Она бежала по канату,
Срывалась в пропасть то и дело
И замолкала виновато.
………
Но слышно не было отсюда –
Играл хрусталь, шумел камыш,
Меняли скатерти и блюда.
А ты о чем-то говоришь.

К чему ни прикоснись, все искажает
Свои первоначальные размеры.
Мой добрый мир окажется химерой –
О, как химеры нынче дорожают!

В долг не дадут, но втридорога спросят
За самую никчемную забаву.
С такой скорей удавишься от злости,
Но удавиться не имеешь права.

А в остальном, свободная, как птица,
Ну, разве что привязанная к телу,
Душа как есть забавная вещица,
Кричит «летю!», пока не отлетела.

Лети – не выпадая за границы.
Кричи, но уважай соседский отдых.
Да удавись, когда такая мода
Есть у поэтских, но зачем же злиться?
Давись, ma cherie, с сознательною мордой,
Чтоб улица могла тобой гордиться.

Обжигают поводья ладони
(маникюр хорошо б не задеть),
И горячие красные кони
На рассвете идут по воде.
(Каскадеры пошли – дубль первый.)
Берег. Выстрел. Упал в камыши.
Слышно музыку. Трепетно. Нервно.
(Фонограмма спешит – не спеши!)
В белом девушка (дура! – манерно!)
Против солнца. Красиво. Восход.
Крупным планом – курок револьверный.
Все, финита. И девку – в расход.

Мир стоит на лабутенах.
Лабутен ему идет.
Отстоит вторую смену,
Лабутен произведет.

Потому по всем приметам
Он живое существо.
Если лабутена нету,
То и нету ничего.

КОГДА ЗАКОНЧИТСЯ ВЕСНА

Когда закончится весна
На три задерганных аккорда
И впишут, впишут имена
В реестр оставшихся за бортом –

Как будет жабрами дышать
Спокойно и холоднокровно
Одна бездомная душа,
Укрывшись сетью рыболовной!

В ней, говорят, двенадцать грамм.
Ну, может, врут – накинем десять.
Как будто рыбная икра
Столб атмосферный перевесит.

Зрением периферийным
Успеваешь зацепиться
В окружении стерильном
За всплывающие лица.

Колокольчик в чистом поле
Расцветает глазом красным.
Прозвенит, не слыша боли,
О своем негромко-частном.

Две минуты до возврата –
До несчастья – духа телу.
А на облаке кудлатом
Птичка райская сидела…

А ушко все уже, уже,
Катится в таможню грошик,
И берут свое дороже
За гуляющую душу

Колокольчики по дружбе
И по службе – птичка божья.

Немного неба, пыль и копоть.
Не много неба, больше пыли.
Увидишь длань, представишь локоть…
Ну вот и все, поговорили.

В глазах от облака белеет,
Кочует парус одиноко
От придорожной Лорелеи
До городского водостока.

Привет вам, шлюхи и калеки
И вся армада цеховая!
Он покидает вас навеки,
Его несет и заливает
Сначала строчками элегий,
Сначала сладостью Токая…

Не открывай бродяге веки,
Их только небо обрывает.

Но облако…
Чтоб не болела
Во рту распаханная полость.
И легче крик, и тише голос,
И горизонт без точки белой.

Скрипят качели. Налипая, снег
Озябшее видение качает.
Качается фигура голубая,
Здесь самая нежданная из всех.

К чему ей быть – в полупрозрачном платье,
Взлетать под захлебнувшимся окном?
Тоска, тоска о платье голубом,
Мечта о не встречающемся счастье
Или о чем-нибудь почти таком.

Скрипят качели. Человек идет.
Куда идет – и знать о том не знаю,
Когда она порывисто встает
И рот ему губами закрывает.

Уездный город, длиннополый век,
Во все концы заснеженная местность…
Какая все же дура человек,
Глядит, как снег идет за занавеской.

Чего тебе надобно, рыбка?
Оставь старика в покое.
Ему и земного в избытке,
Куда ему деть морское?

Царской любви сила
Длится до побережья.
Море в твоих жилах
Крепче цепей держит.

Шумят в груди океаны –
Верь волшебному слову:
Плыви подобру-поздорову,
Есть дальние-дальние страны.

Не будет в них по-другому.
Все возвращается к дому,
Поздно, скорей, чем рано.

