Лето щурясь от солнца
Достоверно известно, что древний славянский календарь строился по явлениям четырех сезонных ипостасей языческого бога солнца — Коляда-Ярило-Купайла-Световит,
привязанным к четырем астрономическим солнечным событиям года:
— слабенькое зимнее солнце-младенец Коляда — рождается обновленным утром после Ночи Зимнего солнцестояния,
— в День Весеннего равноденствия обращается в окрепшее солнце-юноша Ярило,
— в День Летнего солнцестояния обращается в могучее солнце-муж Купайла,
— в День Осеннего равноденствия обращается в стареющее и слабеющее мудрое осеннее солнце-старик Световит,
умирающее на закате перед Ночью Зимнего солнцестояния, чтобы наутро
возродиться обновленным солнцем-младенцем Колядой, вновь набирающим свою
солнечную силу.
Комментариев нет
Похожие цитаты
мне так хочется подарить тебе нечто такое, что будет всегда с тобой.
будет согревать и дарить надежду даже в самые беспросветные дни.
будет освещать путь, когда тебе вдруг покажется, что ты сбилась с дороги.
будет давать силы и уверенность в завтрашнем дне.
будет возвращать к гармонии, когда вокруг царит хаос.
Ты усмехнёшься и возразишь, мол, таких подарков не бывает.
Но я-то знаю, что бывает. И я дарю его тебе. Прямо сейчас. Вместе с теплом ладошки. открывая силу и тайну этого подарка, заключённых в простых
словах:
знай,
что мир не всегда таков, каким кажется и, даже если его затянуло тучами
и льёт бесконечный дождь, даже если всё вокруг пасмурное, серое и беспросветное, помни, что там, над тучами и облаками, всегда светит
солнце.
… показать весь текст …
Загорелая девушка. Алой помадой накрашены губы. Красиво смотрится…
Возле мясного магазина сидит, щурясь от солнца, немного облезлый кот. Делает вид, что сидеть рядом с мясным — уже счастье, и ничего ему в жизни больше не надо…
«Москвич» на обочине оттюннингован явно Ван Гогом. Как минимум. Пройти и не обернуться — невозможно…
На табличке надпись « Форель» с ценой соответствующей, но там явно какая-то другая рыба. Продавщица, улыбаясь, как солнце, что греет кота, всеми своими алыми губами, напоминает « Москвич» Ван Гога и готова убедить вас, что у нее таки форель продается…
Деньги зло, но ласково греют карман, и душу немного. Как-то спокойней когда они есть…
Покупаешь у продавщицы форель, отдаешь ее коту, заводишь « Москвич», загорелая алая девушка сама в него прыгает… Чем не Ван Гог…
Солнце
Выразительность взгляда не зависит от красоты глаз. Искренность слов — от очертания губ. Доброта и сила духа — от величины рук. Всё зависит от сердца. Каждая мысль, каждое чувство, каждый поступок зависят только от него. Сердце есть у всех. Но у кого-то — это клапан для перекачивания крови, а у кого-то — это настоящее Солнце.
И потому всё так сложно, всё так прекрасно, всё так не похоже от раза к разу… Потому бывают улыбки без радости, слова без эмоций, дела без смысла. А бывает… Встречаешься взглядом и уже не в силах расстаться. Мир вокруг озаряется искрящимися лучами. Лучами способными осушить любые слёзы, излечить любую боль. И подарить свет надежды даже там, где много лет царила мрачная, безысходная ночь…
Говорят, каждый человек — это мир блуждающий в мириадах других миров. Дай только Бог быть для любящего тебя человека — либимым. Что бы всегда иметь возможность дарить ему своё Солнце.
Источник
Лето щурясь от солнца
В каждом белоснежном облаке — частичка нашей души!
Тучкины слёзки рекою
обильно на землю текут,
Солнышко к ней забежало
в гости на пять минут.
Нежно лучом дотянулось
до тучкиных горестных слёз
-Ты прекращай, дорогая,
плачешь же ты не всерьёз.
Скорчила мордочку туча
продолжая рыдать:
-Со мною никто не желает
сегодня чуть-чуть поиграть…
Облака — живой символ божественного детства!
Тучное или Тучичное
Я тучи разведу руками (Ирина Аллегрова)
А я собираю все тучи в кучу
Без всяких рук — усилием воли.
