Малоизвестные поэты. Хаустов Л. И
Хаустов Леонид Иванович (31.08.1920, г. Нолинск, Кировская обл. — 20.08.1980, Ленинград). Окончил в 1941 году Ленинградский пединститут им. А.И. Герцена. В боях под Ленинградом получил тяжёлое ранение. Первый сборник стихов «Утренний свет» выпустил в 1945 году. Соч.: Новоселье. — Л., 1947; Избранная лирика. — М., 1971; Слушая время. — Л., 1978; Новые стихи. — Л., 1981.
Родился в учительской семье. С 1931 — в Ленинграде, занимался в Доме литературного воспитания школьников под руководством С.Маршака. Окончил Ленинградский педагогический институт им. Герцена (1941, ускоренный выпуск), направлен на стрелково-пулеметные курсы Ленфронта. Участник обороны Ленинграда, тяжело ранен при переправе у Невской Дубровки.
В 1946-51 — руководитель литературной студии Ленинградского Дворца пионеров, в 1952-1955 — литературного объединения ЛГУ.
Первая публикация — стихотворение «Рябина» в журнале «Ленинград» (1940) — привлекла внимание музыкальностью, неподдельным лиризмом («Ломать рябину красную, / На подволоку класть, / Какая-то неясная / В ней горечь есть и сласть. / И настоять рябиновой / В графине для друзей / Рябиновой, рубиновой / Для суженой моей»).
Первые книги Хаустова, появившиеся после войны — «Утренний свет» (Л., 1945), «Новоселье» (Л., 1947); «Дорогой мира» (Л., 1952),— отдавали значительную дань расхожей риторике и литературным штампам («прищуренный взгляд Ильича», «За коммунизм! За Сталина!» и т.д.). Но критики инкриминировали Хаустову «книжность, музейность, школярство», слабую связь «с трудом, борьбой, творческой деятельностью нашего народа»: «Многие его стихи. посвящены Ленинграду, но тот город, который возникает в этих стихах, воспринимается скорее как музей, чем как один из крупнейших культурных и производственных центров нашей страны» (Б.Соловьев). Время показало, что речь в основном шла как раз о тех стих., в которых намечались лучшие черты творческой манеры Хаустов — приверженность петербургско-ленинградской культурной традиции, четкость строфы (в стихах о памятнике Пржевальскому Хаустов обращается даже к форме сонета, почти забытой в те годы), точность и запоминаемость формулировок: «Хороша игрушка расписная! / Вся поет, бесхитростно-светла, / И видна в ней радость молодая / Ставшего искусством ремесла» (стихотворение «Художница» о мастерице дымковской игрушки)
«…Вот так, идя от сердца к сердцу,
Была поэзия жива.
Мы с ней за котелок садились,
Горели в танках, шли ко дну…
Стихи, что на войне родились,
Пришли обратно на войну»
Улиц пустынных гладь,
Плавный полет мостов.
Чудится мне опять
Шорох твоих шагов.
Тает ночная мгла.
Шпиль над Невой блестит.
Улица, как стрела,
В красный рассвет летит.
Город моих стихов.
Жизнь – как весенняя река
Она уносится вперёд
В своём стремлении всегдашнем.
Она сегодняшним живёт
И не умеет жить вчерашним.
Мы знать должны её на вкус,
Быть в самой гуще человечьей,
Чтоб песенный нелёгкий груз
Недаром нам давил на плечи.
За всё ведь спросится потом —
За перепев и за мельчанье.
И сами в возрасте ином
Мы не простим себе молчанья.
Жизнь большой была дана,
Каждый день в ней прожит.
И теперь гляжу: она
Мне ещё дороже.
Говорю всему — живи!
Мир полям и дому.
А стихи — лицо любви
Ко всему живому.
У подружки на коленях цыпки,
Тоже восемь исполнялось ей.
Никакой не может быть ошибки:
Я в неё влюблён был до ушей.
За руку я вёл её, а воздух
К ночи был прохладней, да из тьмы
Низко-низко наплывали звёзды
Потому, что великаны мы.
