О ветер со склона Фудзи! Принес бы на веере в город тебя, Как драгоценный подарок.
Всюду ветки сосен у ворот. Словно сон одной короткой ночи — Промелькнули тридцать лет.
«Осень уже пришла!» — Шепнул мне на ухо ветер, Подкравшись к постели моей.
Иней его укрыл, Стелет постель ему ветер… Брошенное дитя.
На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер.
Сегодня «травой забвенья» Хочу я приправить мой рис, Старый год провожая.
Все выбелил утренний снег. Одна примета для взора — Стрелки лука в саду.
Как разлилась река! Цапля бредет на коротких ножках По колено в воде.
Тихая лунная ночь… Слышно, как в глубине каштана Ядрышко гложет червяк.
Богачи лакомятся вкусным мясом, могучие воины довольствуются листьями и кореньями сурепки. А я – я просто-напросто бедняк
Снежное утро, Сушеную рыбу глодать одному — Вот моя участь.
Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава. Мудро сказал в старину один человек: «Столица Чанъань – издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег». Я тоже так думаю, ибо я – нищий
Шатая дощатую дверь, Сметает к ней листья с чайных кустов Зимний холодный вихрь.
Что глупей темноты! Хотел светлячка поймать я — И напоролся на шип.
Мелькнула на миг… В красоте своей нерасцветшей — Лик вечерней луны.
Мой друг Рика прислал мне в подарок саженцы банановой пальмы
Бананы я посадил. О молодой побег тростника, Впервые тебе я не рад!
Росинки на горных розах. Как печальны лица сейчас У цветов полевой сурепки!
Весной собирают чайный лист
Все листья сорвали сборщицы… Откуда им знать, что для чайных кустов Они – словно ветер осени!
В хижине, крытой тростником
Как стонет от ветра банан, Как падают капли в кадку, Я слышу всю ночь напролет.
Печалюсь, глядя на луну; печалюсь, думая о своей судьбе; печалюсь о том, что я такой неумелый! Но никто не спросит меня: отчего ты печален? И мне, одинокому, становится еще грустнее
Печалью своей дух просвети! Пой тихую песню за чашкой похлебки, О ты, «печальник луны»!
Зимней ночью в предместье Фукагава
Весла хлещут по ледяным волнам. Сердце стынет во мне. Ночь – и слезы.
Ночной халат так тяжел. Чудится мне, в дальнем царстве У С неба сыплется снег…
Ива склонилась и спит, И кажется мне, соловей на ветке — Это ее душа.
В печали сильнее почувствуешь, что вино – великий мудрец; в нищете впервые познаешь, что деньги – божество
Пируют в дни расцвета вишен. Но мутное вино мое бело, Но с шелухою рис мой черный.
Далекий зов кукушки Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни Перевелись поэты.
Первая проба кисти в году
Настал новогодний праздник. Но я печален… На память мне Приходит глухая осень.
Послышится вдруг «шорх-шорх». В душе тоска шевельнется… Бамбук в морозную ночь.
Не узнают суровой зимы В этом доме… Пестика дробный стук — Словно сыплется частый град.
Перед вами книга из серии «Классика в школе», в которой собраны все произведения, изучающиеся в начальной школе, средних и старших классах. Не тратьте время на поиски литературных произведений, ведь в этих книгах есть все, что необходимо прочесть по школьной программе: и для чтения в классе, и для внеклассных заданий. Избавьте своего ребенка от длительных поисков и невыполненных уроков. Классические японские хокку изучаются на уроках литературы в 7-м классе.
Оглавление
Басё
Из серии: Классика в школе (Эксмо)
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Японская классическая поэзия хокку предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Язык оригинала: японский. — Источник: Басё. Лирика. Перевод с японского Веры Марковой. Художественная литература. Москва, 1964. В интернете: lib.rus.ec
Хайку 63
Луна — путеводный знак — Просит: «Сюда пожалуйте!» Дорожный приют в горах. [1]
Наскучив долгим дождём, Ночью сосны прогнали его… Ветви в первом снегу.
Ирис на берегу. А вот другой — до чего похож! — Отраженье в воде.
Отцу, потерявшему сына
Поник головой, — Словно весь мир опрокинут, — Под снегом бамбук.
Сыплются льдинки. Снега белая занавесь В мелких узорах.
Вечерним вьюнком Я в плен захвачен… Недвижно Стою в забытьи.
