Когда солнце позолотит верхушки деревьев откуда фраза
Сильва. Итак, когда солнце позолотит верхушки деревьев…
Макарская(в дверях, смеясь) . Хорошо, хорошо… Счастливенько!
Сильва(деловито) . Значит в десять.
Макарская. В десять, в десять… (Исчезает, закрыв дверь.)
Сильва(сходит с крыльца, замечает Бусыгина) . А, мсье Сарафанов! (Подходит.) Жизнь бьет ключом! (Жест в сторону домика Макарской.) Слыхал?
Сильва. А чего ты затосковал? В чем дело? Сын ты здесь или бедный родственник?
Бусыгин. Тебе не кажется, что мы здесь загостились?
Сильва. Да нет, все нормально. Мне здесь уже нравится. Тебе тоже здесь неплохо. Дела идут.
Бусыгин. Какие дела?
Сильва. Я имею в виду сердечные.
Бусыгин. Ничего такого нет.
Сильва. Рассказывай, будто я не вижу. У вас бешеный интерес. Причем взаимный. На вас просто нельзя смотреть — плакать хочется.
Бусыгин. Брось. Она выходит замуж.
Сильва. Слыхал, но…
Бусыгин(перебивает) . И на днях уезжает. Вот и весь интерес… Хорошо мы погостили, весело, но пора и честь знать. Собирайся.
Сильва. Погоди… Зачем? У меня же в десять свидание.
Бусыгин. Оно не состоится. Какого черта ты суешься куда не следует? Ты что, не видишь, что с пацаном делается из-за этой женщины?
Сильва. А я-то тут при чем?
Бусыгин. Не валяй дурака. И никаких свиданий. Все. Мы едем домой.
Сильва. Ни за что. Не могу же я обманывать женщину.
Бусыгин. Можешь. Иди попрощайся. Скажи ей, что, когда солнце позолотит верхушки деревьев, ты будешь уже далеко.
Сильва. Слушай, что ты опять придумал. Мы вернемся сюда ночью, а?
Сильва. Не вернемся. Тогда ты поезжай, а я…
Бусыгин. Мы поедем вместе.
Сильва. Почему. Слушай. У тебя какие-то планы, я понимаю. Но я-то ничего не знаю. За что я должен страдать? Объясни — тогда другое дело. Ты держишь меня в полной темноте. Это некрасиво. Друзья так не поступают.
Бусыгин. Хорошо. Раз мы друзья, я прошу тебя как друга: едем. Ты сам сказал, что ты мой друг.
Сильва. Ну правильно, друг. Но нельзя же сено на мне возить. С сестрой мне нельзя, с другой мне тоже нельзя, как же мне жить дальше?
Бусыгин. Короче, вот: если когда-нибудь ты постучишься в эту дверь(жест в сторону домика Макарской) , это плохо для тебя кончится. Понятно. Ну что? Ты остаешься?
Сильва. Черт с ней. Не ссориться же нам из-за женщины. Едем… Эту большую глупость я делаю только потому, что я тебя полюбил. В интересах мужской дружбы.
Бусыгин. Ладно, ладно…
Сильва. Жди меня здесь, я заберу гитару.
Бусыгин. Я зайду тоже.
Сильва. Э, лучше ты этого не делай. Там папаша, разговоры. Опять на два часа.
Бусыгин. Он спит. Я напишу ему записку.
Неожиданно появляется Васенька.
Сильва. А, прилетел, голубь!
Васенька. А, выползли на солнышко!
Бусыгин. Откуда ты, старина?
Васенька. Какое вам дело, крокодилы?
Сильва. У тебя шикарное настроение. Выиграл в «замеряшки»?
Васенька. Отец дома?
Бусыгин. Он спит.
Васенька. Что поделываете?
Сильва. Кто что. Твой брат совершает благородные поступки, а я… мне выпить бы, что ли.
Васенька. Тогда идите домой. Там на кухне, за батареей, кое-что есть. Энзэ для отца.
