По стопам Омара Хайяма 18
Мы с вами — цель и высшая вершина
всей Вселенной,
Мы с вами — высшая краса юдоли
этой бренной
И, если мирозданья круг есть
некое кольцо,
То мы в нём, без сомненья,
камень драгоценный.
В глуби небес стоит бокал,
невидимый для глаз.
Он уготован там уже давно
для каждого из нас.
Поэтому, мой друг, прильни
к его краям устами,
Безропотно, когда придёт
твой грозный час.
Завёл я этим летом
грядку Мудрости в саду.
Я поливал её, лелеял
и сегодня урожая жду.
Подходит время жатвы,
а из грядки слышен голос:
«С дождём к тебе пришла
и с ветерком опять уйду!»
Что нам все эти песни, эти кубки,
эти ласки без тепла?
Они, по-существу, теперь игрушки,
мусор детского угла!
И что нам всем теперь молитвы наши,
наши подвиги и жертвы?
Они сегодня лишь сожжённая, холодная,
ненужная зола .
Смотри как на заре
во всю кричит петух!
Он видит прежде нас,
что звёзд огонь потух
И наша ночь по-существу
прошла напрасно .
Ты всё проспал! Ты был
опять мертвецки . глух!
Рубин огромный Солнца утром
встал и засиял.
В вине горит заря! Возьми,
мой друг, сандал:
Один его кусок певучей
лютней сделай,
Другой кусок зажги,
чтоб мир благоухал!
Что в жизни забегать
вперёд или назад?
Пей доброе вино — опять
настроишься на лад!
На празднике свободы
нам не нужен разум:
Он — наш тюремный, строгий,
будничный халат .
Мгновеньями Он виден нам.
Но чаще всё-же скрыт!
За нашей жизнью с высоты
Он пристально следит.
Бог нашей жизненною драмой
коротает свою Вечность:
Сам драму сочиняет, ставит сам
и сам её глядит .
В словах Корана изначально
очень многое умно.
Но той же мудрости нас учит
наше доброе вино!
На каждом кубке ты увидишь
жизненную пропись:
«Прильни ко мне устами
и увидишь моё дно!»
Под деревцом, среди лужайки,
тень как островок.
Он тихим счастьтем манит,
он как будто недалёк:
Всего лишь два шага
с твоей дороги пыльной!
Ужели ж этот островок
есть жизни всей итог?
Поэт! Не нужен миру твой
унылый, скорбный вздох!
Нельзя, чтоб этой жизни
пир растерянно заглох!
Ищи в своём сегодня
искры радостного света:
Расчёт на рай в грядущем
явно очень плох .
Будь осторожен, странник!
Ненадёжна твоя даль!
Не выпускай из рук
тебя оберегающую сталь!
Смотри какою сладостью
обманно-горько манит
Из-за ограды замка
ласковый миндаль .
Зачем чужой стряпни
вдыхать безумный чад?
Зачем смотреть как ладят
сто невидимых заплат
На сто прорех на платье
человеческой вселенной?
Ведь жизнь не так длинна,
а ты не так богат!
Скажи, Господь, зачем ты налетел
как грозный ураган?
Зачем ты пыль поднял, а мой
наполненный стакан
Перевернул и весь мой хмель
пролил на землю?
Скажу по совести тебе: не я,
а ты сегодня пьян!
Ты плачешь, друг мой?
Полно! Кончится гроза!
Блеснёт алмазом каждая
тобой пролитая слеза!
Пусть даже наша Ночь
потушит Солнце мира,
Останутся в нём вечно
детские глаза .
Наполнить камешками слов
безбрежный человечий океан
Хотят святоши. Безнадежный,
неразумный это план!
Пугают всех нас адом,
соблазняют вечным раем .
А есть ли где гонцы
из этих дальних стран?
Не правда ль странно:
сколько до сих пор
Ушло от нас людей
в неведомый простор
И ни один из них
оттуда не вернулся!
Всё рассказал бы нам
и кончен был бы спор!
Жил во дворце когда-то
грозный царь Байрам.
Теперь там ящерицы,
лев ночует там .
А где же этот царь?
Ловец онагров диких
Навеки пойман сам .
Последнею из ям!
Земная наша жизнь —
лишь миг звенящий стон.
Где прах героев наших?
Ветром жизни разметён
Клубится тихо пылью
розовой на солнце .
