Немного солнца холодной зимой
© Н. И. Немчинова (наследник), перевод, 1972
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019 Издательство Иностранка®
Теперь это случалось с ним чуть не каждый день. Если только накануне он не напивался до того, что утром вставал с постели словно в зыбком тумане, шел под душ, бессознательно, машинально одевался, и сама усталость освобождала его тогда от бремени собственного «я». Но чаще бывало другое, мучительное: он просыпался на рассвете, и сердце колотилось от страха, от того, что он уже не мог называть иначе, чем страх перед жизнью, и он ждал: вот-вот речитативом заговорят в его мозгу тревоги, неудачи, голгофа начавшегося дня. Сердце колотилось; он пытался заснуть, пробовал забыться. Тщетно. Тогда он садился на постели, хватал не глядя стоявшую под рукой бутылку минеральной воды, отпивал глоток безвкусной, тепловатой, мерзкой жидкости – такой же мерзкой, какою представлялась ему собственная жизнь в последние три месяца. «Да что же это со мной? Что?» – спрашивал он себя с отчаянием и яростью, так как был самолюбив. И хотя ему нередко приходилось наблюдать у других, искренне уважаемых им людей нервную депрессию, подобная слабость казалась ему оскорбительной, как пощечина. С юных лет он не слишком задумывался над самим собой, для него вполне достаточно было внешней стороны жизни, а когда он вдруг заглянул в себя и увидел, каким болезненным, немощным, раздражительным существом он стал, то почувствовал суеверный ужас. Неужели этот тридцатипятилетний мужчина, который чуть свет садится на кровати и без всякой видимой причины нервически вздрагивает, – неужели это и есть он? Неужели к этому привели его три десятилетия беззаботной жизни, полной веселья, смеха и лишь изредка омрачаемой любовными горестями? Он уткнулся головой в подушку, прижался к ней щекой, словно подушка обязана была дарить блаженный сон. Но глаз он так и не сомкнул. То ему становилось холодно, и он кутался в одеяло, то он задыхался от жары и сбрасывал все с себя, но так и не мог укротить внутренней дрожи, чего-то схожего с тоской и безысходным отчаянием.
Конечно, ничто не мешало ему повернуться к Элоизе и заняться любовью. Но он не мог. Три месяца он не прикасался к ней, три месяца об этом и речи не было. Красавица Элоиза. Любопытно, как она с этим мирится… Будто чует в нем что-то болезненное, странное, будто жалеет его. И мысль об этой жалости угнетала больше, чем ее гнев или возможная измена. Чего бы он не дал, чтобы захотеть ее, чтобы броситься к ней, уйти в это всегда новое тепло женского тела, неистовствовать, забыться – только уже не сном. Но как раз этого он и не мог. А несколько робких попыток, на которые она отважилась, окончательно отвратили его от Элоизы. Он, который так любил любовь и мог отдаваться ей при любых обстоятельствах, даже самых странных и нелепых, оказывался бессильным в постели рядом с женщиной, нравившейся ему, женщиной красивой и к тому же действительно им любимой.
Впрочем, он преувеличивал. Как-то раз, три недели назад, после знаменитой вечеринки у Жана, он овладел ею. Но теперь это уже забылось. Он слишком много выпил в тот вечер – на что были свои причины, – ему смутно помнилась лишь грубая схватка на широкой постели и приятная мысль при пробуждении, что очко выиграно. Словно краткий миг наслаждения мог быть реваншем за тягостные ночи без сна, за неловкие оправдания и напускную развязность. Конечно, не бог весть что. Жизнь, которая прежде была так щедра к нему – по крайней мере он так считал, и это было одной из причин его успехов, – вдруг отступила от него, как отступает море в часы отлива, оставив одинокой скалу, к которой оно так долго ластилось. Представив себя в образе одинокого старика-утеса, он даже рассмеялся коротким, горьким смешком. Но ведь действительно, думалось ему, жизнь покидала его, словно кровь, вытекающая из тайной раны. Время уже не шло, а исчезало куда-то. Сколько бы он ни твердил себе, сколько ни убеждал себя, что еще и сейчас у него есть много завидного: выигрышная внешность, интересная профессия, успехи в разных областях, – все эти утешения казались ему столь же пустыми, столь же никчемными, как слова церковных акафистов… Мертвые, мертвые слова.