Лукавый день, двузначное число,
На две руки – две половины лета.
Одна уже сгорела, как ракета,
Другой наполовину повезло.

О той и этой плакали сверчки
Сегодня ночью, маленькие твари,
Придуманные в приступе тоски
По тем, кого ни бросить, ни исправить,

И руку лэутара не схватить.
Но Боже мой, как хочется любить,
Как ни о ком не плакать, не жалеть,
Пока стрекочет песенка о главном,
И верить в чью-то маленькую смерть,
Как в непорочность уличной шалавы.

О, магия оплаченных минут!
Заполонишь – и титры побегут.

На открытке «Ich liebe dich»,
Васильковая тишина.
Тишина одна на двоих
И строка на двоих одна.

Лил гранатовый красный сок
Дни и ночи с ресниц седых
То ли наш сумасшедший Бог,
То ли Вий озирал сады.

И гранаты цвели цветком
У моей земли на груди.
А потом – тишина потом,
Только веки спят. Не буди.

Вот и спрашивай «за кого»
И не спрашивай «почему».
Господа, тишину кому?
Покупайте – недорого.

лужа лежала и думала
в чем ее лучше отразит небо
небо лежало в ней и ни о чем
утопленники не умеют

И зимы наши дворовые,
Бродяги и дворняги.
Китайский снег в универмаге,
И елки голубые

Несут в руках небесный свет
Вдоль голой автострады.
А снега не было и нет,
Не будет и не надо.

Вот так возьми да и спроси,
Кому, мол, голосуем?
Давайте вызовем такси
На улицу пустую.

Уедем к черту на рога,
Застряли, елки, тут.
Всё на ветру да на ногах,
И фуры не везут.

А кто не спрятался – пропах
Не цитрусом, так марципаном.
Висит на елке пух и прах,
И солнце скатывает рано
В рулончик серый ватман дня
И смотрит в трубку на меня.
И тырит мелочь по карманам,
И подрастает малышня.

Смотри-ка вышел исполин
Из ученической тетрадки
И где-то я тут рядом с ним
Мои останки и остатки

Уже вокруг не суечусь
И башмаки не полирую
И ничего я не хочу
И ничего не захочу я

Февраль. От судорог свело
Косматый тюль в дыре окна.
Сидят два стула за столом,
И улица в дыру видна.
Рабина или Рабина,
Она же Рабина-Якира.
Что имена на фоне дырок!
Что перед бездной времена…
Однако снега намело.
Заиндевевшее стекло
Счастливо врёт о безнадежном
И переламывает свет,
И удивительно несложно
Быть между Богом и безбожно,
Не жив, не умер, не отпет.
И только в пальцах силы нет
Кромсать шагреневую кожу.
И дел важней на свете нет.

А чай чернел а кофе стыл
И растворялся добрый вечер
А разговор уже уплыл
Как осьминог осьмиконечный

А блюдце – дзынь
А ложка – стук
На север запад и на юг

Из крана капала вода
Из неба капала она же
И получалось как всегда
Или еще печальней даже

А так бы было счастье
Жилось не вкривь и вкось
Но гвоздь в душе торчащий…
По счастью не срослось
Зато пришли к согласью
И кузница и гвоздь

Порвали на перья хорошую птицу.
Баян прогуляли. Хороший баян.
А тот, кто еще предложил застрелиться,
Был тоже хороший, но несколько пьян.

Огромному миру – достойные люди!
Большому орленку – больших облаков!
И мне что-нибудь, высоко-далеко,
Где жизнь хороша
И баяна не будет.

КОМАНДИР ЭКИПАЖА СЕГО

*
С башмака вспорхнет
Бабочка алюминиевая
Полетит самолет
По небу синему

*
Полетим по небу синему
В мотыльке алюминиевом
На седьмую вышину
В самураеву страну
В сарафане-кимоно
Там глазами удивляться
Не умеют все равно

*
Провалившихся в нору сна
Приветствует Белый Кролик!
Пока вы летите до дна,
Давай поменяемся ролью.

Разнообразим полет,
Выключим иллюминатор.
Кто за окошком живет.
Можно, но лучше не надо.

Ладно, зайчишка, беги,
От самого А, от Апдайка.
Все думаешь, светит Ямайка?
Лоретти тебе помоги.

