Люди за солнцем как снимали
К сожалению, вы используете слишком старый браузер. Обновите его, либо смените на другой. Это бесплатно!
Светлый фильм Михаила Калика «Человек идёт за солнцем» вышел в 1961 году. Юрий Швец проделал замечательную работу: внимательно изучил путь главного героя и переснял почти все места, где побывал мальчик Санду!
Сюжет и смысл фильма обсуждать не будем, остановимся здесь на том, что снят он был в Кишинёве. И так как основа сюжета — это путешествие мальчика Санду (Нику Кримнус) за солнцем по всему городу, то на кадры попало много кишинёвских видов самого начала 1960-х гг.
Если внимательно изучить путь Санду за солнцем, то становится ясно, что мальчик передвигался по настоящему городу хаотически, появляясь и исчезая в разных его уголках. Режиссёр и не ставил своей целью передать близкий к действительности маршрут, поэтому и мы на этом не будем заострять внимание. Более того, есть сцены, снятые и не в Кишинёве (стадион, например).
Удалось переснять почти все места, за исключением некоторых неясных и труднодоступных (например, крыша Примэрии, или Центральный рынок, столь же заполненный людьми, как и сейчас; стройка и т.д.).
Отправляемся за Солнцем!
Утро, начало путешествия. Нынешний бульвар Штефана чел Маре у Городского Сада между улицами Театральной и Бэнулеску-Бодони:
«Покупайте лотерейные билеты! не проходите мимо своего счастья!… За 30 копеек».
«Сколько у Вас счастья, дядя!»
Дядя продаёт лотерейные билеты у нынешнего входа в Примэрию:
«А что это такое “Лёха”?» — вопрос, за который Санду получил крепкий шелбан от рыжего хулигана Лёхи.
«ЛЁХА + КАТЯ=». У спуска по гранитной лестнице к нынешнему озеру Валя Морилор (тогда Комсомольскому) со стороны Госуниверситета.
Каменную скамейку время не пощадило:
Далее сцена с роддомом. Мучающийся от неизвестности отец останавливает Санду у Соборного Сквера и предлагает ему 10 порций мороженого за простенькую работу — добыть информацию о своём новорожденном ребёнке из роддома. Санду справляется и получает своё мороженое.
Затем разноцветные воздушные шарики привлекают внимание Санду, а стройные ножки девушки — случайного прохожего. Нынешняя улица Пушкина, между деревьями сквера проглядывает Собор.
За девушкой они проследовали аж до театра им. А. С. Пушкина (нынешний театр М. Эминеску):
Познакомиться не удалось, девушку увёз её парень на мотороллере. Разочарование:
Дальше Санду попадает на Центральный Рынок (сцены с арбузами и каскадёром-мотогонщиком, которого сыграл Евгений Евстигнеев). Рынок сейчас выглядит почти так же, разве что бочек с вином нет.
После рынка Санду попадает в кабину к водителю грузовика, который везёт его к Солнцу, потому что ему по пути. Водитель Лёвка 3 раза уже объехал земной экватор — «… и без капитального ремонта!». Но, заметив свою сестру Викторицу с незнакомым мужчиной, Лёвка забывает обо всем и выскакивает из машины.
Выскакивает на нынешней Площади Великого Национального Собрания прямо у Святых Ворот (Арки):
Лёвка со скандалом увёз Викторицу, а Санду, парень Викторицы и дедушка в тюбетейке («Вот молодёжь пошла-то!») стоят у Арки и смотрят им вслед:
Солнце приводит мальчика на масштабную стройку жилых кварталов, после чего Санду попадает в Городской Сад (парк им. А. С. Пушкина, парк им. Штефана чел Маре). Там мальчика замечает милиционер Рикэ и отчитывает его: «Сегодня ты за солнцем пошёл, завтра билетами в кино спекулировать начнёшь, а потом… вообще в кусок бандита превратишься! Или, не дай Бог, в стилягу». То есть, для милиционера Рикэ, стиляга (а по-нашему, это будет, наверное, хипстер) — самое страшное, что может случиться с маленьким мальчиком в этом суровом мире.