Многих мы любили, забывали,
Были в жизни радость и беда,
Только никогда нам не бывали
Звзды счастья ближе, чем тогда.
Утро девятого мая
В том, сорок пятом году.
Солнце, туманы сжигая,
Встало у нас на виду.
Шло оно в дальние дали,
В каждое глянув окно.
В каждой солдатской медали
Жарко сверкнуло оно.
Что же оно озарило? —
Рваные раны земли,
Братские наши могилы,
Горе у каждой семьи,
Битый кирпич над золою
Рядом с овином пустым…
Рад я, что помнить такое
Вам не дано, молодым.
Щедрые ваши рассветы,
Гордой любви торжество —
Всё это солнце Победы,
Всё это отблеск его!
НОЧЬ НЕПОВТОРИМОЙ ТИШИНЫ
Светлая, она плывет над миром,
Ночь неповторимой тишины,
Ставшая отныне нашим пиром,
Пиром человеческой весны.
И земля вдруг стала так просторна —
Мыслью не окинешь! И в ночи,
Набухая, прорастают зёрна
И звенят подземные ключи.
Слышно всё, чем эта ночь богата:
Учащённый стук сердец людских,
И дыханье спящего солдата,
И поэта вдохновенный стих.
9 мая 1945 года
На рубеже восьмидесятых
Минута, полная значенья,
Курантов в полночи сигнал.
В душе такое ощущенье,
Как будто бы мечту догнал.
О Русь! Сегодня ты не тройка,
Как в стародавние года,
Ты – звездолёт и новостройка,
А что не обгонима – да!
Я вдаль гляжу, как с перевала,
На рубеже годов стою,
Тебе, берущему начало,
На счастья руку подаю.
Ты помни, друг, берясь за дело,
Народной мудрости совет:
Для добрых дел и чувств предела
Вовеки не было и нет!
Слова «Россия», «Украина»
Твержу, как будто песнь пою,
И чувств горячая лавина
Переполняет грудь мою.
Немало грозных лихолетий
Нам вмести вынести пришлось.
Днепра и Волги слитый ветер
Моих касается волос.
Одною славой мы богаты,
Так много сердцу говорят
«Садок вишнёвый коло хаты»
И чеховский «Вишнёвый сад».
Густой синевой на морозе
Полночное небо горит.
Мерцая, по азбуке Морзе
Звезда со звездой говорит.
Россия! Отыщешь ли краше
Твоих городов и равнин?
К лицу тебе, матери нашей,
Бетонные гребни плотин.
Как в годы мои фронтовые,
Созвездия в небе горят,
И снова я верю в Россию
Как всё повидавший солдат.
Я шёл сквозь город затемнённый.
Хлестала по ногам шинель.
И в тишине насторожённой
Запела вдруг виолончель.
Была в мелодии живая,
Берущая за сердце грусть.
Я шел, её не узнавая,
Но все же помня наизусть.
Дул ветер, изморозь кололась,
Но я на миг про то забыл,
Когда знакомый низкий голос
Из репродуктора поплыл.
Он пел о счастье невозвратном,
Но я-то верил: счастью быть.
И это было так понятно,
Так неизбежно, как любить.
И навсегда со мною рядом
Навстречу солнцу и весне
Над осажденным Ленинградом
Плывет элегия Массне.
В этом доме родился Шопен
В этом доме родился Шопен.
Тишина здесь, как пауза в хоре.
И так властно берет меня в плен
Ощущенье восторга и горя.
Смотрим в детскую эту тетрадь,
Где стихи и смешные фигурки,
А сердца начинают стучать
Окрыляющим тактом мазурки.
На столе, простоявшем сто лет,
Возле свечки раскрытая книга
И овальный девичий портрет:
То сестра Фредерика — Людвига.
Тяжела ее ноша была:
Не она ль по великому праву
Сердце брата тогда привезла
Из Парижа в родную Варшаву?
Это больше, чем мать и жена,
Это —Польша, немая от горя.
В этом доме стоит тишина,
Словно вечная пауза в хоре.
