Костюков дмитрий сурова зина про космос
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Космос — лучшая в России книга для детей и подростков. Книга Дмитрия Костюкова и Зины Суровой Космос
Спасибо, уважаемая Наталья Конрадова и «Русский Репортёр», за рассказ о книге «Космос»!
Изумительную книгу создали фотограф Дмитрий Костюков и художница Зина Сурова — даже в журнале «Русский репортер» можно разглядывать, а потом еще раз разглядывать эти иллюстрации. Обязательно, конечно, дочери куплю и посоветую у кого дети в младших и средних классах.
В прошлом году, 12.04.2011, в День космонавтики проводил у первоклассников и девятиклассников нашей московской сш № 1316 Гагаринский урок (только что прилетел из Байконура, где директор Института стран СНГ Константин Затуллин и мэр Байконура генерал-майор Александр Мезенцев проводили конференцию).
Девятиклассникам это было мало интересно, т.к. «много слишком надо учиться, да ну его». Некоторых девятиклассников, кто все же начал высказываться о космосе, одноклассники загасили стебаловом и ржанием.
А вот первоклассники и первоклассницы слушали с большим интересом, задавали вопросы, и что больше всего порадовало — уже в первом классе знали немало фактов о Гагарине и были горды: «Мы первые в космос полетели!». Вот такой вот первый класс!
Искреннее спасибо Дмитрию Костюкову и Зинаиде Суровой за то, что не спешили в работе!! Эта книга не на год-два, ей уготована длинная жизнь — у многих поколений детей, кто имеет в душе живую мечту и личное дерзание.
И дай бог книге долгих лет жизни, многих прибыльных переизданий и пиратских передираний. И признания всех, кому дороги светлые достижения нашей страны.
А русских многие в мире, на Западе и Востоке, что-то рановато списали с мировой доски.
С уважением,
Собянин Александр Дмитриевич, руководитель службы стратегического планирования Ассоциации приграничного сотрудничества.
Блоги в ЖЖ:
http://sobiainnen.livejournal.com
http://komi-permyak.livejournal.com
«Традиция писать на колесо автобуса по дороге к ракете и шутливый хлопок по попе, которым Королев провожал Гагарина, вызвали недовольство чиновника из Госдумы, когда Зина и Дима попытались найти господдержку для издания уже сделанной книги: мол, непатриотично. Изымать из книжки «порочащую космонавтов» историю авторы отказались и отложили общение с государством до лучших времен. Видя, что книжка посвящена космосу, их часто спрашивают: «Это госзаказ?» А узнав, что государственным людям она тоже нравится, бизнесмены отказываются давать деньги на издание. В итоге Дима и Зина не вписываются ни в одну из существующих на книгоиздательском рынке ниш, а книжка выходит за их счет».
Наталья Конрадова: Космос в реале. Как сделать детскую книгу из болевых точек своего поколения. Книга фотографа Дмитрия Костюкова и художницы Зины Суровой «Космос». // Русский репортер. № 18 (247) 10.05.2012.
http://expert.ru/russian_reporter/2012/18/kosmos-v-reale/
(полностью статья под катом)
Наталья Конрадова
«Сначала нужно, чтобы разок-другой в космос слетал я — манекен Иван Иванович». «Космонавт должен быть членом КПСС! Спроси у бабушки, что это значит». Это реплики манекена и космонавта с одного разворота отличной детской книжки «Космос. Невероятные истории о. «. Это сложносочиненный коллаж из разрисованных фотографий с Байконура; научные, технические и исторические данные соседствуют здесь с памятником Гагарину в костюме супермена, хабблом, который кокетничает с шаттлом, и комиксами про Королева. Книжку сделали фотограф Дима Костюков и художница Зина Сурова, вышла она в апреле тиражом 3000 экземпляров. Ради этого авторы и издатель скинулись по полмиллиона рублей
Дима и Зина делали книжку в свободное от работы время два года. В их «Космосе» — миллиард не свойственных детским изданиям документальных подробностей о том, как устроен скафандр, какими секретными словами советские космонавты общались с Землей и о чем мечтал Циолковский. Эта книжка могла бы быть энциклопедией, если бы не была арт-объектом. И наоборот, стать типичным арт-буком ей мешает обилие реальных фактов о жизни и работе космонавтов. Впрочем, самой книге это никак не мешает: ее хочется все время разглядывать.