Гуще пар над самоваром,
С каждой ложкой слаще мед,
Тот, что даром-даром-даром
Вместе с паром пропадет.
Больше струны не дерет
Семиструнная гитара.
Плачет девушка Тамара
И бараночку берет.

На душе сурьма
За душой ни зги
Обрывая бабочкам лепестки
У последней спички пытать ответ
Трою
Китеж
Град Назарет
Как стоял на ней вавилонский сад
Как от спички той небеса горят

ЧТО ПОЕШЬ О ВЕСНЕ, СНЕЖНОЕ ПОЛЕ

Идут года большого урожая
Но что их зерна спящим косарям
Как птичка божья пела аз воздам
Как недообещала улетая
Как недопела пташечка по нам

Густая ночь разлита по дворам,
В карманы улиц, в плошки подворотен.
Давайте выпьем за одну из дам,
За самую безлунную из сотен.

Так за нее привычно умирать
И проливать канцоны и чернила,
Что братская могильная тетрадь
Не одного скворца похоронила.

Тетрадь – копейка, кружка – ерунда,
На всю расписку – капля Абсолюта.
Я ей и так все лишнее отдам
Как самую дефолтную валюту

За этот в горло налитый кисляк,
За мутную неистину колодца.
За то, что все окажется не так,
Как только ей не спится и не врется.

КОЛЛЕКТОР
Под трубный аккомпанемент,
Давя слезу как воск,
Коллектор выбьет свой процент.
Но миром правит Босх.

И ты не должен ничего
На свете никому,
Вот кроме дела одного.
Но все вернем Ему.

Позволь же не благодарить
Своих ростовщиков
За крепко связанную нить,
За то, что жить легко.

А трубы трубите, а скрипки рыдайте,
Срывай инструмент, гармонист!
Подайте на радость глоток попрошайке,
Он чист перед Господом, чист.

Он первым подходит с пустою рукою,
Он гол, как последний Адам, –
Грудную дыру ваша милость прикроет.
Ах, как ей покоится там,

Упавшей салфеткой в зиянье слепое,
Алкавшей и слез, и вина?
С такою поющей ночами дырою
И милость теперь не страшна.

А все же слабай вечерок, не жалея,
Спали этот город в огне! –
И равно по сердцу придется затея
И милости вашей, и мне.

Усни, моя радость,
Молчи, моя грусть.
С тобой не останусь,
С тобой не проснусь.

Пусть многие лета
Летят над землей
И лебедь, и Леда,
И диск золотой.

Проходит Венера
Под сердцем рассвета,
Вторая планета,
Любовь и химера.

Такого покоя
Искала бы я.
Что делать с тобою,
Тревога моя…

Как этим дням немного надо,
Природа русская моя
И черноморская природа, –
Тонуть в дождях и листопадах,
Держать за руки тополя,
Гуляя по Водопроводной
И облетая до нуля
По-над подземным переходом,
Единственно предлога для.

Все лето пели колокольчики
На зацелованных полянах.
Как быстро, господи, все кончилось.
Динь-динь! – и нет их, окаянных.
Приснились к счастью колокольчики.
И в самом деле, в самом деле –
Динь-динь! – стеклянные осколки
По свету белому летели.
И, как пощечины, звенели –
Динь-динь – легко,
Ди-линь-динь – звонко.

Долгая ночь прожигает звезды.
Сердце ударит в цыганский бубен.
С губ обрывается слово «поздно!»,
А повторяется: «Будь что будет».

Тянется ниточка света к тени,
Переплывает зрачок ресница.
Руки, забытые на коленях,
Спят, как упавшие наземь птицы,

Только часы-часовые ходят.
Птицы летят потому, что верят.
Ты, отыскавший ключи рапсодий,
Ищешь к ключам золотые двери.

Храм ли, дворец ли, высокий терем…
Месяц устанет бродить по свету.
Руки сгорают, как сигареты,
В черные дыры макая перья.

Карточный ветер да бубен вольный,
Сколько ловили тебя транжиры –
И забирались на колокольни,
И отдавали все царства мира.

ВРЕМЯ ДЛЯ ДОЖДЕЙ

Тот мир, который был знаком,
Как пятерня, свободно
Слизало море языком
Соленым и холодным.