В ответ на просьбу сочинить стихи
Вишни в весеннем расцвете. Но я — о горе! — бессилен открыть Мешок, где спрятаны песни.
Люди вокруг веселятся — И только… Со склонов горы Хацусэ Глядят невоспетые вишни. [2]
Бутоны вишнёвых цветов, Скорей улыбнитесь все сразу Прихотям ветерка!
Ива свесила нити… Никак не уйду домой — Ноги запутались.
Перед вишней в цвету Померкла в облачной дымке Пристыженная луна.
Роща на склоне горы. Как будто гора перехвачена Поясом для меча.
В горах Саё-но Накаяма [3]
«Вершины жизни моей!» Под сенью дорожной шляпы Недолгого отдыха час.
О ветер со склона Фудзи! Принёс бы на веере в город тебя, Как драгоценный подарок. [4]
Прошёл я сотню ри. За дальней далью облаков Присяду отдохнуть. [5]
Снова на родине
Глаз не отвести… Не часто видел я в Эдо Луну над гребнем гор.
Всюду ветки сосен у ворот. Словно сон одной короткой ночи — Промелькнули тридцать лет. [6]
«Осень уже пришла!» — Шепнул мне на ухо ветер, Подкравшись к подушке моей.
Майских дождей пора. Будто море светится огоньками — Фонари ночных сторожей
Иней его укрыл, Стелет постель ему ветер… Брошенное дитя.
На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер.
Сегодня «травой забвенья» Хочу я приправить мой рис, Старый год провожая.
В небе такая луна, Словно дерево спилено под корень: Виднеется свежий срез.
Жёлтый лист плывёт. У какого берега, цикада, Вдруг проснёшься ты?
Всё выбелил утренний снег. Одна примета для взора — Стрелки лука в саду.
Как разлилась река! Цапля бредёт на коротких ножках, По колено в воде.
Тихая лунная ночь… Слышно, как в глубине каштана Ядрышко гложет червяк.
Богачи лакомятся вкусным мясом, могучие воины довольствуются листьями и кореньями сурепки. А я — просто-напросто бедняк
Снежное утро, Сушёную рыбу глодать одному — Вот моя участь.
Видно, кукушку к себе Манят колосья в поле: Машут, словно ковыль… [7]
Девять лет я вёл бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава. Мудро сказал в старину один человек: «Столица Чанъань — издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег». Я тоже так думаю, ибо я — нищий
Шатая дощатую дверь, Сметает к ней листья с чайных кустов Зимний холодный вихрь.
Что глупей темноты! Хотел светлячка поймать я — И напоролся на шип.
Во тьме безлунной ночи Лисица стелется по земле, Крадётся к спелой дыне.
Всё в мире быстротечно! Дым убегает от свечи, Изодран ветхий полог.
Мелькнула на миг… В красоте своей нерасцветшей — Лик вечерней луны.
Мой друг Рика прислал мне в подарок саженцы банановой пальмы
Бананы я посадил. О молодой побег тростника, Впервые тебе я не рад! [9]
Кишат в морской траве Прозрачные мальки… Поймаешь — Растают без следа. [10]
Росинки на горных розах. Как печальны лица сейчас У цветов полевой сурепки! [11]
Весной собирают чайный лист
Все листья сорвали сборщицы… Откуда им знать, что для чайных кустов Они — словно ветер осени!
В хижине, крытой тростником
Как стонет от ветра банан, Как падают капли в кадку, Я слышу всю ночь напролёт.
Печалюсь, глядя на луну; печалюсь, думая о своей судьбе; печалюсь о том, что я такой неумелый! Но никто не спросит меня: отчего ты печален? И мне, одинокому, становится ещё грустнее
Печалью своей дух просвети! Пой тихую песню за чашкой похлёбки. О ты, «печальник луны»!
В первый «день Змеи» [12]
Рукава землёю запачканы. «Ловцы улиток» весь день по полям Бродят, бродят без роздыха.
Зимней ночью в предместье Фукагава
Вёсла хлещут по ледяным волнам. Сердце стынет во мне. Ночь — и слёзы.
Ночной халат так тяжёл. Чудится мне, в дальнем царстве У С неба сыплется снег… [13]
Вихрь поднимая своей бородой, Стонешь, что поздняя осень настала… «О, кто на свет породил тебя?»
Зимой покупаю кувшин питьевой воды
Зимой горька вода со льдом! «Но крысе водяной немного надо…» Чуть-чуть я горло увлажнил. [15]
А я — человек простой! Только вьюнок расцветает, Ем свой утренний рис.