Земная наша жизнь —
в лучах плывущий сон.
Давно меж мудрецами
важный спор идёт:
«Который путь быстрей
к познанию ведёт?»
Боюсь, что крик раздастся
вскоре:»Эй, невежды!
К познанью истинному путь
не этот и не тот!»
Источник
Омар Хайям
• Мой друг, о завтрашнем заботиться не след:
Будь рад, что ныне нам сияет солнца свет.
Ведь завтра мы навек уйдем и вмиг нагоним
Тех, что отсель ушли за восемь тысяч лет.
Перевод: Г. Плисецкого
• Мы — цель и высшая вершина всей Вселенной,
Мы — наилучшая краса юдоли бренной.
Коль мирозданья круг есть некое кольцо,
В нем, без сомнения, мы — камень драгоценный.
Перевод: Г. Плисецкого
• Пришла весна! Гляди, леса — все зеленее,
Сверкают на ветвях ладони Моисея,
Пестрят в лугах цветы, светясь, как Иисус,
И облака плывут, на землю слезы сея.
Перевод: Г. Плисецкого
• Мы больше в этот мир не попадем,
Вовек не встретимся с друзьями за столом.
Лови же каждое летящее мгновенье, —
Его не подстеречь уж никогда потом.
Перевод: Г. Плисецкого
• На самый край засеянных полей,
Туда где в ветре — целина степей!
Там перед троном золотой пустыни
Рабам, султану — всем дышать вольней!
Перевод: Г. Плисецкого
• Не дрогнут ветки. ночь. я одинок.
Во тьме роняет роза лепесток.
Так — ты ушла! И горьких опьянений
Летучий бред развеян и далек.
Перевод: Г. Плисецкого
• С той горсточкой невежд, что нашим миром правят
И выше всех людей себя по званью ставят,
Не ссорься! Ведь того, кто не осел, тотчас
Они крамольником, еретиком ославят.
Перевод: Г. Плисецкого
• О небо! К подлецам щедра твоя рука:
Им — бани, мельницы и воды арыка,
А кто душою чист, тому лишь корка хлеба;
Такое небо — тьфу! Не стоит и плевка.
Перевод: Г. Плисецкого
• Когда б я властен был над этим небом злым,
Я б сокрушил его и заменил другим,
Чтоб не было преград стремленьям благородным
И человек мог жить, тоскою не томим.
Перевод: Г. Плисецкого
• Чтоб богу угодить, глушить полезно ропот.
Чтоб людям угодить — полезен льстивый шепот.
Пытался часто я лукавить и хитрить,
Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
Перевод: Г. Плисецкого
Источник
Литературный дневник — лист 3 — Омар Хайям
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК – ЛИСТ 3 — ОМАР ХАЙЯМ
Мысли Омара Хайяма над миром витают,
Мудростью слОва его РубаИ восхищают!
И по сей день подтверждение жизнью находят –
Ночь ли спускается, солнце ли всходит…
= = =
НЕКОТОРЫЕ РУБАИ ОМАРА ХАЙЯМА:
«Мы – цель и высшая вершина всей вселенной,
Мы – наилучшая краса юдоли бренной,
Коль мирозданья круг есть некое кольцо,
В нём, без сомненья, мы – камень драгоценный.»
(Перевод О.Румера)
— — —
«И тот, кто молод, и тот, кто сед.
Из мира все уйдут друг другу вслед.
А царство мира всё ничьё, как прежде!
Кто был – ушёл; придут – и вновь их нет.»
(Перевод А. Старостина)
— — —
Другой перевод этого четверостишия:
«И старые и юные умрут,
Чредой уйдут, побыв недолго тут.
Нам этот мир даётся не навеки.
Уйдём и мы, и те, что вслед придут.»
(Перевод Дм. Седых)
— — —
«Жизнь пронесётся, как одно мгновенье,
Её цени, в ней черпай наслажденье.
Как проведёшь её – так и пройдёт,
Не забывай: она твоё творенье.»
(Перевод Ц. Бану и К. Арсеневой)
— — —
« Океан, состоящий из капель, велик,
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход не имеет значенья.
Просто муха в окно залетела на миг.»
(Перевод Г Плисецкого)
— — —
Переводы четверостиший взяты из сборника «Омар Хайям. Рубаи»
Изд. «Советский писатель» 1986 год.
= = =
Любое, что ни взять –
Хоть камень! – тленно!
