Храм солнца эсутору дзиндзя

Добраться до памятника из детства оказалось делом непростым. Маленькая станция пригородной электрички в 40 минутах от Токио. Местные школьницы шушукаются и прыскают: белый мужчина с рыжей бородой здесь уже в диковинку. Пустой автобус везёт на север меня и двух старушек. Они поглядывают на чужака и тоже хихикают, как девчонки. Пустая остановка. Пустая полицейская будка…

Конечно, можно было включить навигатор в смартфоне. Но у кого из нас — тех, кто приходил на руины японского храма в восьмидесятых, были навигаторы? Деревню Ёконума можно описать парой слов: бедненько, но чистенько. Народ в полях или на производстве, улицы безлюдны.

Давно закрытые ресторанчики, несколько заколоченных домов, ржавые вывески, суровый пёс у ворот какого-то склада. Бескрайние поля. На горизонте маршируют вышки высоковольтных линий. На обочине — зелёный ото мха могильный камень и ярко-красный автомат Coca-Cola рядом… Мне помог владелец маленькой авторемонтной мастерской: прямо, направо — до строительной конторы Кобаяси, потом через трассу и снова чуть-чуть направо.

Через четверть часа я увидел то, что искал. Последний раз я прикасался к её прохладной поверхности 30 лет назад. Плита точно такая, какой я её помню. Только выцвела немного, если так можно сказать о камне.

Я ничуть не удивился, когда на обратной стороне плиты нашёл русские буквы. Алексей Колмаков дважды старательно «расписался» на камне — в 1967 и 1968 годах, словно хотел надёжнее увековечить своё имя. Двадцать лет спустя флотский офицер Колмаков погиб в автокатастрофе в Евпатории. Так что старая плита в японской глуши стоит памятником и нашему земляку.

Источник

Автопоход по осколкам империи

«Остановка, пусть даже на высшей точке взлета, — это смерть».

Концепция

Мы долго думали, как назвать этот поход, потому что изначальная концепция не была реализована на сто процентов в силу ряда обстоятельств и в процессе претерпевала изменения. Впрочем, это не сделало ее хуже. Поскольку наше, ставшее полностью автомобильным, путешествие проходило по следам японской эпохи Карафуто, поход было решено назвать автопоходом по осколкам империи (империй).

Не успели еще зажить раны на ногах после перехода Сахалина с востока на запад (от залива к проливу), как позвонил Максим и сообщил, что у него выдается четыре выходных дня и нужно куда-то ехать: на его боевом «УАЗике» мчаться в неизведанные дали по просторам острова. Сопротивляться было бессмысленно, да и собственно не очень хотелось. Наоборот, пространство вновь манило вдаль.

Максим человек военный, сказано — сделано.

Собрали рюкзаки, котелки и газовые горелки, взяли палатку, гору продовольствия, всякие орудия и загрузили всё это в советский военный джип.

«Каков в колыбельку, таков и в могилку» — сказал сам о себе Робинзон Крузо, собираясь во второй свой поход после возвращения с необитаемого острова, где он провел долгих 28 лет, и скучной жизни на родине. Видимо, и у нас судьба такая. На месте сидеть нельзя, тем более в городе. Выкраиваем время в хаотических графиках работы и едем вдаль.

Решено ехать на север, в Углегорский район. Там мыс Ламанон и гора Краснова. А еще в тех местах проводят исследования Сергей Горбунов и японский путешественник Кокубо Цуёси. Эти люди нам тоже нужны. Когда я пересекал остров, то планировал выйти на берегу Татарского пролива и подняться немного на север до села Орлово, где ведет работы этот известный археолог, мой старый знакомый. Но тогда мне не удалось пересечь остров по прямой линии и встретиться с ним. Реализуем задуманное в этот раз.

Кроме этого, нужно было исследовать останки японских святилищ дзиндзя — наследие японской эпохи Карафуто на Сахалине, эпохи, когда еще существовала Японская империя.

День первый.
Выезд

17 октября, суббота.

Выезд в 9:30. Солнечное утро, начинает припекать.

Покидаем город и мчимся на север. Настроение повышается по мере удаления города от нас. Выключаем от греха подальше телефоны, иначе Система будет нас преследовать посредством сотовой связи.