Где же ты, кукушка? Вспомни, сливы начали цвести, Лишь весна дохнула. [17]
Ива склонилась и спит, И кажется мне, соловей на ветке — Это её душа.
В печали сильнее чувствуешь, что вино — великий мудрец; в нищете впервые познаёшь, что деньги — божество
Пируют в дни расцвета вишен. Но мутное вино моё бело, Но с шелухою рис мой чёрный. [18]
Топ-топ — лошадка моя. Вижу себя на картине — В просторе летних лугов.
В хижине, отстроенной после пожара
Слушаю, как градины стучат. Лишь один я здесь не изменился, Словно этот старый дуб.
Далёкий зов кукушки Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни Перевелись поэты.
Первая проба кисти в году
Настал новогодний праздник. Но я печален… На память мне Приходит глухая осень.
Стихи в память поэта Сэмпу [19]
К тебе на могилу принёс Не лотоса листья святые — Пучок полевой травы.
В доме Кавано Сёха стояли в надтреснутой вазе стебли цветущей дыни, рядом лежала цитра без струн, капли воды сочились и, падая на цитру, заставляли её звучать* [20]
Стебли цветущей дыни. Падают, падают капли со звоном… Или это — «цветы забвенья»?
О, если ты стихов поэта не забыл, Скажи себе а горах Саё-но Накаяма: Вот здесь он тоже отдыхал в тени! [21]
Грущу, одинокий, в хижине, похоронив своего друга — монаха Доккая
Некого больше манить! Как будто навеки замер, Не шелохнётся ковыль.
Послышится вдруг «шорх-шорх» В душе тоска шевельнётся… Бамбук в морозную ночь.
Недолгий отдых в гостеприимном доме
Здесь я в море брошу наконец Бурями истрёпанную шляпу, Рваные сандалии мои.
Не узнают суровой зимы В этом доме… Пестика дробный стук — Словно сыплется частый град.
В тесной хибарке моей Озарила все четыре угла Луна, заглянув в окно.
Ворон-скиталец, взгляни! Где гнездо твоё старое? Всюду сливы в цвету.
Поля по-зимнему глядят. Лишь кое-где крестьяне бродят, Сбирая листья первых трав.
Бабочки полёт Будит тихую поляну В солнечном свету.
Вид на залив Наруми
Случается и ногам кораблей В такой весенний день отдыхать Персики на морском берегу.
Встречный житель гор Рта не разомкнул. До подбородка Достаёт ему трава.
На луну загляделись. Наконец-то мы можем вздохнуть! — Мимолётная тучка.
Как свищет ветер осенний! Тогда лишь поймёте мои стихи, Когда заночуете в поле.
К утренним вьюнкам Летит с печальным звоном Слабеющий москит.
И осенью хочется жить Этой бабочке: пьёт торопливо С хризантемы росу.
Цветы увяли. Сыплются, падают семена, Как будто слёзы…
Порывистый листобой Спрятался в рощу бамбука И понемногу утих.
Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине.
Сколько снегов уже видели, Но сердцем не изменились они — Ветки сосен зелёные!
Внимательно вглядись! Цветы «пастушьей сумки» Увидишь под плетнём.
Смотрю в окно после болезни
Храма Каннон там, вдалеке Черепичная кровля алеет В облаках вишнёвых цветов. [22]
Примечания
Следуя старинному обычаю, Басё и другие мастера хокку нередко предпосылали своим стихам небольшие вступления. Отдельные краткие вступления пояснительного характера принадлежат переводчику.
↑ 月ぞしるべこなたへ入らせ旅の宿 つきぞしるべこなたへいらせたびのやど [CK] цуки дзо cирубэ / коната э ирасэ / таби но ядо (6-7-5) Луна — путеводный знак / иди сюда, войди же / придорожная гостиница
(IB-3, HS-2, JR-2) 1663/4, осень. Впервые опубликовано в «Саёнонакаяма-сю» («В горах Саё-но Накаяма», 1664) под именем Мацуо Мунэфуса.