Небо стихает , спускаясь с кручи
На освящённое мною поле,
Теряя грехи сквозь свои прорехи.
Руки из брюк вынимаю тогда я,
Трощу , сжимая кулак , орехи
Кокосовые , в стружку их превращая.
Засыплю всю Землю десертом белым
Чтоб стало светлей , под ногой хрустело.
Есть тучи — нет снега. Хреново дело.
И Бог с ним. Была бы черешня спелой.
Этим летом — ни дня без туч.
Ах, как хочется уже обестученное небо.
Дождь
Ничего дождя не предвещало —
Ночью в небе месяц улыбался.
Натянули тучи одеяло,
И под утро дождик застучался.
Поначалу очень осторожно,
Как мышонок, пробежал по травке.
А потом, как будто пес бездомный,
Прыгнул в лужу и уснул под лавкой,
Чтоб с лучами солнца ввысь подняться,
Прокатиться с радуги, как с горки
И, смеясь и радуясь от счастья,
Напоить ромашку на пригорке!
Гроза надвигается
Небо нахмурилось, сердце тревожится,
Что там задумало небо опять?
Солнце за тучами спрятало рожицу,
Видно, решило чуть-чуть переждать.
Ветру не терпится, дышит прохладою,
Сосны качает, доволен собой.
Ах, как рисуется шумной бравадою,
Часто похожей на жалобный вой.
Тучи все ниже, гроза надвигается,
Небо пронзает шипящий зигзаг,
Сполохом в землю с размаху вонзается,
Огненным светом обдав полумрак…
… показать весь текст …
Сгущаются тучи над домом моим ,
А сердце желает любви и улыбок.
Я так не хочу оказаться чужим!
В этом мире проб и ошибок.
Прекрасный день
Засверкало всё кругом,
Прогремел и грянул гром.
Осветилось всё вокруг:
Тучи сблизились и вдруг,
Дождь полил как из ведра.
Сильный ливень бьёт об землю свысока.
Ветер дует, нагнетается;
Ветер тучи разгоняет.
Дождик стих, пошла капель.
Лучик солнца промелькнул сквозь тень.
Небо расступилось —
И настал прекрасный день.
Утро чёй-та хмурое:
Тучки молью битые,
Драные — фактурою,
Скучные — палитрою.
Капают размеренно,
Непогоды крошево,
Кот орёт на дереве,
Одурел без кошек он.
Форточка похерена —
Присобачил скотчем.
Мой рецепт провереный,
Мастерство — отточено…
Такова картина
Если утром глючит,
… показать весь текст …
Проще тучи руками разогнать , чем гордость смирить.
ТАКОЕ СЧАСТЬЕ ЗОЛОТОМ НЕ СМЕРИТЬ
ТАКОЕ СЧАСТЬЕ ЗОЛОТОМ НЕ СМЕРИТЬ
Как я кричала, голос мой вопил!
А Он как будто бы меня не слушал.
У ног Его я распластала душу,
А Он всё небо тучами закрыл.
Одна совсем, с собой наедине,
В седую высь протягивала руки.
— О, Боже, мне не вынести разлуки,
Не оставляй, не дай погибнуть мне!
Сверни, сокрой все тучи над землёй
В Один большой, тугой небесный свиток.
… показать весь текст …
Автора нет уже, но я его буду помнить всегда
За окном гуляет лето
В кисею дождя одето,
На макушке — шапка туч.
Одинокий солнца луч,
Как перо на дамской шляпке
Или коготь серой лапки
Прорывает полотно,
Чтобы изредка в окно
Заглянуть , повеселиться
И опять за тучей скрыться!
Короткое лето
Проходит лето…
Быстро как обычно.
И тучи прикрывают неба просинь.
Тоскливый дождь напоминает осень.
И птицы не поют. Так не привычно.
Зачем ты спряталось от нас немое солнце.
За длинной, нудною, капели занавеской.
Зачем врезается в лицо мне ветер резкий.
Когда ж, ты выльешь дождик всё…
Не вижу донца.
Есть терпение — будет умение.
Никогда не забывай, что солнце светит даже в пасмурные дни — надо лишь подождать, когда рассеются тучи.
Будет и то, что и нам не помешает никто.
Распустили космы тучи…
Как ты будешь тут летучим?