И волны белые пусты,
И берег чист и гол.
И ты ни веры, ни мечты
С собою не привел

К причалу юности своей,
Усталый и седой.
А время чаек и дождей,
И тучи – ни одной.

Долговязую птичью фигуру
К длиннополым вороньим впритык
Дорисует. Вот звезд фурнитура,
Чернобурки глухой воротник.

Будет профиль твоим незнакомок,
Будет в копии спрятана жизнь.
Дом без номера. Стань возле дома.
Дорисует сейчас. Не спеши.

Дорисует слепые витрины,
Пятна света на белом снегу,
Дорисует слепую картину,
Все, что я дописать не смогу.

Над Соборкою снежное сито –
Обернись, исчезая на ней,
С высоты довоенных открыток,
Фонарей, тополей, площадей.

Дорисует ночные дозоры,
Ту же полночь столетье тому.
За окном расплескается город,
Не успев погрузиться во тьму.

Где же все? Никого. Ничего.
Удивляешься? Нет, не особо.
Космонавт уходил в невесомость –
Значит, космос пойдет на него.

Космос справится с плевою целью.
Предположим, «большой индивид» –
Быть не может, но все-таки – дрелью
Пару дыр в корабле просверлит.

И повиснет вопрос в безвоздушной,
Непригодной для жизни среде –
Это космос меняет наружность
Или слишком земное везде?

Космонавт ничего не ответит,
Он от лишних вопросов свалил.
Потому что на этой планете
Этот разум опять победил.

Запах дождя и земли,
Самое доброе утро.
Ирисы расцвели.
Слышал, стреляли уток?

Знаю, прошел сезон.
Знания всех предавали.
Спи, это только сон,
Мы и не улетали.

Синь гребешков под окном –
И петушки не птицы.
Катится колесом
Жизнь по большим столицам.

А над Днестром-рекой
Крыльями ветер машет.
Снился мне дом родной,
Только в краю не нашем.

Есть дом на улице одной,
Когда-то я жила в нем.
Все это было не со мной
Во времени исправном.

А время, сколько лет ему? –
И Часовщик не скажет,
За вспышкой он исчез в дыму.
Что почему-то важно.

Здесь отвечает тишина
Тернового оврага.
Мы из горчичного зерна
Росли с ней шаг за шагом.

Ты помнишь, где мы родились?
Ушли в какие дали?
Как ниоткуда с ней пришли,
Так в полночи пропали.

Тень у оврага постоит,
Не обрывая ягод.
А у нее глаза мои,
Которых мне не надо.

Как странно пережить свой век,
Как промахнуться измереньем.
Вокзал, перрон и человек
И чемодан стихотворений.

Унес состав проводника.
Сияют лампы небосвода.
И марсианские народы
Не понимают языка.

А я растерянно стою,
Ловлю четвертую маршрутку.
Вези в гостиницу мою,
Где обменяют век на сутки,

На полчаса, на жизнь одну –
Всю вавилонскую страну
За небо родины даю.

ВТОРАЯ ИЛИ ТРЕТЬЯ

Я шла, не помню по какому делу –
От них наутро ни добра, ни зла.
Моя любовь крушенье потерпела
И, наглотавшись джина, умерла.

«И что с того, взамен придет другая.
Положено к чему-нибудь прийти», –
Мне говорят, а я не понимаю,
Иду и умираю по пути.

Она пришла, вторая или третья,
Стучала в двери, у окна звала.
Не отворил никто и не ответил:
«Покойница гостей не дождалась».

ГРАММАТИКА БОЯ
Красивое имя, высокая честь… М. С.

Вот ведь и не примирились
Ни по жизни, ни по смерти
Ангелы мои и черти,
В той же ярости и силе
Жгут один другого взглядом.
От меня уже не надо
Ни дыхания, ни слов.
Им делить добро и зло,
Мне – лежать в недоуменье
И белеть в полях сражений –
Что еще с меня возьми –
Оголенными костьми.

Одуванчики и я
В поле облетаем,
Ни о чем не думая,
Ничего не зная.

Состояние души –
Ветреное дело.
Эх, держи не удержи,
Чтоб не улетело.

Улетит – не подберешь,
Словно не бывало.
Ты, пшеница или рожь,
Так не пропадала.

Кто-то лапой ворошит
Облако на шее.
Что-то голову кружит
Головокруженье.