Луна — путеводный знак… — В 1664 г. поэт и литератор Мацуэ Сигэёри в составленном им сборнике «В горах Саё-но Накаяма» впервые опубликовал два стихотворения Басё. Это хокку — одно из них. Оно связано со следующими строками из знаменитой пьесы театра Но «Волшебник-тэнгу с горы Курама»: Вечерний сумрак остался Лишь среди вишен в цвету. Закатный колокол слышен, Уж ночь настигает нас! Курама глубины темны, Но на горной дороге Цветы — путеводный знак — «Сюда пожалуйте», — просят! (Перевод В. С.) Шуточное или «снижающее» переосмысление классических строк или образов было свойственно поэзии того времени. Басё рано начал уходить от литературной игры как таковой. Его поэзия литературна в высшем смысле этого слова. Данное стихотворение, представляющее собой, казалось бы, лишь измененную цитату (с виртуозной игрой слов в оригинале третьего стиха) создает впечатление абсолютной непосредственности и является в полной мере созданием Басё.
↑ Гора Хацусэ в провинции Ямато, совр. префектура Нара, близ г.Скураити) славится до сих пор цветением вишен-скаура. Здесь находится буддийский храм (основан в конце VII в.), посвящённый богине милосердия Каннон, подательнице благ. Сюда издавна приходило множество паломников: любование горой соединялдось с молением богине. Цветущие вишни Хацусэ воспевали в старину знаменитые поэты. Теперь, сетует Басё, это всенго лишь место бездумного веселья.
↑ Саё-но Накаяма (Сая-но Накаяма) — горы в провинции Тотоми (на юге совр. префектуры Сидзуока). Вступление к стихотворению и его первая строка связаны со следующими строками великого японского поэта Сайгё (1118 — 1190), некогда бродившего по этим горам:
Разве подумать я мог, Что вновь через эти горы Пойду на старости лет? Вершины жизни моей, Сая-но Накаяма.
Басё почитал Сайгё своим учителем и посвятил ему много стихов.
↑ Принёс бы на веере в город тебя… — в прошлом в Японии существовал обычай подносить подарки на белом веере.
↑ Ри — мера длины, равная 3 км 927 м.
↑ Новогоднее утро — Новый год (лунный) считался началом весны. Он был переходящей датой и приходился на конец января — начало февраля. В новогодний праздник ставят у ворот украшения из сосновых веток. В пору написания этого стихотворения Басё исполнилось тридцать лет.
↑ Машут, словно ковыль… — Ковыль, точнее, мискант китайский (miscantum sinensis) — высокая трава. По-японски она называется сусуки или обана (когда на ней появляются колосья в виде лёгких пушистых метёлок серебристого цвета). В классической танка это один из прославленных образов осени. Например, в стихах Тайра-Но Канэмори (ум. 990г.):
Прохожего путника Словно манит в поле ковыль Цветами пушистыми: Вот здесь эту ночь проведи, Отдохни до утра от дорог!
В хокку Басё созревшие колосья ячменя колышутся волной, напоминая ковыль под ветром, и будто зовут к себе долгожданную кукушку. Ожидание кукушки с её прекрасной песней — один из образов лета в японской поэзии. ↑ Цветы мукугэ — hibiscus siriacus (сирийская роза). Это хокку должно было вызвать в памяти строки знаменитого стихотворения Ямабэ-но Акахито (VIII в.) из антологии «Синкокинсю» (1205 г.):
Верно, у знатных людей, Придворных в чертоге великом, Отдохновенья пора?! Весь день их украшены шапки Ветками вишен цветущих. Простой полевой цветок (лиловый, алый или белый на переходе от лета к осени) в подтексте контрастирует с прославленной в японской поэзией сакурой. Но, разумеется, как это всегда у Басё, содержание стихотворения к этому скрытому сравнению не сводится.
↑ Мой друг Рика прислал мне в подарок… — Рика — ученик Басё в ранний период его творческой деятельности в городе Эдо. Уроженец города Исэ. Биографических данных о нём не сохранилось (см. комм. дальше), однако подарок, о котором говорится в пояснении к стихам, сделал его имя знаменитым. Подаренные Рика весной 1681 г. саженцы банановой пальмы (басё) разрослись, и дом поэта стал называться Банановой кельей (Басё-ан).
↑ Поймаешь — растают без следа. — Мальки так прозрачны, что кажутся поэту льдинками: вот-вот растают…
↑ Горные розы — (kerria japonica), так же, как и цветы сурепки, ярко-жёлтого цвета. Но горные розы прославлены старинными поэтами, а полевой цветок, кажется, никто не замечает.