Мы — лишь пылинки во Вселенной!
Но с этим просто нам смириться нужно…
И Жизнь – достойно проживать!
( это не Хайям – это Я!)
Источник
1188. Цель Бытия и всей вселенной
Цель Бытия и всей вселенной – это мы,
Познанья камень драгоценный – это мы.
И, если мирозданье уподобить перстню,
Узор на камне, несомненно, – это мы.
* * *
Цель вечная движенья миров Вселенной – мы.
В глазу рассудка ясном зрачок мгновенный – мы.
Похож на яркий перстень летящий круг миров.
На перстне этом быстром узор нетленный – мы.
Перевод: Т. Зулъфикаров
* * *
Светоч мысли, сосуд сострадания – мы.
Средоточие высшего знания – мы.
Изреченье на этом божественном перстне,
На бесценном кольце мироздания – мы.
Превод: Г. Плисецкий
* * *
Цель сотворенья мира – это мы,
И разума глаза – конечно, мы.
Круг мирозданья – перстень. Без сомненья,
Узор на камне перстня – это мы.
Перевод: X. Манувахов
* * *
Венец и цель всего творенья – мы.
Во взоре мудром соль прозренья – мы.
Круг мироздания подобен перстню,
А вязь на камне, без сомненья – мы.
Перевод: Т. Варки
* * *
Быть целью Бытия и мирозданья — нам,
Всевидящим умом, лучом познанья — нам.
Пойми же, человек, что круг вселенной — перстень,
Где суждено сверкнуть алмазной гранью — нам!
Перевод: И. Голубев
* * *
Конечно, цель всего творенья — мы,
Источник знанья и прозренья — мы.
Круг мироздания подобен перстню,
Алмаз в том перстне, без сомненья, — мы.
Перевод: В. Державин
* * *
Мы – цель и высшая вершина всей вселенной,
Мы – наилучшая краса юдоли бренной,
Коль мирозданья круг есть некое кольцо,
В нем, без сомнения, мы – камень драгоценный.
Перевод: О. Румер
* * *
Венец всего творенья – это мы.
И острой мысли зренье – это мы.
И если мира круг подобен перстню,
То камня украшенье – только мы.
Перевод: Д. Ленков
* * *
Сомненья нет, что цель творенья – мы,
Что разума источник зренья – мы.
И если мирозданье наше – перстень,
То лучшее в нём украшенье – мы.
Перевод: Н. Стрижков –1
* * *
Цель творца и вершина творения – мы,
Мудрость, разум, источник прозрения – мы.
Этот круг мироздания перстню подобен, –
В нём гранёный алмаз, без сомнения, – мы.
Перевод: Н. Стрижков–2
* * *
Утверждаю: вершина творения – мы,
Светоч разума, вспышка прозрения – мы.
Если с перстнем сравнить этот круг мирозданья,
Лучший камень его, без сомнения, – мы.
Перевод: Г. Семёнов
* * *
Вершина, цель всего творенья – мы,
У разума источник зренья – мы.
Круг мирозданья – перстень, тот, в котором
Бесценный камень, без сомненья, – мы.
Перевод: Д. Седых
* * *
Цель мироздания всего, в том нет сомненья, – мы.
Вся суть провиденья ума, свет всепрозренья – мы.
Коловращенье мира – вот волшебный перстень жизни.
И вырезанные на нём изображенья – мы.
Превод: Л. Пеньковский
* * *
Без спору, цель всего творенья – мы,
И разума источник зренья – мы,
Круг мирозданья уподобим перстню,
В том перстне лучший из каменьев – мы.
Перевод: И. Алиев
* * *
В подлунном мире цель творенья – мы,
Для разума источник зренья – мы.
Круг мирозданья нашего – как перстень,
В нём лучший камень, без сомненья, – мы.
Перевод: В. Васильев
* * *
Я полагаю: смысл всего творенья – мы.
В глазах у Разума источник зренья – мы.
А вечный круг Вселенной – перстень драгоценный,
Где камень наилучший, без сомненья, – мы!
Перевод: С. Словенов
* * *
Я откроюсь тебе: цель творения – мы.
Ненасытного разума зрение – мы.
Этот круг мироздания перстню подобен.
Лучший камень в его инкрустации – мы.
Превод: И. Евса
* * *
Цель и венец Его творенья – мы,
Вершина мысли, миг прозренья – мы.