Сильва. Энзэ. А что именно?
Васенька. Не знаю. По-моему, калгановая. Устраивает?
Сильва. Калгановая? Ну, это не лучший из напитков… Но ничего, сойдет.
Бусыгин(Сильве) . Иди, я сейчас.
Сильва исчезает в подъезде.
Ну так как, братишка, договорились?
Васенька. Все железно.
Бусыгин. Я — другое дело, мне необходимо ехать… Может, даже сегодня. А ты… Короче, я надеюсь, что ты меня не подведешь.
Васенька. Я остаюсь. Теперь это бесповоротно.
Бусыгин. Да нет, ты парень крепкий.
Васенька. Ну ладно, ты иди.
Бусыгин. Слушаюсь, братишка. (Уходит в подъезд.)
Васенька стучится к Макарской. Та появляется.
Макарская. Купил билеты?
Васенька. Еще бы! Знаешь, какая была свалка?
Макарская. Можно догадаться. Пуговицы-то где?
Васенька. Одна здесь, другая там!
Макарская. Давай хоть эту. Подожди. (Уходит в дом.)
Васенька достает из кармана запечатанный конверт, спички, сжигает конверт у крыльца ее дома.
(Появляясь.) Что ты делаешь?
Васенька(весело) . Так. Жгу одно послание.
Макарская. Дай пиджак.
Какое-то время молча сидят на крыльце рядом. Васенька затих, замер и вдруг уткнулся головой в ее плечо.
Васенька. Не знаю.
Макарская. Легче, легче. (Подняла его голову снисходительным жестом.) Разнежился мальчишечка!
Источник
Когда солнце позолотит верхушки деревьев откуда фраза
БУСЫГИН. Со мной? Никогда.
НИНА. Ладно, я ухожу… Часа в два разбуди отца. Еда на плите, разогреете. Да посмотри за младшим братом, как бы он не сбежал.
БУСЫГИН. Не сбежит. Мы с ним договорились.
НИНА. Смотри, отец на тебя надеется… Счастливо. (Подходит к нему ближе.) А с этой (жест в сторону домика Макарской) ты все же лучше не связывайся. Хорошо?
БУСЫГИН. Хорошо… Счастливо тебе…
НИНА. Счастливо, братец. (Уходит.)
БУСЫГИН (помахав ей рукой, негромко). Прощай, сестренка…
На пороге появляются Сильва и Макарская. Макарская смеется. Бусыгин стоит у ворот, им с крыльца его не видно.
СИЛЬВА. Итак, когда солнце позолотит верхушки деревьев…
МАКАРСКАЯ (в дверях, смеясь). Хорошо, хорошо… Счастливенько!
СИЛЬВА (деловито). Значит, в десять.
МАКАРСКАЯ. В десять, в десять… (Исчезает, закрыв дверь.)
Сильва сходит с крыльца, замечает Бусыгина.
СИЛЬВА. А, мсье Сарафанов! (Подходит.) Жизнь бьет ключом. (Жест в сторону домика Макарской.) Слыхал?
СИЛЬВА. А чего ты затосковал? В чем дело? Сын ты здесь или бедный родственник?
БУСЫГИН. Тебе не кажется, что мы здесь загостились?
СИЛЬВА. Да нет, все нормально. Мне здесь уже нравится. Тебе тоже здесь неплохо. Дела идут.
БУСЫГИН. Какие дела?
СИЛЬВА. Я имею в виду сердечные.
БУСЫГИН. Ничего такого нет.
СИЛЬВА. Рассказывай, будто я не вижу. У вас бешеный интерес. Причем взаимный. На вас просто нельзя смотреть – плакать хочется.
БУСЫГИН. Брось. Она выходит замуж.
СИЛЬВА. Слыхал, но…
БУСЫГИН (перебивает). И на днях уезжает. Вот и весь интерес… Хорошо мы погостили, весело, но пора и честь знать. Собирайся.
СИЛЬВА. Погоди… Зачем? У меня же в десять свидание.