Через парк, где дубы высоки,
Вьется речка в сиянье заката.
Я спросил про названье реки,
И поляк мне ответил: «Утрата».
Источник
Леонид хаустов солнце победы
* * *
Хоть своей не помню рани,
Я в Нолинске, здесь рождён.
Метрикой в моём кармане
Факт давнишний подтверждён.
Нолинчане дорогие,
Виноват за мой отъезд.
Я видал места другие,
Только лучше нету мест.
Раскрываю вам объятья,
Речка Ноля и поля,
Там бывать всегда приятней,
Где ты начинал с ноля.
ДОВОЕННАЯ ТИШИНА
В памяти я нежно берегу
Избы на высоком берегу
И тебя, бегущую к реке
С веткою черемухи в руке.
Здесь заполонила все одна
Памятная сердцу тишина.
Тишина распаханных полей,
Тишина дубов и тополей,
Тишина проселочных дорог,
Тишина рождающихся строк…
В травах колокольчики слышны.
Это было? Было. До войны.
СОЛНЦЕ ПОБЕДЫ
Утро девятого мая
В том, сорок пятом году.
Солнце, туманы сжигая,
Встало у нас на виду.
Шло оно в дальние дали,
В каждое глянув окно.
В каждой солдатской медали
Жарко сверкнуло оно.
Что же оно озарило? —
Рваные раны земли,
Братские наши могилы,
Горе у каждой семьи,
Битый кирпич над золою
Рядом с овином пустым…
Рад я, что помнить такое
Вам не дано, молодым.
Щедрые ваши рассветы,
Гордой любви торжество —
Всё это солнце Победы,
Всё это отблеск его!
Май 1972 года
ПИСЬМА С ВОЙНЫ
Брезентовая, полевая
Сумка былой поры.
Дожди её поливали
И обожгли костры.
Бывает вот так: на сутки
Покоя меня лишат
Письма, что в той сумке
Пятнадцатый год лежат.
В час отдыха, перекура,
Сложенные углом,
Просмотренные цензурой,
Проверенные огнём…
В комнате тихо-тихо,
Я годы перелистал,
Даже будильник тикать
Ещё осторожней стал.
Письма из Ленинграда,
Письма блокадных лет.
Есть в них печаль и радость,
Только унынья нет.
Спишь ты. И пролетают,
В лице отражаясь, сны.
Милая! Я читаю
Письма твои с войны.
Нет ещё наших дочек,
Только слова любви.
Голосом этих строчек
Из прошлого позови
Такого, каким я вышел
Навстречу судьбе моей…
Сердце! Стучи потише,
Не разбуди детей.
ДВА СЕРДЦА
Суровый жребий лейтенанту выпал,
И, мучась, с прошлым оборвал он связь.
Он из войны, по сути дела, выполз,
На самодельных роликах катясь.
Своей жене не написал ни строчки.
А что писать? Все ясно без того.
А дома в ожидании бессрочном
Она жила, не веря в смерть его.
Когда она, бывало, получала
На почте безымянный перевод,
То сердце лихорадочно стучало,
Что это — от него, что он — живет.
И люди отыскать его сумели,
И вот к нему приехала она.
… Под ним стальные ролики блестели,
И сталью отливала седина.
Кусая губы, и смеясь и плача,
Она вбежала в горвоенкомат,
И снизу вверх,- как быть могло иначе? —
Был устремлен его смятенный взгляд.
И женщина — судьбы святая милость —
Еще не веря счастью своему,
Безмолвно на колени опустилась
И на коленях двинулась к нему.
НОЧЬ НЕПОВТОРИМОЙ ТИШИНЫ
Светлая, она плывет над миром,
Ночь неповторимой тишины,
Ставшая отныне нашим пиром,
Пиром человеческой весны.
И земля вдруг стала так просторна —
Мыслью не окинешь! И в ночи,
Набухая, прорастают зёрна
И звенят подземные ключи.
Слышно всё, чем эта ночь богата:
Учащённый стук сердец людских,
И дыханье спящего солдата,
И поэта вдохновенный стих.
