Через пять лет Китай и Россия будут строить совместную научную станцию на Луне
В 2026 году Китай и Россия начнут строительство Международной научной станции на Луне (МЛНС), чтобы полностью завершить его к 2035 году. Об этом сегодня, 16 июня, заявил замруководителя программы по исследованию Луны Национального космического управления Китая (CNSA) Пэй Чжаоюй на Глобальной конференции по исследованию космического пространства GLEX-2021.
С 2026 по 2030 год запланированы две миссии по отработке технологий посадки и доставки грузов, а также возвращению на Землю образцов лунной породы. С 2031 по 2035 год стороны развернут инфраструктуру на орбите и поверхности Луны, в том числе комплексы связи, а также электроэнергетическое, исследовательское и другое оборудование.
На подготовительном этапе Китай и Россия планируют запустить к Луне шесть миссий. Китай запустит миссии CE-4 («Чанъэ-4»), CE-6 и CE-7, а Россия — «Луна-25», «Луна-26» и «Луна-27».
Как сообщало EADaily, 9 марта гендиректор «Роскосмоса» Дмитрий Рогозин и руководитель Китайской национальной космической администрации Чжан Кэцзянь подписали от имени правительств двух стран Меморандум о сотрудничестве в области создания Международной научной лунной станции (МНЛС). Соответствующее распоряжение подписал премьер-министр Михаил Мишустин. До этого «Роскосмос» сообщил о выходе российской стороны из американского лунного проекта Gateway.
Источник
Как изменится Земля, если у нее появится вторая Луна?
Луна невероятно важна для обитателей Земли. Без неё не было бы приливов, времена года не наступали бы с присущей им ныне регулярностью, а дни были бы гораздо короче. Но это не единственный спутник, который в то или иное время существовал у нашей планеты. Изредка гравитация Земли захватывает не очень крупные космические булыжники, заставляет их сделать несколько оборотов вокруг колыбели человечества, после чего отпускает в дальнейшее путешествие по Солнечной системе.
Из-за своего миниатюрного размера эти объекты чаще всего остаются незамеченными. Но что будет, если Земле удастся захватить крупное небесное тело? Массой, допустим, с Луну? Эта перспектива может показаться привлекательной, особенно романтично настроенным представителям рода человеческого. Однако когда они услышат, к каким последствиям это приведет, то наверняка осознают, что источник возвышенных созерцаний следует искать в каком-нибудь другом месте.
Естественно, не все последствия подобной конфигурации небесных тел будут катастрофическими. Если второй спутник расположится вблизи планеты, ей достанется больше лунного света. Это повлияет на привычки и поведение ночных животных. Хищники начнут охотиться успешнее, но существующие пищевые цепочки, вероятнее всего, сохранятся.
Проблем, однако, будет гораздо больше. Приливные океанские воды станут подниматься выше во время максимумов и опускаться ниже при минимумах. Это значит, что людям в некоторых районах планеты придется переехать дальше вглубь континентов. Если два спутника расположатся на разном расстоянии от Земли, то и двигаться они станут с разной скоростью. Это вызовет совершеннейший хаос в приливной системе планеты.
Ясно только одно – береговые линии будут захлестываться чаще, что неизбежно приведет к ускорению их эрозии. Инфраструктура, построенная вдоль этой границы человеческой цивилизацией, подвергнется дополнительному воздействию, с которым, по идее, может и не справиться.
Гравитация второго спутника скажется не только на колебаниях уровня океана. Она будет будоражить все, что находится на поверхности Земли и под ней. Это повысит вулканическую и сейсмическую активность, что повлечет за собой рост количества таких неприятных катаклизмов, как землетрясения и цунами. Если рассмотреть последствия в несколько большем масштабе, то непременно надо отметить, что второй спутник повлияет на продолжительность земных суток. Сегодня Луна постепенно замедляет Землю. Гравитация «компаньона» создает сопротивление и служит чем-то вроде тормоза.
Второй спутник того же размера сбросит эти «колодки». Естественно, в данном вопросе многое зависит от его орбиты, но если предположить, что он будет двигаться в одном направлении с Луной, но располагаться ближе к Земле, то вращение планеты замедлится, а продолжительность суток на ней увеличится. Человечеству это наверняка понравится, ведь большинству из нас несколько лишних минут в день не помешают, однако затем люди начнут замечать, что второй спутник постепенно удаляется от Земли.