БУСЫГИН. Оно не состоится. Какого черта ты суешься куда не следует? Ты что, не видишь, что с пацаном делается из-за этой женщины?
СИЛЬВА. А я-то тут при чем?
БУСЫГИН. Не валяй дурака. И никаких свиданий. Все. Мы едем домой.
СИЛЬВА. Низа что. Не могу же я обманывать женщину?
БУСЫГИН. Можешь. Иди попрощайся. Скажи ей, что, когда солнце позолотит верхушки деревьев, ты будешь уже далеко.
СИЛЬВА. Слушай, что ты опять придумал. Мы вернемся сюда ночью, а?
СИЛЬВА. Не вернемся. Тогда ты поезжай, а я…
БУСЫГИН. Мы поедем вместе.
СИЛЬВА. Почему. Слушай. У тебя какие-то планы, я понимаю. Но я-то ничего не знаю. За что я должен страдать? Объясни – тогда другое дело. Ты держишь меня в полной темноте. Это некрасиво. Друзья так не поступают.
БУСЫГИН. Хорошо. Раз мы друзья, я прошу тебя как друга: едем. Ты сам сказал, что ты мой друг.
СИЛЬВА. Ну правильно, друг. Но нельзя же сено на мне возить. С сестрой мне нельзя, с другой мне тоже нельзя, как же мне жить дальше?
БУСЫГИН. Короче, вот: если когда-нибудь ты постучишься в эту дверь (жест в сторону домика Макарской), это плохо для тебя кончится. Понятно. Ну что? Ты остаешься?
СИЛЬВА. Черт с ней. Не ссориться же нам из-за женщины. Едем… Эту большую глупость я делаю только потому, что я тебя полюбил. В интересах мужской дружбы.
БУСЫГИН. Ладно, ладно…
СИЛЬВА. Жди меня здесь, я заберу гитару.
БУСЫГИН. Я зайду тоже.
СИЛЬВА. Э, лучше ты этого не делай. Там папаша, разговоры. Опять на два часа.
БУСЫГИН. Он спит. Я напишу ему записку.
Неожиданно появляется Васенька.
СИЛЬВА. А, прилетел, голубь!
ВАСЕНЬКА. А, выползли на солнышко!
БУСЫГИН. Откуда ты, старина?
ВАСЕНЬКА. Какое вам дело, крокодилы?
СИЛЬВА. У тебя шикарное настроение. Выиграл в «замеряшки»?
ВАСЕНЬКА. Отец дома?
БУСЫГИН. Он спит.
ВАСЕНЬКА. Что поделываете?
СИЛЬВА. Кто что. Твой брат совершает благородные поступки, а я… мне выпить бы, что ли.
ВАСЕНЬКА. Тогда идите домой. Там на кухне, за батареей, кое-что есть. Энзэ отца.
СИЛЬВА. Энзэ. А что именно?
ВАСЕНЬКА. Не знаю. По-моему, калгановая. Устраивает?
СИЛЬВА. Калгановая? Ну, это не лучший из напитков… Но ничего, сойдет.
БУСЫГИН (Сильве). Иди, я сейчас.
Сильва исчезает в подъезде.
Ну так как, братишка, договорились?
ВАСЕНЬКА. Все железно.
БУСЫГИН. Я – другое дело, мне необходимо ехать… Может, даже сегодня. А ты… Короче, я надеюсь, что ты меня не подведешь.
ВАСЕНЬКА. Я остаюсь. Теперь это бесповоротно.
БУСЫГИН. Да нет, ты парень крепкий.
ВАСЕНЬКА. Ну ладно, ты иди. БУСЫГИН. Слушаюсь, братишка. (Уходит в подъезд.)
Васенька стучится к Макарской. Та появляется.
МАКАРСКАЯ. Купил билеты?
ВАСЕНЬКА. Еще бы! Знаешь, какая была свалка?
МАКАРСКАЯ. Можно догадаться. Пуговицы-то где?
ВАСЕНЬКА. Одна здесь, другая там!