9 мая 1945 года
ЛИЦО ЛЮБВИ
Жизнь большой была дана,
Каждый день в ней прожит.
И теперь гляжу: она
Мне ещё дороже.
Говорю всему — живи!
Мир полям и дому.
А стихи — лицо любви
Ко всему живому.
САМОЕ ПЕРВОЕ
У подружки на коленях цыпки,
Тоже восемь исполнялось ей.
Никакой не может быть ошибки:
Я в неё влюблён был до ушей.
За руку я вёл её, а воздух
К ночи был прохладней, да из тьмы
Низко-низко наплывали звёзды
Потому, что великаны мы.
Многих мы любили, забывали,
Были в жизни радость и беда,
Только никогда нам не бывали
Звзды счастья ближе, чем тогда.
21 ИЮНЯ 1941 ГОДА
На Дворцовой встречать ненароком
Тех, живых, неубитых, друзей,
И стоять у завешенных окон,
Чтоб увидеться с тенью твоей,
И будить каблуков своих стуком
Тишину по пустым площадям,
И не знать, что Война и Разлука
Будут завтра объявлены нам…
ЖИЗНЬ — КАК ВЕСЕННЯЯ РЕКА
Она уносится вперёд
В своём стремлении всегдашнем.
Она сегодняшним живёт
И не умеет жить вчерашним.
Мы знать должны её на вкус,
Быть в самой гуще человечьей,
Чтоб песенный нелёгкий груз
Недаром нам давил на плечи.
За всё ведь спросится потом —
За перепев и за мельчанье.
И сами в возрасте ином
Мы не простим себе молчанья.
* * *
Густой синевой на морозе
Полночное небо горит.
Мерцая, по азбуке Морзе
Звезда со звездой говорит.
Россия! Отыщешь ли краше
Твоих городов и равнин?
К лицу тебе, матери нашей,
Бетонные гребни плотин.
Как в годы мои фронтовые,
Созвездия в небе горят,
И снова я верю в Россию
Как всё повидавший солдат.
РУКИ ИВАНОВ
Руки Иванов и впрямь золотые.
Всё – от гвоздя до кремлёвских ворот,
Всё, чем сегодня гордится Россия, —
Сделано вами и вами живёт.
Славой настоянный воздух вбирая,
Отчество, гордо неся на себе,
Вижу Отчизну от края до края
В силе, в свершеньях её и борьбе.
Август. Всего предосенняя спелость.
Сердце, земную красу привечай.
Как у земли это здорово спелось:
Цвет – богатырь, а зовут – Иван-чай!
Источник
Леонид Хаустов. Солнце Победы
Леонид Хаустов (1920 – 1980)
Солнце Победы
Утро девятого мая
В том, сорок пятом году.
Солнце, туманы сжигая,
Встало у нас на виду.
Шло оно в дальние дали,
В каждое глянув окно.
В каждой солдатской медали
Жарко сверкнуло оно.
Что же оно озарило? —
Рваные раны земли,
Братские наши могилы,
Горе у каждой семьи,
Битый кирпич над золою
Рядом с овином пустым…
Рад я, что помнить такое
Вам не дано, молодым.
Щедрые ваши рассветы,
Гордой любви торжество —
Всё это солнце Победы,
Всё это отблеск его!
НОЧЬ НЕПОВТОРИМОЙ ТИШИНЫ
Светлая, она плывет над миром,
Ночь неповторимой тишины,
Ставшая отныне нашим пиром,
Пиром человеческой весны.
И земля вдруг стала так просторна —
Мыслью не окинешь! И в ночи,
Набухая, прорастают зёрна
И звенят подземные ключи.
Слышно всё, чем эта ночь богата:
Учащённый стук сердец людских,
И дыханье спящего солдата,
И поэта вдохновенный стих.
9 мая 1945 года
Хорошо было этому верить.
Невозможно поверить сейчас,
Что в такие знакомые двери
Я, как прежде, войду не стучась.
Это память моя повторила
Поцелуй на пылающем лбу.