Лёгкой птахой быть устанешь…
Поглядишь вокруг и станешь,
Не вникая… сразу… хилой —
Над трубой торчат уныло
Эти спутанные космы…
А за ними — звёзды, космос,
А за ними солнце млеет,
Зори ясные алеют
Под весёлыми лучами,
Утро доброе встречая.
Вот и славно, вот и ладно,
И моей душе отрадно.
… показать весь текст …
Гроза вечером
Ранит небо, рисунка изъянами.
Разукрашено красками сочными.
Размалёвано художником пьяным.
Стаей туч, разорванных в клочья.
Все события дня порочные.
И мышления наши беспечные.
Растворившись во времени вечности.
Будут проглочены жадной ночью.
ДЛЯ СОЛНЦА
Ночевало небо в тучах и туманах,
Утром не спешило скинуть покрывало.
Не спешило в полдень, не спешило в вечер
Не спешит неделю. Не спешит уж вечность.
Солнце золотое, где ж ты подевалось?!
Неужели с небом в прятки заигралось?
Спряталось за тучку — да видать уснуло.
Все цветные краски серым промакнуло!
Выгляни же Солнце и согрей ладошки
Для тебя мурлычит, щурясь, звонко кошка.
Для тебя и птички заведут свирели…
Ну, давай же Солнце. Тучи надоели.
Ох, не слышит Солнце! Трудно бедолаге —
… показать весь текст …
Даже за тучами солнце все равно продолжает светить.
Пробивается весёлый луч
Сквозь синеву тёмных туч
Пропадёт иль ещё посияет
Об этом точно он не знает.)
Источник
Онлайн чтение книги Том 2. Произведения 1887-1909
Далекое*
Иле девять лет. На нем гимназический картуз, шелковая коричневая косоворотка, козловые сапожки с сафьяновым ободком на голенищах. Он сидит сзади отца на беговых дрожках, дрожки шибко катятся большой дорогой, а вокруг — поле, летнее жаркое утро…
Старую донскую кобылу подали к крыльцу чуть не на рассвете. Но, боже, сколько раз заглядывал Иля в кабинет отца, в тщетной надежде, что разговор со старостой кончен! Уже и росистая трава в тени от амбаров успела высохнуть, и запахло в саду оцепеневшей на солнечном припеке черемухой… Даже кобыла и та стала задремывать от скуки: осела на левую заднюю ногу, прижала одно ухо, прикрыла глаза…
Но всему бывает конец, кончилась и пытка ожидания. Держится Иля за кожаную подушку сиденья, задрав ноги на заднюю ось и почти касаясь лбом ружейных стволов на спине отца, поглядывает, как трепещут сверкающие на солнце спицы, как бежит по пыли возле них белая, с подпалинами, Джальма, близко видит загорелую шею и широкий затылок под белым картузом… Солнце стоит высоко и сильно припекает, кожа на дрожках стала горячая, — приятно пахнет нагретой кожей и колесной мазью. Душная, густая пыль облаком встает из-под колес, парусиновый пиджак на плечах отца темнеет. Но вот и проселок полевой рубеж, длинным, узким коридором теряющийся меж стенами высокой серо-зеленой ржи. Отец сдерживает лошадь и закуривает, пуская через плечо клуб душистого дыма…
Ах, эти проселки! Весело ехать по глубоким колеям, заросшим муравой, повиликой, какими-то белыми и желтыми цветами на длинных стеблях. Ничего невидно ни впереди, ни по сторонам — только бесконечный, суживающийся вдали пролет меж стенами колосистой гущи да небо, а высоко на небе — жаркое солнце. Синие васильки, лиловый куколь и желтая сурепка цветут во ржи. Дрожки задевают колосья, растущие кое-где по дороге, и они однообразно клонятся под колесами и выходят из-под них черными, испачканными колесной мазью. Мелкие кузнечики сухим дождем непрерывно сыплются из подорожника… Неожиданно потянуло откуда-то легким ветерком, солнечной теплотой… Отец подбирает вожжи… И опять заиграли спицы, закружились перед глазами пестрые венки навертевшихся на втулки цветов, запрыгали дрожки по выбоинам… Тут надо держаться покрепче, но, ухватившись за сиденье обеими руками, все-таки пристально следишь за тем, как навстречу, лоснясь, бегут серо-зеленые волны, как тень от облачка то там, то здесь на мгновение затушевывает их, как носится, хлопая ушами, за перепелами и жаворонками Джальма: иногда совершенно пропадает во ржи, — только по волнистой линии, струящейся за нею, видно, где она, — а иногда высоко выпрыгивает из колосьев, удивленно озираясь по сторонам…