Посмотри еще на нас –
Счастье бестолково,
Поля полного запас.
Завтра никакого.

Цвели цветы, листва горела.
На пустыре цвели цветы.
Уже природа побелела,
Уснули голые сады,
Отдали дань плодоношенья,
Подняли руки к небесам.
И, недоступные глазам,
Цвели цветы как наважденье,
Как будто плакали по нам,
Чтоб присягнувшие на верность
Легко отдать в минуты те
Могли бы жизнь за бесполезность,
За вспышку краски на кусте.

В нем больше не показывают сны,
Не крутят кинофильмы, суть не в этом.
Здесь каждый лист с просроченным билетом,
Трагедия, где все обречены
Смотреть в начало старой киноленты.
И как всегда, ломает времена,
Едва перевалив за половину,
Привычка наркотического сна
Впериться убывающему в спину.
Не то, не то, что вглядываться в бездну –
У призрака ни силы нет исчезнуть,
Ни смелости кина не досмотреть.
Как мертвецу нигде не встретить смерть,
Ни ускользнуть из зала на картину.

Я стану чьим-то сновиденьем,
И ты, владелец снов ночных,
Назначишь время представленья
В театре призраков своих.

Верни им волю, дай свободу –
Они в руках уносят сеть.
И нет звезды у небосвода
Их приговор пересмотреть.

Неотвратимое случится,
Освобожденные во тьму –
Ее полуночные птицы,
Поем для всех и никому.

Не помня днем, встречают ночью,
Дают права на тихий час.
И мы поем поодиночке,
Когда никто не слышит нас.

На край окна облокотится,
Стоит в мехах передо мной,
Глядит грузинскою царицей
И беломойкою простой.

И вдруг от снега побелело
В нем отражение мое.
Выкручивает душу с телом,
Как прачка мокрое белье.

Ослепший ангел белокурый,
Там не осталось ни слезинки.
Прекрасны барсовая шкура,
И пальцев дикая лезгинка,

И ты в снегу, совсем невеста,
Но эти бельма свет закрыли –
Еще не время и не место…
Тебя так многие просили.

Кричу о гибельной ошибке!
Но, вытирая капли пота,
Она вершит свою работу
И смотрит с дьявольской улыбкой.

Вот уже солнце садится на ветку,
Как не прощалось вчера.
Славная вера в простые ответы –
Знает, где встанет с утра.

Что же немеет от сока граната
Странное тело души –
И не бессмертна она, и горбата,
И не могла согрешить.

Пятна от солнца, от времени быта,
Меньше на небо глазей.
Спой колыбельную векам открытым,
Пьяной и маленькой ей.

Да отбери эту кружку заката,
Да уложи ее спать
Перышком белым в постели несмятой.
Или попробуй отнять.

Снежинок розовые пачки
Под солнцем площади горели.
В их электрической печали –
О, тише, тише, нетерпенье,
Мы торопиться опоздали –
На пальцах в воздухе хрустящем
Могло пройти стихотворенье…

Но свет и сам не ведал прозы.
Бежал заснеженный трамвайчик,
Конечно, красный от мороза…
Ну, в общем, так или иначе
Ходил трамвай по центру мира –
Когда и Рим не открывали,
Стихи не вешались в квартирах
И под трамваи не бросались.

Да их вообще не сочиняли,
А голоса ловил приемник
«Орленок». Кажется, «Орленок».
Все эти лишние детали
Так много ничего не значат:
Балетки, радио, трамвайчик…
Наверно, где-нибудь в эфире
Хранятся лицевыраженья –
Лишь подхвати одним движеньем…

Да где же слово «перемИрит»? –
Не ужилось бы, так смирилось,
Хотя бы будущее с прошлым.
Как невозможное с возможным,
На что и слов не находилось.

Проглянут вдруг и лица где-то,
И наши, может быть, вот так же,
И положительного света,
И человеческого даже.
Поковыряют нас отверткой –
А там все скучно и знакомо,
Там жили жизнью второсортной,
Но строго по закону Ома.

Ну, шепелявил наш транзистор,
Ну, уклонялся в трали-вали
И было что-то с ним нечисто –
А мы бы гордо промолчали,
Не заложили бы радистку!
В тылу английском и немецком
Не подвели завод советский.
******************

Источник