В космосе я ничего не понимаю. То есть я хорошо понимаю идею улететь отсюда к чертовой матери, но, кажется, люди любят космос не за это. Его любят, потому что он наш: мы первые в него полетели, а про Юрия Гагарина пишут даже в американских учебниках. И еще космос завораживает: он большой и неизведанный, в нем опасно, каждый новый шаг в нем — есть победа всего человечества над неизвестностью.
Я, конечно, догадываюсь о существовании людей, которые с детства мечтали о космонавтике и теперь интересуются, как там дела. Самые везучие даже летают, стыкуются и едят кашу из тюбиков. Но меня завораживает во всем этом не космос, а история двух молодых людей, которые Ленина и в гробу-то не видали, но потратили два года своей жизни на сложнейшее издание, посвященное самому важному советскому достижению. Поэтому, когда мы встречаемся с авторами, я первым делом спрашиваю:
— Почему космос?
— Просто я катался на горных лыжах, упал и сломал позвоночник, — отвечает Дима. — Врачи сказали, что на восстановление уйдет год. Надо было срочно искать себе занятие, чтобы не сойти с ума.
Зина Сурова позвонила посочувствовать земляку — они учились в одной художественной школе в Севастополе. И немедленно оказалась соавтором.
«Тебе принести апельсины?» — «Нет, лучше давай вместе сделаем какую-нибудь книжку». Этого диалога никогда не было, но именно так написан «Космос». Конструкторы, космонавты, верблюды, самолеты, ракеты, луноходы — герои комиксов в книжке — разговаривают «баблами». «Ура! Ты будешь первый, а я второй», — говорит Титов Гагарину.
Выбирать тему для книжки можно было только из того, что Дима успел наснимать до травмы.
— А что я снимал? Президентов. Но не будешь ведь про президентов книжку делать. Еще снимал войну. Но детская книжка о войне — это тоже странно.
Пока я жалею, что дети лишились хорошей книжки о войне, Зина говорит:
— Зима, я веду детей в сад и замерзшими пальцами набиваю эсэмэску: «А может, космос?» Получаю в ответ: «Космос!».
К тому моменту Дима раз пять слетал на Байконур, фотографий было много. Я все еще жду, что речь пойдет о романтике покорения бесконечности, но Дима прагматичен:
— Для меня было важно, что эти фотографии протокольные, снятые с определенных точек, в которых разрешено стоять прессе. Их совсем не жалко разрисовывать.
— А космос тебя увлекает? — Я все-таки задаю совершенно безнадежный вопрос.
Дима вдруг резким движением задирает рукав и тут же опускает его обратно. Я успеваю увидеть на плече татуировку — огромный квадратный корень.
— Это формула второй космической скорости, которая позволяет навсегда покинуть пределы планеты, — говорит он.
— Космос бывает романтический, а бывает совсем другой, — рассказывает Дима.
По его словам, после удачного полета Гагарина все космонавты повторяют его действия: расписываются на двери на Байконуре, сажают дерево, писают на колесо автобуса по дороге к ракете и получают ритуальный хлопок по попе перед самой погрузкой. Об этом в книжке есть специальный разворот.
— Правда, чтобы пописать, надо расстегнуть скафандр, который уже прошел проверку на герметичность.
— Неужели ритуал для них важнее безопасности? — спрашиваю.
— Важнее. Другое дело, что скафандры очень надежные.
Кажется, эта сторона космоса интересует его больше всего: он коллекционирует ритуалы и с самого начала хотел делать книжку именно про них. Даже нарисовал первый разворот: портреты Циолковского, Королева и Гагарина в виде икон Уорхола, разноцветные и с нимбами — по аналогии с Христом, Богородицей и Николаем Чудотворцем.
— Но Зина сказала — и она была совершенно права, — что нас сожрут.
Следы первоначальной идеи остались на форзаце книги, только нимбы Зина превратила в абстрактные войлочные кружочки. Кто догадается, тот и молодец.
— Помню, мне один издатель сказал, что надо делать книжку «Динозавры в космосе» — вот это будет покупаться. Космос, как и динозавры, ходовая тема, — говорит Зина.
За шесть лет после окончания института она успела проиллюстрировать и сделать с нуля десять детских книжек. В космосе она не очень разбиралась, зато хотела после своих «книжных артхаусов» сделать наконец-то что-то «для народа». Задача осложнялась тем, что надо было сочетать фотографии с рисунком, а массу научно-технической информации — с хорошим детским дизайном.