Круг мирозданья – драгоценный перстень,
В нём лучший камень, без сомненья, – мы!
Перевод: М. Ватагин
* * *
Цель мира – мы: так скажет мудрый.
Весь мир, сомкнувшийся кольцом,
Есть только перстень изумрудный,
А мы – резьба на камне том.
Перевод: А. Грузинский
* * *
Мы цель созданья, смысл его отменный,
Взор Божества и сущность зрячих глаз.
Окружность шара – перстень драгоценный,
А мы в том перстне – вправленный алмаз.
Перевод: К. Бальмонт
В оригинале:
* * *
Цель всего творения – мы,
В глазах разума источник зрения – мы.
Этот круг мироздания – словно перстень,
Без всякого сомнения лучший камень его инкрустаций – мы.
Подстрочный перевод: Р.М. Алиев М.-Н.О. Османов
* * *
Цель всей вселенной мы есть,
В глазах мудрости драгоценные камни познания мы есть.
Этот круг мироздания подобен перстню,
Без всякого сомнения рисунок /на/ драгоценном камне его /перстня/ мы есть.
Дословный перевод: Г. Самарина
Оригинал:
* * *
Ма;суд зи ;умла офариниш моем,
Дар чашми хирад ;ав;ари биниш моем.
Ин доираи ;а;он чу ангуштар; аст,
Бе ;е; шаке на;ши нигинаш моем.
Источник
Хайям – наш современник. Восточные мотивы
Алексей Аимин
Переработанный вариант книги «С Хайямом», изданной в 2010 и 2013 годах.Однажды в теплой компании прочел свое рубаи:Я не дурак, но к своему стыдуне знаю, в ад ли, в рай ли попаду?Хотя и там, и там полно знакомых,а это значит – я не пропаду!И тут же вопрос:– Омар Хайям?Кивнул, ведь это же высшая оценка, о которой только можно мечтать! Но все же решил во всем разобраться, из чего и вышла эта книга.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Хайям – наш современник. Восточные мотивы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
В глубины творчества
Некоторое время в Европе Хайяма-ученого и Хайяма-поэта считали совершенно разными людьми. Но при исследовании черновиков научных трудов на полях рукописей были обнаружены и его стихи.
Находясь в свите Малик-шаха, Хайям много общался с придворными поэтами, писавшими дифирамбы султану. Конечно, он мог составить им конкуренцию, но не любил лесть и славословие. Его раздражали растянутые оды с обилием повторяющихся титулов.
Хайяму по душе были короткие формы, которыми до него прославились Рудаки и Фирдоуси.
Особенно Хайяма привлекла форма рубаи со свободной третьей строкой. Более серьезно Хайям занялся творчеством во второй половине жизни, когда уже не мог заниматься научными исследованиями. Об этом говорят и сами рубаи, в которых отражены взгляды зрелого и мудрого человека.
В Хорасане, где проживал Хайям, уже более 300 лет главной религией являлся ислам. Он уже не насаждался огнем и мечом, как во времена первых арабских завоеваний. В прошлом остались и привилегии первых мусульман: глава семейства, принявший ислам, на всю жизнь освобождался от налога, а его сыновья платили лишь половину.
Через столетие после прихода ислама, во времена правления багдадского халифа Гарун аль-Рашида, в Средней Азии и Хорасане было сделано послабление трем другим религиям: христианству, иудаизму и зороастризму. Но при этом «неверные» не имели права занимать какие-либо должности и рассчитывать на налоговые послабления. В лучшем случае иноверцы были ремесленниками или мелкими торговцами, а в большинстве своем это была окраинная беднота.
Уже с детских лет Хайям на память знал Коран, мог дать толкование любого аята, и потому ведущие теологи Востока не считали зазорным обращаться к нему с вопросами. Отсюда и возникло одно из первых громких званий Хайяма — Плечо Веры.
А еще Хайям был хорошо знаком и с учением Заратустры. Зороастрийцы славились своими глубокими познаниями в астрономии и преклонение перед безбрежностью космоса в творчестве Хайяма оставило заметный след:
Ночь. Брызги звезд. И все они летят,
Как лепестки Сиянья, в темный сад.
Но сад мой пуст! А брызги золотые
Очнулись в кубке… Сладостно кипят.
Зороастрийцы в те времена жили в трущобах на окраинах мусульманских городов. Многие из них содержали кабачки, где торговали вином, и именно они были главными почитателями веселого «винного» творчества Хайяма.