Порою встречалась телега, в ней — баба с белоголовым мальчиком на коленях, которая неумело держит веревочные вожжи, неумело сворачивает, заезжая в рожь, а бокастая лошаденка с жадностью хватает губами колосья… Встретился однажды мужик: он без шапки сидел на грядке телеги, возле длинного узкого гробика из золотистого теса, и веселое лучистое солнце жарко пекло его лохматую голову… Встречался урядник верхом на худой, длинношеей кляче или бородатый, могучий о. Алексей в широкополой шляпе, высоко восседавший на своей тележке, за которой бежал жеребенок мышиного цвета, на длинных, тонких ножках… А не то вдали показывался тарантас, а в тарантасе — загорелый помещик в крылатке, в дворянском картузе, с изумленно выкаченными белками. Увидав соседа, он изумлялся еще более, радостно таращил глаза и разводил руками, меж тем как кучер в плиссовой безрукавке и круглой шапочке с павлиньими перьями останавливал тройку. Останавливал лошадь и отец, слезал с дрожек навстречу вылезавшему из тарантаса толстяку — и начинались бесконечные разговоры. Помещик говорит страшно громко, размахивает руками и все кого-то бранит… Потом над чем-то долго, с мучительным наслаждением хохочет, сотрясаясь всем телом… Отец тоже кричит и тоже хохочет.
— Ну, до свиданья, до свиданья! — наконец говорит он, нахохотавшись.
— До свиданья, батюшка, очень рад был встретиться!
— Мой поклон вашему семейству!
— И вашим также передайте мой сердечный привет!
Помещик становится на подножку тарантаса, накренивая его, с трудом усаживается… Но не проходит и минуты, как сзади опять раздается крик:
— Сосед! На минуточку!
И опять стоянка, опять разговоры…
Утомленная, но счастливая своими хлопотами Джальма сидит у колес и жарко дышит, изредка, с коротким стуком, ловя зубами мух. В небе блестят и кудрявятся белые облака, всюду столько света и радости, как бывает лишь в июне, и все неподвижнее становится воздух к полудню. Два желтых мотылька, как два лепестка розы, беззвучно и однообразно играют над склонившимися в оцепенении колосьями, над цветами и травами, нагретыми зноем. Сладко пахнет васильками. И, щурясь от солнца, Иля в забытьи следит за облаком, похожим на пуделя, которое, медленно тая, плывет по светозарной сини неба, прислушивается, как сипят в траве кузнечики, а над головою на тысячу ладов сонно звенит жалобными дискантами воздушная музыка насекомых, неумолчно воспевающих дали, млеющие в мареве зноя, радость и свет солнца, беспричинную, божественную радость жизни…
Наговорившись, отец гонит лошадь шибко, и дрожки прыгают и несутся под изволок, к какому-то широкому логу среди степных косогоров.
За этим логом следует подъем на покатую гору, залитую зелеными овсами, а с горы открывается видна новый, еще более широкий и разлатый лог. Тут были заливные болотистые лужки, и мелкая степная речка, извивавшаяся под ним, делала много широких затонов, густо заросших зелеными щетками куги. Оттого, что горизонт был со всех сторон замкнут этими похожими на ржаные хлебы косогорами, глухо было тут на редкость, но какая милая, своеобразная жизнь, жизнь куличков, бекасов н диких чирков, чувствовалась в тишине и глуши этих мелких затонов!
— Держись! — кричит отец сквозь дребезжание бегущих под гору дрожек.
И вдруг дребезжание сразу обрывается.
Под горою ветерок спадает. Солнце печет, колеса шуршат в густой, насыщенной водой траве. Пресно пахнет теплым илом, разогретой кугою; белая, как снег, рыбалка неожиданно вырывается из кочкарников и сверкает в воздухе острыми крыльями… А вот и болото — серебристо-зеркальные затоны с островками тонколистой осоки…
Не спуская с них глаз, отец передает Иле вожжи, осторожно слезает с дрожек и, скинув ружье, торопливо, но бесшумно направляется к ним.