Сложная механика движения небесных тел, детализировать которую здесь не имеет никакого смысла, в конечном итоге вынудит этот объект врезаться в Луну. Последует страшная катастрофа, что-то вроде апокалипсиса. Когда обломки от столкновения полетят в нашу планету, её обитателям придется очень несладко.
Вероятность того, что у Земли появится спутник, похожий на Луну, ничтожна, однако просчет подобных сценариев кажется астрономам весьма плодотворным и поучительным занятием. Оно напоминает о том, насколько важен баланс, который существует вокруг Земли и непосредственно на ней. Если бы у Луны была другая орбита или масса, наш мир выглядел бы совершенно иначе. Более чем вероятно, что людям в нем места бы не нашлось.
Источник
Слияние двух лун
Автора surra, произведение «На фоне луны».
www.my-works
.org/text_143812.html (нужно собрать, цельный адрес фильтр не пускает: выделить и вставить в командную строку браузера)
«На зыбкую пустошь болот опускается мгла,
Окутав всё зримое коконом вязкой тоски.»
—
На зыбкую пустошь болот опускается мгла. (представили). Зыбкий: неустойчивый, легко приходящий в колебание. Здесь под пустошью может быть понято как совершенно безлюдное состояние болот (оно всегда такое) так и нечто несколько иносказательное: «пустошь» как признак «болотного духа» — от болот веет пустошью, пустотой бытия. Может быть можно понять и так и так в совокупности.
Окутав все зримое коконом вязкой тоски. (пре. дположим. Что. После предыдущей «пустоши» в читательском восприятии обозревать нечего. Нет ничего зримого. К тому же описывается еще ко всему состояние ночи, мглы.
Да, мгла опускается постепенно, нам, может быть, и есть что разглядывать. Пустошь. Все может быть. Рассматривать можно и пустошь. Можно вообще глаза закрыть и «что-то видеть».
Но здесь вопрос такой: КАК. «все зримое» окутывается «коконом» (тоски)?
Ведь все зримое — это болотная пустошь? И хоть образ поэтический, но хочется понять каким образом кокон заключает в себя. топь.
Да, мы видим поверхность топи. Но так же мы видим и топь. Вообразительно: наше (сознание) смутно дорисовывает.
«Зыбкая пустошь» это неустойчивая пустошь. И в данном образе мы либо предполагаем, что она неустойчива от того, что кто-то по ней шастает (тогда почему именно пустошь), либо она неустойчива в другом смысле, скорее именно поэтическом: она сопротивляется натиску мглы, но мгла одолевает. Однако, ПОЧЕМУ пустоши (нужно) бороться с мглой — из стиха никак не видно. Здесь провал.
Итак,
1) Зыбкая не понятно к чему пустошь.
2) Как кокон (тоски) окутывает все зримое, если
а) зримое забирает мгла.
б) само понятие «пустоши» как-то не складывается с понятием «зримое».
Но ведь мгла только опускается! Пока опускается еще есть что-то зримое! («что ж он непонятливый такой»).
Верно, но «благодаря» путанице с «зыбкой пустошью» момент КАК опускается эта мгла (в восприятии) безвозвратно упущен.
Может быть она опускается зыбко. Э? То есть имеется смещение образа, соответственно и смысла.
Но ведь «зыбкое» относится к «пустоши»! Да. Однако, какая связь зыбкости и пустоши (мы) установить не в состоянии; посему. остаточным эффектом восприятия «зыбкое» переносится на «мглу». Ибо «пустошь» и «мгла» при всем этом достаточно близкие синонимы.
Здесь возникает «фокусная реструкция» воспринятого образа. Эта реструкция становится осью, веретеном, на которое наматываются остальные строки, весь стих в целом. И «что-то кажется», всамделишное и правильное; и восхитительное.
На зыбкую пустошь болот опускается мгла,
Окутав всё зримое коконом вязкой тоски.
В старинных легендах я числюсь исчадием зла,
Которое в лунную ночь обнажает клыки.
Соткусь из глубоких теней на вершине холма –
Такое не может возникнуть без веских причин:
Глаза полыхают, на холке огней бахрома
И пламя из пасти – светящийся ужас в ночи.
С отдельного стона начнётся мучительный вой,
Закончившись рёвом, пронзающим сердце насквозь.