В парке они встречают Ленуцу. Она поливает клумбу у памятника А. С. Пушкину:
Милиционер Рикэ прихорашивается и оставляет Санду на скамейке у фонтана:
Рикэ — «не какой-нибудь там младший сержант, которого ставят на пост где-то в районе Гуцулёвки» (старый район на окраине тогдашнего Кишинёва), и Ленуца, скучающая по своим родным местам у Редюл-Маре:
Милую картину общения прерывает начальник Ленуцы, который ругает её за то, что она «тут свою деревню разводит», и ломает посаженный ею в парке подсолнух — цветок солнца. «Трудящимся нужны розы и хризантемы, а не какие-нибудь там технические культуры». Милиционер Рикэ не может заступиться за свою девушку, и Санду берётся за это сам:
Начальника Ленуцы играет Анатолий Папанов. Санду удаётся его наказать и безнаказанно убежать.
На Аллее Классиков:
Сцена с ярыми футбольными болельщиками — безногим чистильщиком обуви и лысеющим парикмахером. Угол нынешних улиц Эминеску и Бернардацци:
«Не тот футбол сейчас! Да, не тот!» — голос дедушки многим покажется знакомым. Ещё бы, ведь его озвучивал сам Георгий Милляр:
Солнце скрывают тучи. Мальчик у водонапорной башни (угол нынешних улиц Матеевича и Бэнулеску-Бодони):
Похоронная процессия на бульваре Негруцци — «человек умер». Таксисты провожают своего коллегу в последний путь.
«Дяденька, что такое незабвенный?»
Санду снова оказывается у Комсомольского озера (нынешнее Валя Морилор).
На каскадной лестнице:
Здесь солнце снова проглядывает из-за туч, мальчик продолжает своё путешествие за ним:
Далее следует сцена на стадионе, которая была снята не в Кишинёве. Там, на стадионе, Санду застаёт закат солнца и бродит по вечернему городу до тех пор, пока усталость не берёт своё. Мальчик засыпает у одного из львов Городского Банка (нынешний Органный Зал) и видит сон, в котором фигурируют люди, которых он повстречал за этот длинный день.
Спящего Санду ранним утром подбирает военный музыкант. Угол нынешних бульвара Штефана чел Маре и улицы Влайку Пыркэлаба:
Мальчик рассказывает музыканту о том, как ходил за солнцем. Перекрёсток тех же нынешних бульвара Штефана чел Маре и улицы Влайку Пыркэлаба, но уже другой угол в сторону улицы Эминеску:
Музыкант внимательно слушает Санду и успокаивает его, объяснив, что он на самом деле обошёл вокруг Земли, вернувшись вместе с солнцем на то же самое место. При этом собеседники каким-то образом оказались у Арки, хотя и шли в другую от неё сторону:
Солнце восходит и мальчик заканчивает своё кругосветное путешествие там, где и начал — во дворе своего дома.
О чём с ним говорили родители — осталось за кадром.
Источник
Красота советского детства: фильм «Человек идет за солнцем»
В 1961 году вышел фильм «Человек идет за солнцем» реж. Михаила Калика. История об одном дне мальчика, который отправился в кругосветное путешествие за солнцем, вызвала партийные разногласия, режиссера упрекали в безыдейности. Руководители партии молдавской ССР запретили выход фильма в прокат, высказавшись: « Что тут показано? Мальчик бегает… идёт на Запад, между прочим. » Премьера картины состоялась после того, как ее авторы самовольно вывезли копию в багажнике и показали ее председателю Союза Кинематографистов.