Это ты мне на сон говорила
Про мою золотую судьбу…
Нелегка была наша дорога
Сквозь огонь — до заветных дверей,
Сквозь войну — до родного порога,
До сияющих глаз матерей.
Я ВЕРНУСЬ
Я калиткой не скрипну в ночи.
Я услышу, как сердце стучит.
А в окне огонёк всколыхнётся,
И навстречу мне дверь распахнётся.
Я на шее почувствую руки,
Похудевшие в годы разлуки…
…Мать у лампы прибавит огня.
Долго будет смотреть на меня.
К золотой прикоснётся нашивке
И про каждую спросит медаль.
Я узнаю на ней без ошибки
Ту же старую тёплую шаль.
Одногодков припомню своих
И её расспрошу про живых.
И хоть я побывал на войне,
А спросить будет боязно мне —
Ничего не спрошу я о той,
Сероглазой, с косой золотой.
Вечер долог, а в думах одно,
Что исполниться завтра должно.
Я стою на высоком крыльце,
А ко мне по дорожке из сада
Приближается Свет и Отрада.
И улыбка на милом лице!
А в руках её, ярко пылая,
Ветвь рябины горит, не сгорая.
Это значит, она не забыла,
Горевала, ждала и любила.
Видно, слиты навек воедино
Эта горечь и сладость рябины!
В золотой наплывающей дрёме
Хорошо мне в родительском доме.
«Ну спасибо, родная, за встречу,
Спать скорее солдата клади,
Не смотри, что пришёл издалече,
Ты пораньше меня разбуди!»
Я проснусь и зажмурюсь от света,
Будто это не осень, а лето.
Станет сразу так радостно мне:
Я увижу, как весть от любимой,
Ярко-красные кисти рябины
В синем-синем морозном окне.
В ПОТСДАМЕ
Я не был здесь в том сорок пятом,
Потом четверть века ещё….
Я ныне тут не с автоматом,
А с «лейкою» через плечо.
По парку, что строго расчерчен,
В дублёнке сибирской хожу
И в кресле, где сиживал Черчилль,
Запрет нарушая, сижу.
Снимаюсь на фоне пейзажа,
Где боги в фонтанном кругу,
О чём не мерещилось даже
На невском моём берегу.
Ты, память, вернувшись из странствий,
Всем виденным
Ныне полна,
Но меж фотографий потсдамских
Всего мне дороже одна:
На ней — будто я в сорок пятом,
Пройдя всю войну до конца,
В обнимку с советским солдатом
У Фридрихова дворца!
ПАРТА
На граните в порыве победном,
Обожжённый, побитый войной,
Фальконетовским Всадником Медным
Танк поднялся громадой стальной.
В этот ряд непременно зачислим
Нашу память боёв и тревог —
Грузовик над Дорогою жизни
И идущий в полёт «ястребок».
На Васильевском в школьном музее
В неурочной стою тишине.
В платье простеньком из бумазеи
Пятиклассница видится мне.
На стене-фотографии, карта…
На дощатый смотрю постамент,
На котором обычная парта
Возвышается, как монумент.
Здесь навеки врезаются в души
Сорок первый нагрянувший год,
Парта Савичевой Танюши
И чернил фиолетовый лёд.
И такое рождается чувство
Возле тех монументов подчас,
Что бывает сильнее искусства
Просто правда сама — без прикрас.
ТРАКТОР
Старый музей деревенского быта.
Он под Берлином. Музей как музей.
Всё, что забыто и что не забыто,
Я увидал у немецких друзей.
Библия Лютера, рыцаря латы —
Отдана должная дань старине.
Был неожиданней всех экспонатов
Трактор советский, что встретился мне.
Гусениц ржою покрытые траки,
Чёрный мотор, что своё отстучал.
Чем-то на танк, побывавший в атаке,
Смахивал трактор, что сделал Урал.
Послевоенные годы на память
Сразу пришли мне, и бросило в дрожь.
Видывал: женщины жали серпами
От непогоды полёгшую рожь.