↑ В первый «день Змеи» — Имеется в виду первый день под знаком Змеи третьего месяца по лунному календарю, то есть третий день третьей луны, когда справлялся один из популярнейших весенних праздников: хина-мацури, или праздник кукол. Истоки его — в глубокой древности. К этому дню заканчивался целый ряд сельских работ, предварявших посадку рисовых ростков на основное поле. Благополучие их было связано с непременными обрядами магического очищения. Из бумаги вырезали «хина» — фигурки, изображавшие людей. Ими обтирали тело, как бы «перенося» на них скопившуюся скверну и возможные несчастья. Бумажным фигуркам творились приношения яствами и рисовым вином. Затем «хина» выбрасывали в текучую воду или сжигали. В эпоху Басё «хина» изготовляли уже из глины или из дерева и хранили в домах, как часть убранства. В данном хокку изображаются крестьяне, собирающие улиток на полях, залитых водой. Улиток отваривали, добавляли дикий лук-резанец и приносили в жертву куклам-хина. В стихотворении содержится скрытое сравнение «ловцов улиток» с рыбачками, которые предаются любимому развлечению — собиранию моллюсков на морском берегу: дело в том, что третий день третьей луны соаровождался большим отливом на море. Волны уходили далеко к горизонту, обнажая дно со всем обилием его даров.
↑ Чудится мне, в дальнем царстве У… — У — одно из трёх древних царств Китая (пало в 473 г. до н.э.). Басё представляет себя бредущим зимою по дороге в царстве У.
↑ Ду Фу (712 — 770) — гениальный китайский поэт. В последней строке данного хокку цитируются слова из стихотворения Ду Фу «На самой высокой башне крепости Боди», а всё хокку в целом есть своеобразное обобщение осенней темы у Ду Фу, в особенности, знаменитых «Восьми стансов об осени», позднего творения китайского поэта. В стихах Басё немало прямых откликов на строки Ду Фу. Но, как заметил выдающийся японский филолог Ёсикава Кодзиро, много важнее общее воздействие Ду Фу на поэзию Басё. Расцвет творчества Ду Фу приходится на смутное время в истории Китая. Судьба его сложилась трагически, он был поэтом-скитальцем, знал нищету, голод и холод. В последние годы своей жизни он не имел постоянного пристанища. Он и умер в пути. Бедствия страны, сердечное сочувствие к несчастьям простых людей, неразделимые с его собственными бедами пронизывают его поэзию, чрезвычайно глубокую, полную небывало дерзких лирических прозрений и, в то же время, насыщенную приметами «низкого» быта, языковым прозаизмом. Басё, по сути дела, открыл поэзию Ду фу для японцев.
↑ «Но крысе водяной немного надо…» — Басё намекает на слова китайского философа Чжуань-цзы: «Цапля даже в дремучем лесу может свить гнездо только на обной ветке дерева. Водяная крыса даже из большой реки не может выпить больше того, что вместит её живот». Иначе говоря, каждый будь доволен своим уделом. Басё переосмысливает эту истину иронически.
↑ Ответ ученику — Своего рода отповедь Такараи Кикаку (1661 — 1707), одному из первых учеников Басё, талантливому поэту, написавшему:
Я — светлячок полуночный, Мне слаще всего полынь У хижины одинокой. Намекая на известную пословицу «У каждого свой вкус, иной червяк и полынь ест», Кикаку утверждал за поэтом право на исключительность.
↑ Где же ты, кукушка? — обычно кукушка начинает петь в начале четвёртой луны, первого летнего месяца года. Поэт шутливо призывает птицу последовать примеру дерева сливы, зацветающего в первом месяце нового года (см. комм. здесь и здесь). Пение кукушки — излюбленная тема классической танка.
↑ Но мутное вино моё бело… — Поэт имеет в виду самый дешёвый сорт рисовой водки (сакэ). Предисловие к этому стихотворению — цитата из стихов Бо Цзюйи.
↑ Сэмпу — отец ученика и друга Басё, поэта Сампу. Благодаря Сэмпу, который был состоятельным торговцем рыбой и любителем поэзии, Басё обрёл домик на окраине Эдо (Токио), знаменитую впоследствии Банановую хижину.
↑ В доме Кавано Сёха… — Кавано Сёха был мастером чайной церемонии. Эстетика чайных церемоний была направлена на то, чтобы заставить забыть о «суетном мире».
↑ Вот здесь он тоже отдыхал в тени. — Басё имеет в виду поэта Сайгё.
↑ Каннон — божество милосердия, подательница благ. Может быть, поэту виден храм Каннон в Асакуса, о котором упоминается в стихотворении «Облака вишнёвых цветов…»