Вдобавок вечеринка у Жана обнаружила, сколько отвратительной физиологичности было в его переживаниях. Он на минуту вышел из гостиной и отправился в ванную комнату вымыть руки и причесаться. Тут у него выскользнуло из рук мыло и упало на пол, под умывальник; он нагнулся, хотел поднять. Мыло лежало под водопроводной трубой, розовый брусочек как будто прятался там; и вдруг эта розовость показалась ему непристойной; он протянул было руку, чтобы взять его, и не смог. Словно то было маленькое ночное животное, притаившееся во мраке и готовое поползти по его руке. Жиль застыл на месте от ужаса. А когда распрямился, весь в поту, и увидел себя в зеркале, в глубине его сознания вдруг проснулось какое-то отрешенное любопытство, и чувство страха встало на свое место. Он вновь присел на корточки и, глубоко вздохнув, как пловец перед прыжком с трамплина, схватил розовый обмылок. Но тотчас же швырнул его в раковину, как отшвыривают уснувшую змею, которую приняли за сухой сучок; целую минуту после этого он плескал себе в лицо холодной водой. Вот тогда-то и пришла мысль, что виной всему надо считать не печень, не переутомление, не «нынешние времена», а нечто совсем другое. Вот тогда-то он и признал, что «это» в самом деле случилось: он болен.
Но что же теперь делать? Найдется ли на свете более одинокое существо, чем человек, принявший решение жить весело, счастливо, с благодушным цинизмом, человек, пришедший к такому решению самым естественным путем – инстинктивно – и вдруг оставшийся с пустыми руками, да еще в Париже, в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году нашей эры? Обратиться к психиатру представлялось ему унизительным, и он решительно отверг эту мысль – из гордости, которую склонен был считать одним из лучших свойств своей натуры. Значит, оставалось только одно – молчать. И продолжать это существование. Вернее, попытаться продолжать. Кроме того, сохраняя прежнюю слепую веру в жизнь с ее счастливыми случайностями, он надеялся, что все это ненадолго. Время – единственный властитель, которого он признавал, – унесло его любовные утехи, его радости, горести, даже некоторые взгляды, и не было оснований сомневаться, что оно справится и с «этой штукой». Но «эта штука» была чем-то безликим, безымянным – он не знал, что это, в сущности, такое. А ведь может быть, время имеет власть только над тем, что ты сам осознал.
Он работал в международном отделе газеты и в этот день все утро провел в редакции. В мире происходили кровавые, немыслимые события, пробуждавшие у его собратьев щекочущее чувство ужаса, и это раздражало его. Не так давно, всего три месяца назад, он охотно ахал бы с ними, выражал бы свое негодование, а теперь не мог. Ему было даже чуть досадно оттого, что этими событиями, происходившими на Среднем Востоке, или в США, или еще где-то, как бы пытались отвлечь его внимание от подлинной драмы – его собственной. Планета Земля вращалась в хаосе – у кого теперь могло возникнуть желание или нашлось бы время поинтересоваться его жалкими проблемами? Но разве мало часов потратил он сам, выслушивая мрачные исповеди и признания неудачников? Разве мало он совершил пресловутых подвигов спасения? И что же? Вокруг ходят люди с блестящими от возбуждения глазами, и только он один вдруг растерялся, точно заблудившийся пес, стал таким же эгоистом, как иные старики, таким же никчемным, как они. Внезапно у него возникло желание подняться этажом выше, к Жану, и поговорить с ним. Ему казалось, что из всех его знакомых только Жан способен отвлечься от своих забот и посочувствовать ему.
Источник
Немного солнца в холодной зиме
-Что ты делаешь зимой? – ошарашила я с порога зашедшего в гости друга.
-Именно зимой? Не сегодня вечером, не в субботу, а зимой? – с иронией спросил он. — Что, очередной конкурс на твоём любимом портале?
Я кивнула в знак согласия.
-Нужно рассказать про зимние забавы. Коньки, лыжи, санки.
-Ну, по молодости лет в «холодильнике» катались, — чуть подумав, выдал друг.
-Я об этом уже писала, — развела я руками.
-Ну и ладно, сейчас-то всё равно не катаемся. Какие зимние забавы? Мы все зимой дауншифтим! По крайней мере, мало кто в Петербурге проводит зиму. Вот заграницей и забавляемся!