Проезжаем Долинск, въезжаем в Стародубское.

Со Стародубского хорошо просматриваются гора Муловского, у подножия которой расположен поселок Взморье, хребет Жданко, и еще дальше, на севере, голубеют контуры горы Клокова, она совсем рядом с Макаровом. Сахалин, вроде бы и большой, но, с другой стороны, до всего рукой подать.

Осенью краски насыщенны, тона необычны, воздух прозрачен, прохладен и свеж. Этим мне осень импонирует.

Взморье

Въезжаем во Взморье. Здесь первый пункт нашей поездки — ворота-тории японского синтоистского храма. Они расположены у сопки на побережье, в стороне от трассы.

Синтоизм — национальная религия японцев. Два иероглифа «син-то» переводятся как «путь богов». Синтоизм — язычество. Богов в синтоизме великое множество. Как объяснял мне один японец, по синтоистским поверьям бог есть у каждой вещи, например, бог горы, бог чашки и т.д. Если копнуть японские «веды» — «Кодзики», то узнаем, что якобы изначально была божественная супружеская пара Идзанами и Идзанаги, которые породили других богов. Верховным же божеством в синтоизме почитается богиня Аматэрасу, символизирующая собой солнце. Считается, что от нее берет происхождение японский императорский дом.

Когда брат богини Аматэрасу — бог ветра Сусаноо — произвел разрушения в ее покоях, Аматэрасу испугалась и спряталась в грот, отчего на земле наступила тьма — солнце исчезло. Все боги стали думать, как бы ее оттуда извлечь, и решили перед гротом поставить птичий насест («тории»), чтобы петух своим криком выманил ее. И хотя этот способ не помог (выманили плясками и кривляньями), с тех пор тории стали ставить у святилищ.

Храм во Взморье назывался Хигаси Сираура дзиндзя — храм Восточного Сираура. Сираура — бывшее японское название Взморья, иероглифы в переводе означают «белая бухта, белое взморье». Восточный Сираура — это был, видимо, район или даже целый отдельный поселок, что у самого моря, у восточного склона горы Муловского.

Возможно, название Сираура произошло от айнского топонима.

Тории этого святилища изготовлены из мощного материала — мрамора. На правом столбе надпись гласит: «В честь 2600-летия образования государства».

Первый японский император Дзимму основал династию и государство в 660 году до н.э., и таким образом ворота датируются 1940 годом, когда по всей империи праздновали 2600-летний юбилей государственности.

После 1945 года, когда Япония потерпела поражение, оккупанты-янки заставили императора отречься от своего божественного происхождения, и теперь Япония — конституционная монархия, а император — просто символ нации, обычный человек. Мне рассказывали, как в наше время один российский кандидат наук, проходивший стажировку в Национальном научном музее в Токио, там дважды в непринужденной обстановке пил кофе с императором Японии Акихито. В том музее у императора кабинет: Акихито занимается ихтиологией.

Империя рухнула, но тории стоят. Они изготовлены из мощного материала: это не то, что блеклый пластик постмодерна. Это имперский стиль. Это сравнимо с советской имперскостью сталинских высоток.

Ворота-тории расположены почти на самом мысе Муловского.

Выходим на мыс. Повсюду постройки, советские и японские. В море — полуразвалившийся японский пирс. Солнце заливает акваторию. По склону горы Муловского на небольшой высоте на север идет заброшенная японская дорога.

С мыса хорошо виден пик Жданко.

Японцы его называли Тоссо-такэ.

Покидаем эти места и неподалеку видим еще одно сооружение эпохи Карафуто — школьный павильон хоандэн.

Полное название этого сооружения на японском языке — госинэйхоандэн. Такие нам уже приводилось встречать по югу Сахалина. Раньше, при японцах, внутри павильона на стене висел портрет императора, и школьники перед началом занятий кланялись изображению своего микадо. В наших школах и детских садах тоже раньше висели портреты дедушки Ленина, а в северокорейских учебных заведениях и сейчас висят портреты красных императоров — Ким Ир Сена и Ким Чен Ира.

Обожествление государственных лидеров — характерная особенность тоталитарных и монархических социумов, особенно в странах, общество в которых устроено по конфуцианской модели. Обожествляется та власть, которая не избрана путем выборов, а та, которая установлена или взята силой. При демократии же народ ругает то, что он сам выбрал. При демократии разрешается быть недовольным. Президент — это не отец народов.