Что же не понравилось партии МССР? Остается загадкой. Один мальчик узнает от учителя, что если пойти за солнцем, то можно обойти всю Землю и вернуться в то же место, откуда ушел, и отправляется в путешествие. Сюжет фильма — это набор историй, зарисовок из жизни взрослых, которые увидел мальчик в своем однодневном походе. Зарисовки все яркие и поучительные. Здесь и бесстрашный каскадер-мотоциклист, который млеет и боится перечить жене, безногий башмачник ветеран войны, нетерпеливый отец, пытающийся узнать пол родившегося малыша, и много других забавных и грустных сцен, все из которых необыкновенно красивы.
Фильм полон солнца, не зря его знаменуют началом оттепели и новой советской эстетики. Он красочный и по-летнему теплый, наполненный любовью ко всему живому. Негативные персонажи в нем показаны мягко и по-доброму, даже назидательно. А волшебная музыка Таривердиева Микаэля подчеркивает суетливость жизни и волшебство детства.
Остается непонятным, какие идеологические разногласия вызвал картина. Она буквально в каждом кадре источает любовь к родному городу, его жителям, Родине и жизни вообще. Четко ощущается, что фильм снят в другую эпоху с совсем другой культурой и людьми.
Кому стоит смотреть?
Всем, кто любит советское кино. Взрослые испытают приятную и теплую ностальгию, а детям понравится яркость и сказочность. Фильм легким и простым языком раскрывает сущность жизни, любви и доброты.
А вам понравился этот фильм? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал, и вы непременно узнаете о других малоизвестных находках, заслуживающих внимания. Если не согласны со статьей — поделитесь своим мнением в комментариях.
Источник
Алексей Васильев о фильмах Михаила Калика и воздухе 1960-х
В кинотеатре «Иллюзион» заканчивается ретроспектива Михаила Калика, автора знаковых фильмов 60-х «До свидания, мальчики» и «Любить…». Этим двум громким картинам предшествовал «Человек идет за солнцем» — фильм менее известный, но считающийся отправной точкой одновременно и для оттепельного, и поэтического, и нововолнового советского кино
1961 год. В летнем солнечном воздухе, вдоль зеленых скверов Кишинева плывут три воздушных шарика — красный, желтый и синий. От полуденной толпы отделяется шестилетний мальчик, катящий перед собой обруч, и, сменив траекторию, устремляется за шариками как приклеенный. Это понятно. Но среди прохожих находится еще один человек, который меняет свою траекторию, чтобы следовать шарикам,— и это совершенно взрослый молодой человек. Дело в том, что шарики несет в руке девушка, одетая в костюм-шанель, и у девушки красивые ножки. У лестницы, ведущей к театру Пушкина, девушка подсаживается на заднее сиденье к поджидавшему ее мотоциклисту и исчезает из виду. Бок о бок остаются стоять двое — парень и мальчик, которым внезапно стало некуда идти. У них совершенно одинаковое выражение лица — людей, на глазах у которых только что растаяла мечта.
Фильм «Человек идет за солнцем» весь собран из таких вот фокусов о знаке и значении, маленьких структуралистских игр в неоднородность прочтения. Связывает эти эпизоды фигура мальчишки, который, услышав, что будто если пойти за солнцем, то обойдешь вокруг Земли и вернешься туда, откуда вышел, решил проверить сказанное эмпирическим путем. Прогулял он аж до рассвета, и зрители фильма, которым предлагается побыть свидетелями этой кишиневской одиссеи, вынесут урок, что вещи сами по себе ничего не значат — значение всегда в глазах смотрящего. Вот, например, подсолнух в городском саду. Для высадившей его здесь молодой работницы (Лариса Лужина) он — согревающий теплом домашнего очага символ родины, долины Редю-Маре, откуда она с такой неохотой вернулась в город после недавних праздников. А для ее начальника (Анатолий Папанов) — технологическая культура, совершенно негодная для отдыха горожан. Для мальчика же подсолнух — это брат из мира растений, потому что, как и он сам, весь день поворачивается вслед за солнцем.