МАКАРСКАЯ. Давай хоть эту. Подожди. (Уходит в дом.)
Васенька достает из кармана запечатанный конверт, спички, сжигает конверт у крыльца ее дома.
(Появляясь.) Что ты делаешь?
ВАСЕНЬКА (весело). Так. Жгу одно послание.
МАКАРСКАЯ. Дай пиджак.
Какое-то время молча сидят на крыльце рядом. Васенька затих, замер и вдруг уткнулся головой в ее плечо.
ВАСЕНЬКА. Не знаю.
МАКАРСКАЯ. Легче, легче. (Подняла его голову снисходительным жестом.) Разнежился мальчишечка!
ВАСЕНЬКА. Прости. Это у меня… пройдет…
МАКАРСКАЯ (отдает ему пиджак). Возьми. Когда эта пуговица оторвется, ты меня забудешь. Такая примета… Подожди, у тебя на какой сеанс билеты?
ВАСЕНЬКА. На последний, на десять часов… А что?
МАКАРСКАЯ. На десять? Ты с ума сошел!
ВАСЕНЬКА. Но ты сказала – на какой хочешь.
МАКАРСКАЯ. Только не на десять!
ВАСЕНЬКА. Ты сказала…
МАКАРСКАЯ. Васенька, голубчик, на десять невозможно.
ВАСЕНЬКА. На какой хочешь. Ты сама сказала.
МАКАРСКАЯ. Васенька! На десять я пойти не могу!
МАКАРСКАЯ. Не могу, и все.
ВАСЕНЬКА. Почему не можешь?
МАКАРСКАЯ. Не могу – это значит не могу! Беги за билетами, если еще хочешь со мной в кино.
ВАСЕНЬКА. Почему? Я должен знать.
МАКАРСКАЯ. Должен знать? С чего это ты взял? И что это за манера все знать. И не смотри на меня так.
ВАСЕНЬКА. Что случилось? У тебя свидание?
МАКАРСКАЯ. Ты что, прокурор? (Кричит.) Да не смотри на меня так! Кто это тебе сказал, что ты можешь так на меня смотреть?
ВАСЕНЬКА. У тебя свидание?
МАКАРСКАЯ. Угадал. Свидание! Ну и что?
ВАСЕНЬКА. Зачем ты так сделала?
МАКАРСКАЯ. Да уж так. Пока ты ходил за билетами, тут кое-что изменилось.
МАКАРСКАЯ. Говорят тебе, перестань допрашивать!
ВАСЕНЬКА. Что изменилось?!
МАКАРСКАЯ. Мне понравился один парень, вот что! Получай уж все как есть!
ВАСЕНЬКА. А где этот парень был раньше? Где?!
МАКАРСКАЯ. Господи! Как ты мне надоел.
ВАСЕНЬКА. Зачем ты отправила меня за билетами, садистка?
МАКАРСКАЯ. Да пожалела я вас! Папу твоего пожалела…
ВАСЕНЬКА. Что-о. При чем здесь отец?
МАКАРСКАЯ. А при том, что он вчера ночью сватать меня приходил.
МАКАРСКАЯ. И что это за семейка такая, господи! За такого-то, за идиотика, – сватать! Это надо же додуматься!
ВАСЕНЬКА (хватает ее за руку). Я… я убью тебя!
МАКАРСКАЯ. Ты! Ха-ха! Напугал. Да ты и мухи-то и той не обидишь! Не в состоянии. (Выдергивает из его руки свою.) И вот что, детка. Все. Концерт окончен. Иди и не придуривайся. Пока тебя не выпороли. (Уходит, хлопнув дверью.)
Источник
Проба пера. В лесу
Только, когда солнце позолотило верхушки деревьев, Толик Камышин признал — он заблудился. Вокруг возвышались сосны. Разлапистый папоротник придавал лесу что-то первобытное. Стоя с белым пластиковым ведром, дно которого лишь слегка покрывали собранные грибы, Камышин прислушался. Шелестел ветер, протяжно поскрипывали сосны, вдали стучал дятел. Но ни одного знакомого звука. Камышин остро почувствовал свое одиночество. В груди разрасталась тревога. Ноги ослабели. Камышин с трудом дошел до ближайшего дерева и неловко уселся у его подножия.