Сейчас, в наше время, вокруг хоандэна — мусор и бурьян. И в самом павильоне всё не так просто — свято место пусто не бывает: примитивная цивилизация потребления в лице ее «лучших» представителей превратила наследие имперской цивилизации в общественный туалет. Стены испещрены надписями, нанесенными цивилизационным дикарем. Хоть японских туристов сюда на экскурсии води.

Покидаем Взморье. Проносимся мимо срытой горы, на которой орудуют экскаваторы, и несемся к самому узкому месту Сахалина — перешейку Пояску (28 км). Пересекаем в этом месте остров на запад и выезжаем к селу Ильинскому. Не прошло и двух недель, как я снова в этих краях.

Западное побережье Сахалина испокон веков подвергается воздействию мощных ветров Татарского пролива — ветров, дующих со стороны Сибири, и поэтому растительности здесь почти нет.

Здесь кладут асфальт, и вскоре, когда мы уже проехали Ильинское, дорога пошла просто отличная.

Красногорск. Озеро Айнское

Подъезжаем к Красногорску. На севере громоздится гора Краснова (1093 м) — одна из целей нашего пути.

Первое, что нас встречает, это здание бывшей японской электростанции.

Здание величественное, размеры впечатляют. На фоне гор оно смотрится, как замок. Вообще, в постройках эпохи Карафуто, на мой взгляд, есть что-то средневековое, античное и даже древнеиндийское.

Внутри, конечно, хаос и бардак, а стены с внешней стороны, если подойти поближе, покрыты вандалистской «наскальной живописью».

Бывшая электростанция находится на юге поселка. Переезжаем мост и въезжаем в Красногорск. Мне кажется, теперь понятно, почему поселок так назван: склоны гор на востоке оделись в краски осени, что дает эффект красноватого цвета. Красные (красивые) горы осени.

С юга надвигается хмарь. Назавтра синоптики обещали дождь, но возникает опасение, что дождь прольется сегодня.

За поселком трасса поворачивает на северо-восток, но мы едем прямо вдоль протоки — протоки Рудановского — прямо к озеру Айнскому по проселочной дороге, идущей через порыжевший хвойный лес.

Дорога выводит к развалившемуся деревянному мосту через место истока протоки из озера.

Протока названа в честь лейтенанта Н.В.Рудановского, который в 1857 году, во время своей очередной экспедиции, исследовал западное побережье Сахалина. Озеро Айнское тогда называлось по-айнски озером Таитиска.

На том берегу истока находятся какие-то строения, в том числе лодочная станция. По пояс в воде бродят люди.

Возвращаемся на автомобильную дорогу и мчимся в сторону Углегорска. Дорога идет на северо-восток, огибая озеро и Приморские горы.

С заголубевшего неба вновь засияло солнце — мы уходим от дождя, который остался на юге.

На крутом повороте из-за гравия не удалось затормозить, и наш автомобиль с ходу врезался боком в отбойник, протершись об него приличное расстояние. Появились вмятина, краска местами облупилась. Оставалось лишь перевести дыхание.

Проезжаем маленькое село Айнское. Много заброшенных домов. Обращает внимание наличие огромных полей. Высокий сельскохозяйственный потенциал наверняка использовался в былые имперские времена.

Проезжаем реку Киевку, которая мне стала родной: две недели назад по ее долине в циклон я вышел на дорогу после штурма Камышового хребта.

Подъезжаем к предгорью горы Краснова. С перевала Озадачливого виден на востоке протянувшийся с севера на юг Камышовый хребет и гора Соколовка на нем (929 м) — вершина, с которой пару недель назад я созерцал эти места.

Идет стройка: бульдозеры разравнивают местность под будущую железную дорогу.

Углегорск. Мыс Ламанон

К вечеру въезжаем в Углегорск. Проезжаем по его улицам к морю и поворачиваем на набережную улицу на юг. Наш путь теперь пойдет на юг — к мысу Ламанон, вдоль берега Татарского пролива.

В набережной улице (название не знаю) есть что-то питерское: ни дать ни взять набережная Невы.