И тот, кто услышит, навеки утратит покой,
Лишится рассудка, коль это узреть довелось.
Пред тем, как с холма соскользнуть, от души потянусь –
Мой нюх резкий запах привычно средь прочих нашёл.
…Разлита над Гримпенской топью щемящая грусть,
На фоне луны возвышается Баскервиль-холл.
___________
Переиначим, исправим.
На зыбкую пустошь болот приспускается мгла,
Объяв все незримое коконом вязкой тоски.
В старинных легендах я числюсь исчадием зла,
Которое в лунную ночь пресыщает клыки.
Соткусь из глубоких теней на вершине холма –
Такое не может возникнуть из вязкого тла:
Глаза полыхают, на холке огней бахрома
И пламя из пасти – надежда сердечно светла.
С неясного рыка начнется мучительный вой,
Закончившись ревом, пронзающим сердце до пят.
И тот, кто услышит, навеки утратит покой,
Лишится рассудка, коль очи на это глядят.
Пред тем, как с холма соскользнуть, искательно обернусь –
Мой нюх резкий запах привычно средь прочих нашел.
…Разлита над Гримпенской топью щемящая грусть,
На фоне луны возвышается Баскервиль-холл.
В продолжение данной темы можно попробовать попытаться понять как вообще в стихосложении появляются такие «накаты восприятия», отчего в строках происходит накладка каких-то форм смыслов, которые вынуждают чувствовать в. произведении «нечто особенное». И главный вопрос, в таком случае, есть ли там это «нечто особенное», или же сие лишь иллюзия.
Это называется «апреформа». Превышение (значения) в отрицании или отторжении того, что по существу: оно «всего-лишь» как-то существует на уровне формы (восприятия).
Как достигается «апреформа»? Путем столкновения в строке или по тексту обоюдно чужеродных в смысловом ракурсе понятийных аспектов; особенность в том, что фигуранты апреформы стремятся к «понятийной сочетаемости» не за счет смыслового ресурса (который зиждется прежде всего на логичности, то есть, соответствии действительным «элементалам» реальности: немного мистифицированный термин из-за того, что не все в реальности легко поддается освидетельствованию на достоверность и является вполне существующим), а посредством «паразитирования» на смысловой целостности (в тексте), которая или (уже) есть или же только вероятна. Как это может выглядеть?
Труба согнулась пополам.
Воздушные потоки злы.
Но из трубы та-ра-ра-рам
Неслось как пыль из под метлы.
Внимательно: если мы восприняли это как образ духового инструмента. то выражение «труба согнулась пополам» вполне сочетается (каким-то образом) с.
«Инструменты с кулисой используют особую U-образную выдвижную трубку — кулису, перемещение которой изменяет длину находящегося в канале воздуха, таким образом понижая или повышая извлекаемые звуки. Основной кулисный инструмент, применяющийся в музыке — тромбон.»
Удачно ли здесь сочетание понятия музыкальных звуков (пусть и выглядящих в ‘стихе’ как «та-ра-ра-рам») с. пылью? Вам кажется ЭТО стихом? Что-то ощущается?
Это текстовая коллизия апреформы.
Но. ведь у тромбона труба согнулась пополам! Ведь так же?
Нет. Она завернута. Особым (для данного инструмента образом). Согнутая труба согнута под углом и все. Ее будто хотят сломать. Вот в этом и разница. Ломающийся образ и. поэзия.
И этот «ломающийся образ» создаваемый апреформой — вынуждает нас что-то чувствовать (в стихе). Мы не сможем понять ЧТО мы чувствуем (никогда), но как правило, апреформичный стих разобранный на «ломкие смыслы» начинает сыпаться сам. И ничего не остается (в восприятии) после этого, кроме обломков нелепости. Как правило. Есть (очень) сложные апреформичные построения квазипоэтической специфики.
Как это действует на восприятие? Очень просто. Так как стихотворная форма использует «строковый скат», то есть, обрывает предложение и переносит на красную строку с учетом созвучия окончаний в этом «многоярусном поезде словесных сообщений» (то есть рифмы), так же с учетом (внутреннего или извнутреннего) ритма. мы, читающие и воспринимающие это, становимся в сознании более открыты такому тексту. Потому что именно поэтическое зерно (которое достигается или обнаруживается посредством сих методов) делает нас «заложниками прекрасного». Но это если речь о поэзии. И правда в том, что начиная с детства мы все читали именно поэзию, стихи действительных поэтов, у нас на подсознательном уровне ДОВЕРИЕ к стиху.