Буду теперь вспоминать неустанно
Трактор, стоящий у всех на виду,
Присланный нами немецким крестьянам
В послевоенном голодном году.
С ВЕРШИНЫ ЛЕТ
Тяжка мне невесомая винтовка
И горек дым угасшего костра.
Беззвучная идёт артподготовка,
И катится беззвучное «ура».
У ног беззвучно плюхается мина,
Безмолвный крик мой гасится во мне,
В пустой ладони — скомканная глина,
И мир в бесцветном рушится огне.
С вершины лет не то что из окопа —
Иной обзор, масштаб совсем другой:
Видна мне вся распятая Европа,
Которую спасаю подо Мгой.
ПАРУС
Когда я этим полем проезжаю,
Всегда гляжу в вагонное окно,
И с каждою минутой приближаю
Я к сердцу то, что было так давно.
Я чувствую, как жжёт меня живая,
На месте боевого рубежа,
Моих друзей-погодков огневая,
Воистину прекрасная душа.
Да, я их знал, в ком клокотала ярость,
Кто шёл без промедления на риск.
…Белеет в поле лермонтовский парус,
Солдатский треугольный обелиск.
ДВА СЕРДЦА
Суровый жребий лейтенанту выпал,
И, мучась, с прошлым оборвал он связь.
Он из войны, по сути дела, выполз,
На самодельных роликах катясь.
Своей жене не написал ни строчки.
А что писать? Всё ясно без того.
А дома в ожидании бессрочном
Она жила, не веря в смерть его.
Когда она, бывало, получала
На почте безымянный перевод,
То сердце лихорадочно стучало,
Что это — от него, что он — живёт.
И люди отыскать его сумели,
И вот к нему приехала она.
…Под ним стальные ролики блестели,
И сталью отливала седина.
Кусая губы, и смеясь и плача,
Она вбежала в горвоенкомат,
И снизу вверх — как быть могло иначе? —
Был устремлен его смятённый взгляд.
И женщина — судьбы святая милость,—
Ещё не веря счастью своему,
Безмолвно на колени опустилась
И на коленях двинулась к нему.
О БЛОКАДЕ
Когда заметят мне: «Блокада
Нам кажется подобьем ада» —
Я усмехнусь: должно быть, так.
Не гладил по головке враг.
Всего пришлось хватить… Однако,
Бывало, я от счастья плакал…
Еловый лапник, что под головой,
С подушкой схож — такой же пышно взбитый.
Сорок второй. Землянка над Невой,
А за порогом — «пятачок» открытый.
Тогда мне снилось — я опять живой.
Теперь мне снится — я опять убитый.
ЖИВЫЕ, ПОЙТЕ О НАС!
В чёрном пласту петергофской земли
Матросскую флягу как-то нашли.
Была в ней записка в несколько строк:
«Бились… погибли…»
А поперёк —
Слова, что огнём обжигают сейчас:
«Живые, пойте о нас!»
Знаем, как в воздухе пули снуют.
Взрывы фонтанами в парке встают.
Вот захлебнулся злой пулемёт.
Флягу балтиец в руки берёт.
Море колотит о берег баркас.
Живые, пойте о нас!
Я этих слов позабыть не могу.
Всегда мы у них в неоплатном долгу.
Живые, пойте о нас!
Это не просьба, это приказ!
СОЛДАТАМ
По горящей земле
Вы прошли в полный рост.
Для неё не щадили жизни.
Ваша ратная слава,
Поднявшись до звёзд,
Стала мерой любви к Отчизне.
И сырая земля
Словно пух вам мягка,
В жизни всё вы свершили, солдаты.
Вам на мрамор надгробий
Пошли облака
И на вечную бронзу —
Закаты.
Сухо и крепко сосновая пахнет хвоя,
Время, как ветер, шумит, надо мной пролетая.
Здесь, где воронки трава оплела молодая,
В первой атаке окончилась юность моя.
Здесь мы стояли, собою прикрыв Ленинград,
Было нельзя над изрытой землёй распрямиться!
Было одно — ожиданием боя томиться,
Намертво врыться и чтобы — ни шагу назад.