Над ухом заныли комары. Камышин порылся в карманах и достал разорванную пачку «Беломора». Закурил, и стал старательно пускать горький дым, чтобы отпугнуть надоедливых кровососов. «Спокойно,» — сказал себе Толик. Но где-то в кончиках трясущихся пальцев руки, сжимавшей папиросу, зарождалась паника.
Еще пару часов назад это казалось хорошей идеей — сходить за грибами. Городского жителя Камышина уговорили сходить на «тихую охоту» после двух стаканов самогона. Сейчас Толик с презрением вспоминал себя в компании пары подвыпивших мужиков и одной подвыпившей бабы. Они шатались по лесу, орали всякую чушь и то и дело прикладывались к захваченной с собой бутылке. Они вроде совсем и не искали грибы, а просто весело проводили время. И все же Камышин заметил его. Под веткой папоротника, на сероватой ножке, с коричневой блестящей шляпкой, к которой пристал сухой лист,- он был как на картинке. Камышин наклонился сорвать гриб и тут заметил другой, невдалеке у гнилого пня. Затем третий. И так гриб за грибом, шаг за шагом, Камышин удалился в лес и оторвался от веселой компании. А телефон он оставил заряжаться в доме. Да и был ли от него толк в этой глуши?
С внезапной злостью Камышин схватил ведро, которое зачем-то продолжал таскать с собой, и с силой швырнул в сторону. Ведро пролетело по воздуху, крутясь и оставляя за собой кометный хвост из грибов, шлепнулось в папоротник. «Сам приезд в эту дыру был идиотской затеей,»- подумал Камышин. Съездить в деревню его уговорил друг, который заскучал по «малой родине». Мол, чего ты, Толик, тухнешь в городе, дышишь ядовитым воздухом и ешь всякую дрянь? Был когда-нибудь в деревне? То-то. Вот исконная Россия! Свежий воздух, парное молоко, рассветы-закаты, а какие люди! Соль земли! В первый же день приезда друг нагрузился так, что его и через два дня не смогли поставить на ноги народными средствами. Бесчисленная родня друга взялась за культурную программу для Толика — гостя дорогого. Пили сутками. Пока кому-то не пришла в голову идея вытащить»городского» за грибами.
Камышин понял, что ненавидит все эти леса, поля и реки. Ненавидит деревеньки с их беспробудным пьянством. И ненавидит себя за глупость. Вот что теперь делать? Будут ли его искать? Ага! Сейчас! Друг, может быть, очухавшись, попытается организовать какие-то поиски, но когда это произойдет? А пока в перспективе — провести ночь в лесу. От этой мысли Камышин вздрогнул и стал соображать в два раза быстрее.
Итак. Он заблудился. В лесу. Мысленному взору Камышина предстал бескрайний зеленый океан в котором бесследно раствориться — плевое дело. » Не раскисай! — одернул себя Толик. — Думай!» Почему-то в голове упорно вертелась мысль о мхе на стволах деревьев. По нему можно определить, где находиться север. Только зачем Камышину север? Он ведь даже не знает, с какой стороны света пришел и в какой находится ближайший населенный пункт. Думаем еще. Кажется вот оно!
Нужен ручей. Все ручьи куда-нибудь впадают. Например, в реку. А по берегам рек всегда есть людские поселения. Все просто. Надо найти воду. Увидев выход, Толик вскочил. Огляделся. И выбрав направление наугад, быстрым шагом двинулся в глубь леса.
Прошел не один час, прежде чем Камышин нашел ручей. Все это время он шел меж сосен, раздвигая руками папоротник, доходивший до груди. Среди не отличимых друг от друга деревьев, Толику казалось, что он топчется на месте. Ноги болели. Камышин порывался несколько раз присесть и отдохнуть, но темнеющее небо заставляло его продолжать путь.