Сторонники Заратустры считали себя хранителями природы и ее даров, а вино для них являлось предметом религиозного культа. Ислам употребление вина строго запрещал, но местные правители на поведение иноверцев закрывали глаза.
Хайям разделял представление зороастрийцев и в том, что добро и зло на Земле находятся в равновесии: каждому хорошему богу у них противостоял злой.
Хайям был знаком и с другими религиями. Он изучал Библию, о чем можно судить по таким строчкам:
Весна, желанья блещут новизной.
Сквозит аллея нежной белизной.
Цветут деревья — чудо Моисея…
И сладко дышит Иисус весной.
Весна. Иранская миниатюра
Правда, подобные рубаи в его творчестве можно пересчитать по пальцам. Видимо, Хайям, не принимавший философии смирения, в Библии также не нашел того, что искал.
Противоречия в творчестве великого поэта до сих пор остаются загадкой. Хотя ни для кого не секрет, что вечный поиск истины — это удел всех выдающихся людей. Брокгауз и Ефрон пишут о духовных поисках Хайяма:
«Его не удовлетворяет ни одна из позитивных религий, которые в его глазах не выше и не ниже ислама».
Самое интересное, что Омар Хайям никогда не отрицал существования Бога и постоянно обращался к нему. Однако Бога он воспринимал лишь как творца и частенько дерзил:
«Я — безбожник. Таким сотворил меня Бог».
Такое место в мире его устраивало. Но безбожников в то время опасались и сторонились.
Правда, поэт не переставал восхищаться окружающим миром и главным венцом Божьего творения всегда считал человека:
Мы — цель и высшая вершина всей вселенной,
Мы — наилучшая краса юдоли бренной;
Коль мирозданья круг есть некое кольцо,
В нем, без сомнения, мы — камень драгоценный.
Хайям благодарит Бога за сотворенный мир, одновременно укоряя его за невмешательство в жизнь человечества. Все и иудеи и мусульмане ждали посланника от него — мессию, который наведет порядок от его имени.
Христиане хоть и дождались Иисуса Христа, который взял на себя грехи и тем самым спас человечество, но порядка в мире особо не прибавилось. Поэтому Хайям предпочитал быть безбожником.
В любом государстве, при любой религии он видел одно и то же: земные блага распределялись отнюдь не по достойным делам и намерениям:
О небо, к подлецам щедра твоя рука:
Им — бани, мельницы и воды арыка;
А кто душою чист, тому лишь корка хлеба.
Такое небо — тьфу! Не стоит и плевка.
Такие вольности в высказываниях свидетельствуют о том, что Хайям не боялся гнева небес.
Не имея не только серьезных прегрешений, но и помыслов, он готов был предстать перед Богом в любую минуту:
От страха смерти я, поверьте мне, далек:
Страшнее жизни что мне приготовил рок?
Я душу получил на подержанье только
И возвращу ее, когда наступит срок.
Правда, во многих произведениях выражены и явно материалистические взгляды Хайяма-ученого. Как математик и астроном, он прекрасно понимал ничтожность человека перед Вселенной. Да и самого себя тоже считал песчинкой в огромном бархане:
Тревога вечная мне не дает вздохнуть,
От стонов горестных моя устала грудь.
Зачем пришел я в мир, раз — без меня ль, со мной ли —
Все так же он вершит свой непонятный путь?
Однако, сознавая ничтожность отдельной личности, Хайям никогда не поддавался пессимизму и не опускал руки, выступал против эгоизма, ханжества и лицемерия, проповедовал истинные моральные ценности:
Закрой Коран. Свободно оглянись.
И думай сам. Добром всегда делись.
Зла — никому не помни. А чтоб сердцем
Возвыситься — к упавшему нагнись.
Такие крамольные высказывания Хайяма ставили в тупик его современников, особенно защитников веры. Уже при жизни творчество поэта было под строгим запретом. Однако его рубаи жили своей жизнью, словно вылетевшие из гнезда птицы. Они тайно переписывались, передавались устно и были известны во всем арабском мире.
Во дворце. Иранская миниатюра
Из-за такого народного признания во второй половине жизни Хайям находился в опасности. Его многочисленные противники требовали строгого наказания безбожника и вольнодумца. Очень быстро забылись его былые заслуги и прошлые величественные звания:
— Знаток греческой науки,
— Царь философов Востока и Запада.