Зина, выпускница математической школы, говорит, что делать книжку — это почти как решать уравнение. Если на первом развороте ты ввел семь компонентов, на десятом уже не можешь внести восьмой. В случае с «Космосом» элементов вроде не так много: фотография, рисунок, фактура кисточки, войлок, фольга, нашивки-шевроны, привезенные Димой с Байконура.
— Под конец я поняла, что говорю на одном языке с Роскосмосом, — рассказывает она.
— Когда мальчик и девочка на три дня запираются в комнате, это выглядит как роман, — говорит Дима, описывая их с Зиной двухлетнюю работу.
— Только я понимал, что они там занимаются творчеством, — вставляет муж Зины Филипп, который отвечал за верстку и препресс книжки.
Зина гладит его по голове, и мы садимся рассматривать оригиналы, которые они принесли с собой и разложили прямо на столе в кафе.
Настоящее пахнет клеем
Разворот про старт космической ракеты делался так.
Сперва Дима снимал взлетающую ракету, фиксируя кадры по секундам. Потом добывал стенограмму переговоров космонавтов с Землей и отбирал из съемки кадры тех секунд, в которые космонавты что-то говорили.
— Например, на 23-й секунде космонавт говорил: «Чувствую перегрузку как на реактивном самолете». На 118-й секунде отделяется ступень, и космонавт говорит: «Чувствую, как будто я делаю кувырок».
На Зинином коллаже вся эта информация совмещается — и можно одновременно смотреть, как выглядит ракета, и читать, что в этот момент чувствует космонавт.
На другом развороте, посвященном вывозу ракеты, нарисован паровозик.
— Это не просто паровозик — он срисован со знака, который на Байконуре стоит на железнодорожном переезде, — объясняет Дима.
Или вот портрет Гагарина со звездой героя:
— Можно было взять любую звезду. Но я говорю: нет, я поеду в музей и сниму именно его. Это никому не надо, кроме меня. Но я-то знаю, что она настоящая.
Зине тоже важно настоящее, только в ее случае оно заключается в «рукодельности» книжки: художнику нужно трогать картинки, рисовать кисточкой, разбрасывать бумажки по столу, примерять и клеить. В этом смысле книжки, у которых есть оригинал, — настоящие, а те, которые делаются на компьютере, — не очень. Филипп пытается представить, как можно двигать элементы коллажа на большом интерактивном экране, но Зина его обрывает:
— Все так, только клеем не пахнет.
Тогда я спрашиваю, бывают ли настоящие книжки, сделанные на компьютере. Филипп размышляет на ходу:
— Разве что пиксель-арт? Но у него тоже есть корни: мозаика, вышивки.
— Я постоянно доснимал фактуру, — продолжает рассказывать Дима. — Везде, где был, — в Афганистане, в Крыму — фотографировал звездное небо. Как-то раз ездил в Семеиз, чтобы снять небо вместе с радиотелескопом. Это надо было делать в определенное время: осенью, когда погода еще нормальная и звезд много, а дискотек уже нет.
— На него там собак напустили! — хвастается Зина.
— Дело привычное. Конечно, трудно людям объяснить, зачем человек с аппаратурой в три часа ночи пытается залезть на территорию, где стоит телескоп.
Белые пятна поколения
Разворот про космонавта Леонова Зина клеила, пока Дима был в Афганистане.
— Это был самый сложный разворот, — в один голос говорят они.
Во-первых, потому что в советские времена показания космонавта зависели от линии партии, так что выяснить, сколько минут он на самом деле провел в открытом космосе — положенные 12 или нештатные 24, — довольно трудно. Во-вторых, весь полет от начала и до конца был нештатным, и космонавты выжили по счастливому стечению обстоятельств.
Перебивая и дополняя друг друга, жертвы самого трудного разворота книжки описывают мне череду нештатных ситуаций в полете Леонова — так, что космос на какое-то время начинает интересовать даже меня.