Наконец, впереди, среди каких-то нежных и особенно зеленых растений, Камышин заметил что-то блестящее. А затем до его уха донеслось журчание. Будто моряк, завидевший землю после многомесячного плаванья, он издал радостный вопль и бросился в заросли, из которых взметнулась туча каких-то насекомых.
Ручей был совсем маленький. Его легко можно было перешагнуть. Но для Камышина это была сама надежда. Он встал на колени, продавив своим весом сырую землю, и стал пить темную, ледяную воду прямо из ручья. Напившись, Камышин посмотрел вниз по течению. В паре метров от него темнела какая-то куча. Толик поднялся и подошел к ней. Это было тело какого-то зверька с оторванной головой.
Камышин и раньше видел погибших животных. В основном раздавленных автомобилями. Но этот, то ли заяц, то ли сурок, был убит намеренно. Каким-то хищником. Только ведь хищники съедают свою добычу. А тут лишь голова оторвана. Камышин с беспокойством огляделся. Вокруг была все также надоевшая зелень. Толика остро кольнула тревога. Он явственно ощутил, что находиться совершенно один в абсолютно чуждом месте. С таким же успехом Толик мог быть на другой планете. Вся радость от нахождения ручья пропала.
За деревьями кто-то ухнул. Камышин вздрогнул. «Наверное, филин или сова, — подумал он, — хотя ночь еще не наступила.» Темнота — вот, что страшило его больше всего. Больше не раздумывая о судьбе павшего зверька, Камышин зашагал по берегу ручья.
Он прошел довольно много. За это время Камышин слышал уханье дважды. Оба раза примерно на одинаковом расстоянии от себя. Значит, ухавший некто следовал за ним. Эта мысль заставляла сердце биться чаще. И каждый раз, услышав звук, Камышин порывался бежать. Лес словно ожил. В тенях затаилась опасность. Со страхом Камышин ловил каждый шорох. С замирающим сердцем ждал очередного уханья.
Ручей вывел Камышина на небольшую полянку. Впервые за последние часы он оказался на открытом пространстве, выйдя из гнетущей тени деревьев. Толик перевел дух и огляделся. Облегчение сменилось ужасом. Сердце, казалось, превратилось в ледяной комочек. Среди кустов, окружавших поляну, справа от себя, Камышин заметил чьи-то ноги, которые бесшумно двигались параллельно ему. Две ноги, а не четыре, как следовало ожидать в лесной глуши. Голова и туловище неведомого существа были скрыты густой листвой. Камышин остановился, надеясь, что создание не заметив его, пройдет мимо. Но ноги существа остановились в тоже мгновение. Камышин стал вглядываться в листву, надеясь увидеть человека. В ответ на него смотрели два светящихся желтым глаза.
Стараясь не делать резких движений, Камышин стал быстрым шагом пересекать полянку. Бежать он опасался. Толик пересек открытое пространство и снова вошел под кроны деревьев. Темнело. Тени сгущались. Появилась Луна. Камышин все шел вдоль ручья. Слева постоянно раздавался слабый шорох. Стоило Камышину остановиться — наступала тишина. Но как только он продолжал путь, его шагам тут же начинали вторить чьи-то еще шаги.
Внезапно, Камышин разглядел под ногами светлую полосу. Это была тропинка. Толик ступил на нее и прибавил ходу, почти побежал. Позади кто-то споткнулся. Камышин резко обернулся, оглядев темневшие деревья. Одна из теней скользнула и слилась с другими. Камышин прислушался. Но услышал только шум крови в ушах.
Постоянно прибавляя шаг, Камышин заспешил по тропинке. Его подстегнул раздавшийся треск сучка — преследователь прибавил шагу и ломился через кусты. На ходу Камышин обернулся. Но в темнеющей стене деревьев каждая тень казалась живой и таила опасность.