Или вот покойник. Для окрестных мальчишек, несущихся со всех дворов к проспекту, по которому движется процессия с гробом, с радостным воплем «Похороны!»,— сенсационное действо с оркестром и жутковатой фигурой мертвеца. Для коллег покойного, таксистов, которые остановились и гудят в клаксоны,— потеря друга. Для функционеров таксопарка, несущих венки, обливаясь потом,— физическая обуза с повышенным кардиологическим риском. Ну а наш герой бегает вокруг венков и изводит этих потеющих функционеров вопросом: «А что такое „незабвенный»?» — вычитав на траурной ленте новое слово.
«Человек идет за солнцем» натыкается на тот же синдром «правды в глазах смотрящего» в кинопрессе. Специалисты неизменно называют ее «первой ласточкой» то одного, то другого направления. Что интересно, сам фильм сейчас мало знают, а вот имена из направлений, к которым его относят, на слуху. Скажем, был он и первой ласточкой поэтического кино — это где Параджанов и Ильенко. И оттепельного — это уже к Хуциеву и Шпаликову. И — шире — советской «новой волны», объединяющей всех вышеперечисленных с такой величиной, как Тарковский. Однозначно «Человек идет за солнцем» принадлежит к породе тех типичных для начала 60-х лент, которые предлагали увидеть мир глазами ребенка,— не только у нас, в «Сереже» (1960) и «Ивановом детстве» (1962), но и во Франции («400 ударов», 1959), Англии («Козленок за два гроша», 1955), а уж Италия отрепетировала этот взгляд еще на заре неореализма в «Похитителях велосипедов» (1948). Потребность в распахнутых глазах понятна: послевоенный мир ждал счастья, а получил всего лишь благополучие, оттого через 15 лет и возникло желание опомниться, отряхнуться, уличить обман, вскрыть подлог и все исправить — а для этого нужен не подвергшийся коррупции взрослой жизни взгляд. В фильме Калика исправление идет по линии спора, одновременно смешливого и пристального в своей детской неуемности с прежней, оставшейся от сталинской системы установкой, что есть только одна система ценностей, одно видение, одна правда. Нет, не одна. Одна девушка — две правды. Подсолнух — уже три. А покойник потянет на все четыре.
Что касается систем ценностей, в которые вписывают картину исследователи, то тут важно, кого из авторов фильма исследователь ставит во главу угла. Если «Человека» называют «ласточкой оттепели», то речь, очевидно, о режиссере, Михаиле Калике, создателе редкого советского фильма с ясно артикулированной рефлексией еврейства «До свидания, мальчики» (1964). Он разделил авторскую интонацию поколения — вольную, разболтанную, нечеткую, которая после оптимистичного старта, когда развинченная повадка фильмов «шестидесятников» транслировала юношеские дурашливость и оптимизм, по мере 60-х становилась сперва трагичнее, потом апатичнее, пока, наконец, черно-белое изображение в приступе реванша разочарования не вытеснило из их фильмов цвет. Конфликты с начальством затрудняли выпуск новых картин на экраны, их перерабатывали или вовсе клали на полку. Так, в начале 70-х Калик уехал в Израиль, после того как его свежую киноработу «Любить…» (1968), разговор о любви, сделанный по годаровскому принципу социального анкетирования, без его ведома выпустили перемонтированной, избавив от библейских цитат и присутствия в кадре молодого Александра Меня, а телеспектакль по пьесе Артура Миллера «Цена» попросту не показали.