Сразу узнаешь знакомые эти места.
Выйдешь на берег и у переправы отыщешь
Лодки разбитой прогнившее чёрное днище,
Ржавую каску… А как земляника густа!
Вновь предо мною военная юность моя.
Это года, о которых мы песни сложили,
Это пути, что мы в мирную жизнь проложили.
…Сухо и крепко сосновая пахнет хвоя.
1943 ГОД
Сколько улиц таких, как эта,
Где слепыми стоят дома!
Бредит утренним свежим светом
Зафанеренная полутьма.
О снарядов смертельном клёкоте
Память город мой сохранит,
Как осколков стальные когти
Искромсали его гранит!
Пролетает снаряд над крышами.
Значит, мимо. Гляжу вослед.
Шелестит он, а будет слышен
Через тридцать и сорок лет.
МОЛОДОСТЬ
Я свою вспоминаю землянку:
Лапник толстым ковром на полу,
И светильник — консервную банку,
И себя, прикорнувшим в углу.
Било в ноздри мне запахом пшённым,
Долгожданным,
горячим,
густым,
И сидел с котелком я, сражённый,
Словно пулею, сном молодым…
ДРУГУ
Было нам девятнадцать,
А тебе тридцать пять.
В этот год повидаться
Не придётся опять.
Но подумать я волен
В пору новых тревог:
Ты приехал бы, что ли,
Да советом помог.
Мнится, что далеко ты
Занят тысячей дел,
Что, как я, в эти годы
Ты слегка поседел.
Невозможно представить
Мне в ночной тишине,
Что при той переправе
Ты погиб на войне.
Сердце дружбою грея,
Сквозь года мы идём.
Если вместе стареем,
Значит, вместе живём.
БОЙ
Вижу:
на берегу
падают на бегу,
сухо гранаты рвутся.
И я до сих пор
никак не могу
от этой яви
очнуться.
В ОСЕННЕМ ЛЕСУ
На пеньке — семья опят.
Сбились в кучу и вопят:
«Разведи костёр скорей,
Хоть немного обогрей!»
Я сказал им: «Эх, ребята,
Да какие ж вы солдаты,
Да к тому ж ещё пехота,
Если мёрзнуть неохота?»
Среди холода и тьмы
Точно так же грелись мы
Возле самой у беды
Без огня и без еды.
Грело нас всему назло
Дружбы воинской тепло.
Грелись мы спиной к спине
В чужедальней стороне
На войне.
ЛЕЙТЕНАНТЫ УХОДЯТ В ОТСТАВКУ
Нынче в клубе знамёна висят.
Отмечаем по-воински явку.
Лейтенанты, кому пятьдесят,
Из запаса уходят в отставку.
Артиллерия слово возьмёт,
И за всех она скажет, что нужно,
И мизинцем слезинку смахнёт,
Не стыдясь, медицинская служба.
К горлу катится горечи ком,
И глаза что-то щиплет нам, ибо
Наш такой молодой военком
Возглашает: «За всё вам спасибо!»
Как понятно мне это «за всё»!
Вот закрою глаза и увижу:
На себе мы комбата несём,
Оступаясь в болотную жижу.
Марш играет оркестр духовой.
Так по штату положено, значит.
И в душе, до конца молодой,
Эта громкая музыка… плачет.
Нынче в клубе знамёна висят.
Снова послан буфет на заправку.
Это дело серьёзное, брат:
Лейтенанты уходят в отставку.
СЛАВА
На войне бывало и вот так:
Ранен воин — госпиталь, мученья…
И того не ведает, чудак,
Что уже представлен к награжденью.
Трудно служба поиска идёт,
Истину годами добывает.
Верю я — награда грудь найдёт:
Слава безымянной не бывает.
СТАРАЯ РАНА
Знать дала о себе
Огнестрельная старая рана.
Как старик на печи,
Я над ней прокряхтел до утра.
И, нащупав осколок
Под стянутой кожею шрама,
В телефонном талмуде
Больничные взял номера.
О мои доктора!