Иначе, такой апреформичный графоманский расклад мы бы распознавали почти на «раз-два». Но мы не можем: потому что читали классиков. Мы глубоко нутренне ищем в стихотворной форме — чувство прекрасной и откровенной сути, что откроет или приоткроет для нас новые горизонты видения жизни, освежит восприятие сущего, бытия, самих себя.
Итак, мы становимся более открыты. А значит, фактически «оголяемся перед незнакомцем», полагая его за. нечто родственное. А этот «незнакомец» мажет нам по телу чем-то липким. Мы теряемся. Но не сознаем этого полноценно. Пока мы несколько потеряны (глубоко в себе), «незнакомец» на липкое сажает «бабочку». Это все говорится или описывается так для образности. Чтобы лучше понять. Таким образом, мы, вдруг, видим-чувствуем эту «бабочку». Она не живая (бумажная?), она просто прилипла, потому не отпадает. Может быть у нее даже как-то трепещут крылышки (от нашей дрожи, ведь мы трепетно все воспринимаем), то есть возникает иллюзия чего-то настоящего, всамделишного.
Итак, «бабочка»-литера. На самом открытом месте нашего восприятия, которое обычно закрыто, это «врата восприятия», которые цепко охраняются (инстинктами — разумными). У нас есть разумные инстинкты? Есть. Культивированные разумом. За всю историю человечества. И они нарабатываются социумом и приходят к нам от социума. Это для большей ясности говорится.
Еще для (самой) большей ясности: когда мы говорим кому-то «не мудри мне мозги»; значит, человек (в диалоге) очень близко подобрался к этим нашим вратам, он их пытается «обложить». Что неприемлемо, потому что по жизни важен обоюдно доверительный и разумно-рассудительный контакт (интеллектов). Не мудри. не пудри. (кому как «нравится»).
После того как мы посадили себе на нежное-голое место (восприятия) эту БЛ. (от прочтения графоманского чтива), мы. начинаем верить, что СТИХ действительно стоящий. Мы обычный читатель, мы не литературовед, нам некогда (по жизни) разбираться в таких материях; мы просто любим и читаем стихи, поэзию.
Пока не натыкаемся на апреформичный стих. Который цепляется к нам клещом.
(Не хочется пачкать образ бабочки больше).
Обязательно ли написавший апреформичный стих. («стих») — графоман? Нет. Такое может происходить на стадиях творческого поиска. Но. в принципе. автор так или иначе может чувствовать насколько произведение его «дозрело». До аудитории. Понимаете о чем речь.
Но истинный графоман. (какое самопротиворечивое определение: «истинный графоман»; скажем — истовый) испытывает потребность в апреформе. Почему? Потому что через апреформу он передает в мир свое «недоношенное кредо», то есть, стихотворно выраженная апреформа (или в прозе) дает ему (ей) возможность. сбросить излишек «нравственного груза» связанного с недопониманием самого себя — по жизни. То есть, графоману важно чтобы его читали.
А поэту важно?
Вспомним Пушкина:
«На это скажут мне с улыбкою неверной:
Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный,
Вы нас морочите — вам слава не нужна,
Смешной и суетной вам кажется она;
Зачем же пишете? — Я? для себя. — За что же
Печатаете вы? — Для денег. — Ах, мой боже!
Как стыдно! — Почему ж?»
Настоящий поэт исследует через поэзию жизнь. Ищет пути более легкой мысли; структурирует «подсмыслы непреходящих аксиом» (философски говоря).
В поэзии (настоящей) нет апреформы. Потому что. обнаруживая. даже если обнаруживая в своем стихе апреформу. поэт выведет ее стихом на созвучность реалиям бытия. И опять это будет истина или нечто близкое к истине.
Труба согнулась пополам.
Воздушные потоки злы.
Но из трубы та-ра-ра-рам
Неслось как пыль из под метлы.
Ломая звуки сути там,
Где музыкой сердца светлы.
И тромбонист терзая звук
Вдул ноту напоследок — зри:
Свободен он от этих мук,
Играть в натуге до зари.
Он поднял инструмент к верхам.
Он опустил его в поклон.
И видим — ветру в унисон:
Тромбоном был он, гений, сам.
Источник