А ведь и правда! Хотя, «дауншифтим» – это всё-таки, не совсем правильное слово, это больше с философией связано, чем с переездом, но чаще всего почти все мои знакомые и родственники уезжают зимой в тёплые края. И не просто в Египет, в Турцию позагорать на пляже отеля (что сейчас весьма проблематично сделать), а в свой второй дом заграницей. Кто куда, кто на сколько может оторваться от дел в России.
Жильё у всех в разных странах. Как говорится в фильме, соответствующем нашей тематике, «У кого-то жизнь удалась, а у кого-то — сложилась». 
Кто-то владеет роскошной виллой на Адриатике, а у кого-то весьма скромная квартирка в Албене. Куплено всё это ещё в стародавние времена, когда проще было купить дом средней руки в Испании, чем дачу в Подмосковье.
Поэтому зачастую летом можно было на встречах с друзьями услышать такие светские разговоры:
-Вот возьмите, попробуйте клубничку с грядки. На даче в Петергофе сама полола.
-Спасибо! А Вы наши апельсинчики. Сами в Марбелье растили.
Правда, сейчас иметь жильё заграницей становится хлопотно и дорого.
Раньше оно как было? Три месяца живёшь, остальное время сдаёшь в аренду. А теперь приехать дорого, иногда даже практически невозможно – если, например, в Турции недвижимость имеешь. Да и сдавать стало особо некому.
Но 29 декабря в прошлом году, провожая в аэропорту подругу к жениху в Брюссель, я только и делала, что здоровалась со знакомыми и родственниками в аэропорту.
Вот Оболенские – шале с Щвейцарии, бассейн с подогревом для создания иллюзии тепла. Знаем, плавали. 
А вот Шереметевы –вилла на Кипре, праворульный автомобиль, знаем, ездили.
А вы Свиньины куда? Ах, в Сочи? Домик в Красной Поляне купили? 
Молодцы, патриоты! Ну, счастливого пути!
-Не о том, ты, дорогая пишешь, — заметил муж, заглядывая через плечо в текст статьи. – Вот в прошлый раз ты на конкурс столько рассказов написала, что на сборник потянет, и ничего не выиграла!
-Ну, не могут же все выиграть! – горячо возразила я. – А рассказы я и впрямь отдельным сборником опубликую.
-Но все хотят победить! – логично добавил муж. – А какой рассказ в прошлый раз выиграл? Про сельскую жизнь и национальные особенности! Вот ты тоже что-нибудь эдакое про деревню напиши!
-Ой, отмахнулась я, — не мешай.
Так о чём это я писала? О родственниках?
Есть у меня двоюродный брат по имени Валентин, по роду занятий-госслужащий. Заграницей бывать не может в силу нюансов своей работы.
Своих детей у него нет, но есть крестники. Поэтому он каждую зиму отправляется в Вологодскую область, в деревню под Вытегрой. 
Баня, купание в проруби, поездки на тракторах по бездорожью (ралли Париж-Даккар нервно курит в стороне). 
По дороге к крестникам едет он на своём Уазе «Патриот» и мужественно поёт: «А я остаюсь с тобою, родная моя сторона! Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!»
Написала-таки о деревенском!
| BB-код для вставки: BB-код используется на форумах |
| HTML-код для вставки: HTML код используется в блогах, например LiveJournal |
Как это будет выглядеть?
-Что ты делаешь зимой? – ошарашила я с порога зашедшего в гости друга.
-Именно зимой? Не сегодня вечером, не в субботу, а зимой? – с иронией спросил он. — Что, очередной конкурс на твоём любимом портале?
Я кивнула в знак согласия.
-Нужно рассказать про зимние забавы. Коньки, лыжи, санки.
-Ну, по молодости лет в «холодильнике» катались, — чуть подумав, выдал друг.
-Я об этом уже писала, — развела я руками.
-Ну и ладно, сейчас-то всё равно не катаемся. Какие зимние забавы?
Читать статью
Отправить другу
Ссылка и анонс этого материала будут отправлены вашему другу по электронной почте.
Источник
Королева сада или немного солнца во время зимы
Отложите на минуту свои ложки и кастрюли и насладитесь капелькой лета, солнца и красоты посреди долгой, холодной зимы. Я неспроста решила создать свой пост именно сейчас.
Мой посыл: немного позитива и напоминание, что и эта зима рано или поздно закончится! 
Цветок – надежда и отрада,
И воплощение всего,
О роза! Королева сада!
Твое бесспорно волшебство
Куст алых роз опять заполнил утро ароматом,