Медсанбаты мои полевые!
Как не вспомнить про вас,
Беспокойные мысли гоня?
Я воочью тогда
На войне
Убедился впервые,
Как чудовищно трудно
Солдата спасти от огня.
Если б только не вы,
Я бы так и остался калекой.
Вспомню всё — и согреюсь,
В палаточном вашем тепле.
Я увидел тогда
Этот истинный культ Человека:
Чтоб он жил,
Чтоб дышал,
Чтобы твёрдо стоял на земле!
В этот утренний час
Жизнь свою подытоживать рано.
За раскрытым окном
Расступается синяя мгла.
Как ни странно — но факт:
Я люблю тебя, старая рана,
Ты мешаешь мне спать,
Но по жизни идти помогла!
В БОЛЬНИЦЕ
Эй вы, сони-лежебоки,
Почему я с вами тут?
На ремонте я, как в доке,
Что больницею зовут.
Я в линкоры не прошусь —
Не таков характер.
Так и быть уж, соглашусь
На торпедный катер.
Катер — весь порыв, гроза,
Пушка да торпеда,
Да с прищуринкой глаза,
Да ещё — победа!
МЕЛЬНИЧНЫЙ РУЧЕЙ
Помню отдых у пехоты
В тихом Мельничном Ручье.
На сапёрные работы
Шли с лопатой на плече.
От дороги в отдаленье,
Средь зелёной тишины,
Жило наше отделенье,
Отдыхая… для войны.
Лес манил, где под кустами
Нами вырыт капонир,
Где малину ешь горстями,
Так, как будто в мире — мир…
Мне сейчас напишут справку,
Предписание врачей,
И поеду на поправку
Снова в Мельничный Ручей.
Шарф возьму для утепленья
Да гражданское пальто.
Снова будет отделенье,
Но — больничное, не то.
Снова выйду на полянку,
Где ходил я молодой,
Отыскать бы ту землянку,
Пусть хоть полную водой.
ГОСПИТАЛЬ ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ
Как там отделенье наше
На четвёртом этаже?
Всё воюет тетя Паша
Иль на пенсии уже?
Кто за Зиночкой без толку
Ударяет, как всегда?
Кто уходит в самоволку,
Как в курсантские года?
Кто там держит оборону
От болезней всех, как гвоздь?
Кто там просит ноксирону?
Кто там сутки спит насквозь?
Кто слезой скупой ответит
На письмо, когда придёт?
Кто один на целом свете —
Никого уже не ждёт?
Не уходит в отдаленье
Братства воинского свет.
Это слово — отделенье —
Я люблю с военных лет.
СОЛДАТСКАЯ СУДЬБА
Так почему дано мне долго жить
И, в общем, одиноко встретить старость?
Сказать об этом могут блиндажи,
Где молодость ровесников осталась.
За то, что вместе с вами не убит я,
Теперь морщин мне не стереть со лба.
Есть тайна тайн, не ждущая открытья.
А имя ей — солдатская судьба.
УДАРНАЯ ВОЛНА
Моё вниманье приковал невольно
Когда-то созывавший на урок
Детей в далёкой Хиросиме школьный
Чудовищно оплавленный звонок.
Нет, он своё не отслужил, и ныне
В нём, не смолкая ни на миг, звенят
Колокола тревожные Хатыни
И Бухенвальда яростный набат.
Хотел бы я сегодня на рассвете,
Когда душа сжимается в тоске,
Идти по настороженной планете,
Держа звонок обугленный в руке.
ВЕРЮ В РОССИЮ
Густой синевой на морозе
Полночное небо горит.
Мерцая, по азбуке Морзе
Звезда со звездой говорит.
Россия! Отыщешь ли краше
Твоих городов и равнин?
К лицу тебе, матери нашей,
Бетонные гребни плотин.
Как в годы мои фронтовые,
Созвездия в небе горят,
И снова я верю в Россию,
Как всё повидавший солдат.
Цитируется по: Оставляю вам стихи. Стихотворения я поэмы. Лениздат. 1982.
Источник