Возможно, потому уже в достаточно преклонном возрасте Хайям совершил хадж в Мекку.
Недоброжелательный биограф поэта Ибн Ал-Кифти так комментировал это событие:
«…придержав поводья своего языка и пера, из страха, а не из благочестия».
Другой современник выразился еще конкретнее:
Не исключено, что Хайям еще и хотел испытать на себе действие исламских святынь. Видимо, они на него не подействовали.
Неизвестно, написано вот это рубаи до паломничества или после, но можно представить внутреннее состояние поэта по горечи и безысходности, которые он вложил в эти строчки:
Один Телец висит высоко в небесах,
Другой своим хребтом поддерживает прах.
А меж обоими тельцами — поглядите, —
Какое множество ослов пасет Аллах!
Обогнав время на многие столетия, Хайям постоянно терзался сомнениями. Во всех канонических религиях его пытливый ум находил множество противоречий. Например, в каждой из них был свой рай.
Прекрасный логик и политик мучился на первый взгляд простыми вопросами.
Неужели и на Небе людей ждут те же разногласия и раздоры?
Куда же тогда попадут безгрешные иноверцы?
Никто из окружавших Хайяма людей, даже самых мудрых, вряд ли мог ответить на такие вопросы. Потому он и направлял их к Богу, делая это достаточно дерзко, не боясь укорять за несправедливость, творящуюся на земле:
Добро и зло враждуют: мир в огне.
А что же небо? Небо — в стороне.
Проклятия и яростные гимны
Не долетают к синей вышине.
Казалось, что он этим хочет вызвать огонь на себя, получить от Бога хоть какой-то знак. Но ответа не было. Хайяму оставалось соглашаться с эпикурейцами, ведь древние греки представляли Бога лишь как величественного наблюдателя.
Среди их высказываний можно найти и такое:
разве будет мудрый вмешиваться в дрязги глупцов?
Многие исследователи относят Хайяма к пантеистам. Со временем он действительно пришел к выводу: Бог всеобъемлющ и совершенно недосягаем для человеческого разума, потому он не может вписываться в какие-то образы. А познать можно лишь его маленькую частичку, заключенную в самом себе:
«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворе мирозданья,
Ад и рай — это две половины души.
Тема веры в творчестве Хайяма довольно значительна, но она не заслоняла ему окружающую действительность.
С не меньшим интересом он вникал в суть жизни и в сущность самого человека. И если человек ему был в какой-то мере понятен, то с общественным устройством нравственные принципы и логика Хайяма находились в явном противоречии. Попытки стать таким же, как все, у него заканчивались неудачно:
Чтоб угодить судьбе, глушить полезно ропот.
Чтоб людям угодить, полезен льстивый шепот.
Пытался часто я лукавить и хитрить,
Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
Потому единственное, что мудрый Хайям мог противопоставить существующим законам общества и религиозным канонам, — это призывать людей ценить жизнь. В рубаи он воспевал любовь к земле предков, родному дому, природе, женскую красоту и свободу чувств:
Дай вина! Здесь не место пустым словесам.
Поцелуи любимой — мой хлеб и бальзам.
Губы пылкой возлюбленной — винного цвета,
Буйство страсти подобно ее волосам.
Эту же мысль озвучил и французский ориенталист Дж. Дермстетер:
«… это бунт против Корана, против святош, против подавления природы и разума религиозным законом. Пьющий для поэта — символ освободившегося человека, попирающего каноны религии».
Все противоречия в своей мятущейся душе Хайям унес с собой. По рассказам его учеников, он исполнил молитву на сон грядущий, положил земной поклон и, стоя на коленях, произнес:
«Боже! По мере своих сил я старался познать Тебя. Прости меня! Поскольку я познал Тебя, постольку я к Тебе приблизился».
С этими словами на устах поэт, философ и ученый умер.
В исследованиях жизни и творчества Омара Хайяма еще рано ставить точку. До сих пор находятся новые письменные свидетельства о жизни великого поэта Востока. До сих пор окончательно не установлен объем творческого наследия Хайяма. Литературоведы до сих пор дискутируют: одни считают, что он написал несколько сотен, другие же — несколько тысяч рубаи. К тому же и сам Хайям оставил нам вот такие загадочные строчки:
что я заключил в сокровенной тетради,
От людей утаил я своей безопасности ради.
Источник