Если же фильм считать провозвестником поэтического кино — тут на первый план выходит фигура оператора Вадима Дербенева. Вскоре после «Человека» он пойдет в режиссеры и создаст молдавское поэтическое кино («Путешествие в апрель», 1962; «Последний месяц осени», 1965). Но эта оторопь перед пейзажем, вкус к стилю, предпочтение жесту, а не поступкам не оставит его и в 80-х, когда он возьмется за английские детективы, создав роскошный образец киноготики «Женщина в белом» (по Уилки Коллинзу), весь из туманов, мха в кирпичной кладке и неясных фигур, и нафантазировав в «Тайне „Черных дроздов»» (по Агате Кристи) такую тэтчеровскую Англию, какой никогда не было, но какой она только и могла быть, если взогнать ее, как гомункула, из репортажей тогдашних программы «Время» и «Международной панорамы». Строго говоря, и Кишинев в «Человеке» — это во многом операторски нафантазированный Кишинев. Там есть и откровенный подлог: некоторые виды — стадион, закат над мокрой мостовой — снимались в Ленинграде. Многие образы — строительный кран в круге красного солнца — взяты напрокат из карандашных иллюстраций к журналам «Смена» и «Огонек». Да и сам облик фильма, весь его слегка «загорелый» цвет, являет собой киноэквивалент тогдашней журнальной полиграфии, особенно в тех сценах, где вслед за главным героем Дербенев предлагает глядеть на мир через разноцветные стеклышки.
Жизнеподобие этой картины откровенно обманчиво. Оно взято не из знания непосредственно жизни, а из журналов и фильмов. Ближе к закату, в сцене, где девушки танцуют на стадионе, совсем уж феллиниевской становится музыка Микаэла Таривердиева, постоянного соратника Калика, сочинившего для «Человека» крученую песню на стихи Семена Кирсанова «У тебя такие глаза, будто в каждом по два зрачка, как у самых новых машин… У тебя двойные глаза!». Этот чистый образец ресторанного модернизма 60-х звучит на фоне ночного неона вывески ресторана «Кишинев» и моря из фонарей и фар, словно расплывшихся в глазах прослезившегося пьяницы. Сам Таривердиев в воспоминаниях утверждал, что лента делалась под влиянием французской «новой волны» — и в первую очередь Луи Маля. Так понятнее, откуда взялся цветовой лейтмотив фильма — горчичная майка главного героя,— как эхо рыжей майки маленькой героини «Зази в метро». И почему Таривердиев первым среди советских кинокомпозиторов отказался в оркестровке от струнных и дал соло редким инструментам вроде клавесина — следуя завету революционного саундтрека Майлза Дэвиса к «Лифту на эшафот», тоже про брожение по городу, только ночное, и не мальчика, а взрослой женщины. Желание вписывать эту картину в «новую волну» объяснимо и оправдано — с той только оговоркой, что Калик, Дербенев и Таривердиев не изобретали новый язык, но включали в свой фильм уже готовые языковые конструкции модного европейского кинематографа. То есть совершали акт постмодернизма — только отделяло их от объектов цитирования не прошедшее время, а надорванный оттепелью и не такой уже железный, но все же занавес. Как ни странно, это эпигонство вышло не только талантливым, но и обаятельным: в своем обезьянничанье авторы совпали со своим героем, шестилетним мальчишкой, эстетика фильма оказалась равна его главному персонажу.
Вообще, со временем все несовершенства картины, в том числе принципиальные (главный актер, например, слишком уж какой-то корректный ребенок, примерно как с плаката «Мойте руки перед едой»), вдруг стали работать на него. Спустя 57 лет фильм обрел ценность антикварной вещи, передающей очарование своей эпохи. И дело не в какой-то его особой жизненности, которая как раз хромает. Но вот про угол зрения, про то, каким хотели видеть свое время тогдашние молодые таланты, эстеты, которым книжки и фильмы заслонили реальность, этот фильм сообщает абсолютную, бесстыжую правду. Модное западное кино — цветное стеклышко, через которое они смотрят на Кишинев 1961 года. Когда ночь скрыла все, кроме неона, фар и фонарей — одинаково киногеничных во всех городах мира,— ничто не мешает посреди молдавской столицы вспомнить джаз и представить себя Жанной Моро посреди Парижа в полюбившемся фильме Луи Маля. Так и работает этот фильм, его осуществленная правда. Как того и желали авторы, он становится иронической поэмой о единственной правде в глазах смотрящего,— только в отношении их самих.
«Иллюзион», 23 ноября, 20.00; 27 ноября, 13.00
Источник