— Королев перед стартом вдруг желает космонавтам «попутного солнечного ветра», чего он раньше никогда не делал. Когда Леонов вышел в открытый космос, его скафандр раздулся, и он не смог влезть в люк. Стал стравливать давление, но это было опасно: кровь была на грани закипания. Когда он наконец впихнулся в шлюзовую камеру, люк не закрылся: конструкторы не предусмотрели, что если корабль одной стороной находится на солнце, а другой — в тени, то металл деформируется. Датчики восприняли это как разгерметизацию и начали гнать давление, и тогда космонавтов чуть не раздавило. В конце концов давление расплющило люк, и он закрылся. После этого они отстрелили шлюзовую камеру, и их закрутило, поэтому пришлось включить двигатели. Потом отказала система торможения, и они решили управлять вручную. При этом если они садятся не на территории России, то их сбивают. А чтобы управлять вручную, нужно 20 секунд — дотянуться до датчика на стене. Эти секунды стоили им того, что они пролетели до Перми и приземлились в тайге. Когда они приземлились, то застряли между двумя березами и не могли отстрелить люки — пришлось выламывать их вместе с березами. Когда они наконец вышли, Павел Беляев провалился по пояс — снег был рыхлым. У нас есть сакраментальный диалог в книжке: «Тайга, Леша». — «Мороз, Паша». — «Мы явно на родине». Азбукой Морзе они телеграфировали о своем местоположении и достали топор — космонавты всегда берут в космос топор на случай нештатного приземления. Поэтому, когда американцы показывают наших космонавтов в валенках, они в чем-то правы.
В книжку из этого рассказа мало что поместилось. Но так было с каждой страницей: прочитанные трехтомники превращались в тысячу знаков на развороте, массой подробностей часто приходилось жертвовать — то из-за нехватки места, то во имя детской психики. Например, историю про сгоревшего на тренировке космонавта из первого отряда детям рассказывать не решились.
— Мы и так написали, что Белка и Стрелка были не первыми собаками в космосе, а первыми собаками, которые вернулись живыми.
Представления о том, что можно и чего нельзя, у авторов не системные, а интуитивные. И из этих табу и «слепых пятен» складывается очень внятный портрет — не только трех конкретных людей, которые сделали книжку, но и целого поколения. Того, которое не успело побывать в пионерах, зато хорошо помнит 90-е.
Абзац о том, что в 1938 году Королев чуть не умер на Колыме, они воспринимают как большую вольность, хотя обойти этот факт не могли. Пара сюжетов про ритуалы, которые выполняют космонавты перед полетами, не кажутся Зине и Диме криминальными, хотя им за это успело попасть.
Традиция писать на колесо автобуса по дороге к ракете и шутливый хлопок по попе, которым Королев провожал Гагарина, вызвали недовольство чиновника из Госдумы, когда Зина и Дима попытались найти господдержку для издания уже сделанной книги: мол, непатриотично. Изымать из книжки «порочащую космонавтов» историю авторы отказались и отложили общение с государством до лучших времен. Видя, что книжка посвящена космосу, их часто спрашивают: «Это госзаказ?» А узнав, что государственным людям она тоже нравится, бизнесмены отказываются давать деньги на издание. В итоге Дима и Зина не вписываются ни в одну из существующих на книгоиздательском рынке ниш, а книжка выходит за их счет.
Еще одна картинка, хотя и была нарисована, так и не дойдет до читателя: Филипп признается, что забраковал созданный Зиной иронический коллажный портрет Гагарина с синим носом. Лубочное изображение, подумал он, может оскорбить людей, не привыкших к таким шуткам. Вместо него купили у РИА «Новости» классическую фотографию задумчивого Гагарина в шлеме. У меня на холодильнике висит такой же, купленный в сувенирной лавке города Гагарина, на китчевом магните в позолоченном пластмассовом ободке.
Кажется, это поколение бессознательно унаследовало от «совка» ряд запретов и теперь транслирует их дальше. «Люди не поймут», «Мы такое никогда не издадим», «Детям это не нужно» — для них это выглядит как здоровый прагматизм, а мне в этом чудится отголосок ханжеской эпохи, неспособной поверить, что у космонавтов есть попа и они тоже какают. Им без труда удается различать систему, которая отправила Королева на Колыму, и систему, которая вытащила его обратно строить ракеты. Или космос, который СССР завоевывал с целью начистить рыло Америке, и космос, в котором есть место для сильной личности. Это поколение людей, выросших даже не на излете системы, а в облаке пыли, которая поднялась после ее разрушения. Поколение, чьей главной идеей стала безыдейность, а главным страхом — обнаружить себя в системе.
Когда я спрашиваю, как они оправдывают те жертвы, благодаря которым идеальный советский человек полетел в неизведанное небо, Филипп говорит:
— Вы слишком все связываете.
Зина говорит:
— Нельзя сказать: это советское, поэтому это плохо. Ведь тогда ты перечеркиваешь историю твоей семьи.
А Дима добавляет:
— Наше поколение устало от знамен, мы верим только в профессионализм.
— Книжка написана с точки зрения космонавтов, — заключают все трое через некоторое время. — Мы хотели эту профессию популяризировать, и мы добились нейтралитета.
Источник