И тут тропинка разделилась. Камышин остановился. Шорох за его спиной тут же стих. Толик растерянно повертел головой. В конце правого ответвления он заметил какое-то большое темное пятно. Кажется, это был дом. Не раздумывая, Камышин бросился бежать в ту сторону. Позади раздался быстрый глухой топот. Камышин испустил дикий вопль и побежал быстрее. Безнадежно далеко он заметил желтый огонек. Вокруг было темно и тихо. Толик задыхался. В боку кололо. «Мне не успеть!» — пронеслась паническая мысль.
Еще одна тень ступила на тропу перед Камышиным. Но это явно был человек. Он держал что-то длинное обеими руками. Лунный свет блеснул на металле. Подчиняясь не разуму, а инстинкту, Толик резко свернул с тропы. Раздавшийся грохот заложил уши. Не останавливаясь и не разбирая дороги, Камышин продолжал бежать к бревенчатому дому.
Задыхаясь, Камышин вбежал в открытую дверь домика. Свет лампы, стоявшей на столе, показался ему невыносимо ярким. Переступая ватными ногами, Камышин подошел к столу и рухнул на стоявшую рядом лавку. Огляделся. Скудная обстановка. Лавки вдоль стен, беленая печь, шкаф с книгами, радиоприемник на стойке в углу, шкафчик с посудой. На столе- стопка кроссвордов и стакан в подстаканнике. Рядом самовар.
Позади раздались шаги. Камышин оглянулся. В дверном проеме он увидел человека, встреченного на тропе. Это был старик с седой бородой и лицом покрытым загаром. На нем был вязаный свитер, камуфляжные штаны и высокие сапоги. В руках он держал двуствольное ружье.
— Ради бога! Закройте дверь! — взмолился Камышин.
Старик молча захлопнул дверь. Ни щеколды, ни замка не было. Старик протопал в угол, поставил ружье, затем наклонился к лавке и чем-то звякнул. Когда он повернулся к Камышину, в руке у него была бутылка наполненная жидкостью мутно-белого цвета. Старик подошел к столу, вынул из бутылки пробку, наплескал полстакана мутной жидкости в стакан с подстаканником и подал Толику. Тот выпил самогон как воду.
— Ну как? — спросил старик.
— Нормально, — ответил Толик, не зная о чем его спрашивают. То ли о качестве самогона, то ли о состоянии здоровья.
— Меня Василичем зовут, — сказал старик, — я лесником здеся.
— А я Камышин, — сказал Камышин, — Ан -натолий! Заблудился вот. Тут.
— Понятно, — Василич кивнул,- вам бы городским вообще в наши леса соваться ни к чему. Не надо.
— А что это было?
Василич недовольно посмотрел на Толика. Помолчал. И нехотя ответил:
— Живет здесь. Хозяин. Вроде. Ты его чем-то привлек. Может он городских не видел?
— Вы его убили?
Василич сурово посмотрел на Толика. Затем зло заговорил о другом:
— Рация не фурычит. «Уазик» заведется, может. Тогда отвезу в поселок. Нечего тебе оставаться тут, раз такое дело. Но если что, то переночуешь у меня. Пойду машину гляну.
Вместо того, чтобы сразу выйти из дома, лесник подошел к углу ,где оставил ружье. Взяв двустволку, Василич «переломил» замок и достал стреляную гильзу. Затем вынул из кармана красный патрон и дозарядил ружье. И только после этого вышел в дверь.
Толик посидел, наслаждаясь теплом и светом. Подумав немного, взял бутылку и плеснул еще самогона. Он немного не донес стакан до губ. Рука замерла, когда Камышин услышал вскрик за стеной дома. Он обернулся к темному окну. Послышался голос Василича, но слов было не разобрать. В окне сверкнула вспышка и раздался грохот. Затем звук падающего тела. Тишина. Камышин так и замер, полуобернувшись со стаканом в руке. За стеной послышались шаги. Остановились у дверей. Сердце Толика забилось с сумасшедшей силой. Дверь скрипнула и начала отворяться.
Источник