— Джальма! — строго, отрывисто и негромко говорит он каким-то особым, условным тоном Джальме, которая перепрыгивает с кочки на кочку с высунутым языком. Длинные сапоги его тонут в мягких кочкарниках, серебристые пузыри болотного газа остаются в его следах, отпечатывающихся в бархатистой и влажной траве… От солнца и блеска воды светло так, что больно смотреть…
И Джальма, быстро оглянувшись, вдруг — бултых в воду и, наслаждаясь прохладой, медленно плывет к затону, к камышам. Из воды видна только ее вытянутая прилизанная голова с опущенными ушами и длинный хвост, который плывет за ней, как чужой, как палка. Потом и голова и хвост заворачивают в камыши, отец входит по колена в воду и тоже скрывается в камышах. Проходит десять, двадцать минут напряженного молчания… Где-то далеко раздается тяжкий, глухой выстрел… Весь встрепенувшись, пристально глядит Иля вперед, но за камышами ничего не видно.
В камышах что-то осторожно попискивает и булькает; по широкой луже недалеко от дрожек, извиваясь, проплывает уж; перламутрово-голубые стрекозы с треском распускают длинные стеклянные крылышки, вылетая из горячей грани, а высоко в небе медленно вырастает и вытягивается большое белоснежное облако… Вот оно приняло образ сказочного исполина, а из затона, в котором, углубляя его, ярко светит отражение этого исполина, что-то глухо, угрюмо и жалобно ухнуло… Ухнуло и выжидательно замолчало…
— Бычки! — вспоминает Иля загадочное слово, оброненное отцом, и весь замирает от сладкого ужаса.
Воображение мгновенно создает образ какого-то фантастического существа, одного из тех страшных подводных жителей, что глубоко скрываются в болотах и только изредка высовывают свои лобастые рогатые головы с выпученными глазами на свет божий. Что, если выглянет такой бычок именно теперь, в этот безмолвный час знойного полдня? И, косясь на затон, Иля не замечает, что картуз его съехал на затылок, что комары облепили ему потную шею и руки и что ослепительно-жаркое солнце бьет прямо в лицо… Вдруг раздается кашель. Иля вздрагивает и мгновенно возвращается к действительности. Отец идет, по пояс мокрый, хлюпает тяжелыми сапогами, налитыми болотной водой.
— Тут… бычки, — говорит Иля нерешительно.
— Они очень большие?
— Кто? Бычки-то? Да ведь это жучки! Водяные жучки!
— Как жучки? — бормочет Иля, пораженный и разочарованный.
Отец раскраснелся, расстегнул ворот рубахи, лицо у него доброе и оживленное. Подойдя к дрожкам, он бросает Иле убитого чирка, и, мгновенно забыв о бычках, Иля с жадностью ловит его на лету. Чирок еще теплый! Головка с закатившимися глазами, подернутыми белесою пленкой, бессильно падает на радужный зобик, брюшко в запекшейся крови… Но как оно славно пахнет тиной и порохом! И Джальма вылезает из осоки тоже веселая и удовлетворенная. Глаза безумные, с длинного красного языка льет слюна, белая атласная шерсть вся прилизана, уши висят, ноги в иле, — точно в черных чулках…
Мокрые блестящие шины колес снова шуршат по бархатной сочной траве, изредка врезываясь в воду и разбрасывая во все стороны светлые длинные брызги. Лужи, в которых золотыми полосами то там, то здесь резко вспыхивает жаркий солнечный блеск, мелькают перед глазами… Из куги то и дело с жалобными стонами вырываются кулички… Потом мягкий кочкарник сразу обрывается, — дрожки снова трещат по дороге, убегающей в гору…
Ах, когда Иля вырастет, он будет самым счастливым человеком в мире! Он поселится на хуторе, будет жить только охотой, будет каждый день чистить кирпичом и промывать свое ружье, будет варить себе кулеш, спать возле порога дома на войлоке, а просыпаться еще в ту пору, когда едва-едва брезжит зелено-серебристый рассвет…
Но и теперь чудесно. Дышит Иля чистым полевым ветром, слушает хохлатых жаворонков, распевающих над полями, в облаках, в бесконечном просторе… Степь вокруг, куда ни кинь взор, зеленая, ровная, вольная. И ни души в степи, ни кустика, ни деревца, — только далеко впереди машет, как утопающий руками, чья-то мельница.
Источник