В заходящем солнце на морской глади покоятся суда. У самого берега — севшее на мель и развалившееся надвое судно.

Выезжаем за город. Проезжаем высокую трубу и дозаторы у сопки. Здесь была японская шахта.

Дорога идет вдоль крутого берега. Видна гора Изыльметьева (684 м).

Дорога уходит в лес и вскоре выходит к берегам залива Изыльметьева. Вдали у сопки мелькнуло Поречье. Проехали село Орлово.

Вскоре из-за высокого берега показалась полосатая башня маяка на мысе Ламанон. Сгущались сумерки.

Подъехали к маяку. Здесь местность открытая, ветры дуют неимоверные. Одним словом — мыс.

Мыс назван в честь участника французской экспедиции на Сахалин и Курильские острова в 1787 году под руководством Ж.Ф.Лаперуза, ученого Жан-Хонорэ-Роберта де Паул Шевалье де Ламанона.

Во дворе на привязи бегал огромный пес. Мы отворили калитку и вошли на территорию.

Людей не было. Зашли в одну из жилых построек. Постучались в двери. Вышел человек. Вообще-то мест для ночлега у них нет, но нам удалось договориться о вписке (ночевке): нас подселили к Андрею.

На маяке Ламанон я был уже второй раз. Впервые я тут побывал с товарищем четыре года назад, когда мы совершали пеший поход от мыса Ламанон до Красногорска по побережью.

Маяк японский. Помещения соединены между собой крытыми ходами. Со времен Карафуто сохранилось всё, даже раздвижные двери.

Пока светло, решили съездить на водопад, до него пару километров. Завтра утром будет дождь, поэтому лучше ехать туда сегодня.

По пути приметили еще один большой водопад. В прошлый раз, четыре года назад, я не обратил на него внимания.

На водопад Ламанон мы приехали, когда сумерки стали еще гуще — к шести часам вечера.

Всё та же площадка перед водопадом, все те же импровизированные столики для пикника, всё тот же мусор: тут любят отдыхать.

Водопад находится немного на отдалении от берега.

Вот он, красавец. Четыре года назад, также осенью, мы тут завтракали.

Водопад мощный, шумный.

Дует сильный ветер, врываясь в ущелье. Шумит лес на высоких скалах. Темнеет на глазах. Холодно. Небо затягивается пеленой.

Тот водопад, что севернее водопада Ламанон, сфотографировать не удается — из-за сумерек фото получается смазанным. Он, конечно, не такой мощный, но достаточно высок (17 м, на безымянной реке, согласно базы данных водопадов Сахалина).

После шести часов вернулись на маяк.

У Максима три литра гречневой каши в огромном термосе, это всё нужно съесть в ходе похода. Трапезничаем на кухне. Хозяин дома Андрей возится со снастями в комнате и смотрит телевизор. До нашего слуха доносится всякая чернуха, обильно льющаяся с экрана: кого-то ограбили, кого-то убили, какую-то пошлость сморозили и т.д. «Да, это всё есть, но не нужно создавать такую реальность вокруг себя», — изрекает Максим. Массовый человек живет в действительно страшной реальности, созданной средствами массовой информации.

Поздно вечером продолжал дуть сильный ветер. На удивление, небо было звездным. Маяк высился рядом с домом. Если посмотреть на него снизу, то взору откроется потрясающая картина: высящийся в небо исполин, вращая своей линзой, не спеша, прорезает темень двумя мощными лучами в форме круга: поочередно — рельеф западного берега и беспросветность Татарского пролива. А там, в Татарском проливе, суда получают от маяка соответствующие сигналы.

…Ночевка на маяке — непередаваемые ощущения. На этом маяке я ночевал четыре года назад. В сентябре прошлого года я ночевал на маяке Елизаветы на крайней северной точке Сахалина. К сожалению, мне не довелось ночевать на маяках в Японии — они все безлюдные, автономные и маленькие. Ночевки же на сахалинских маяках всегда были праздником души: спать на краю света, на ветреных мысах…

День второй.
Советская техника

18 октября, суббота.

За завтраком замечаем на кухне висящие под потолком морские часы с 24-часовым циферблатом.

Часы противоударные, антимагнитные, водонепроницаемые, с индивидуальным номером. Вот это железная мощь!

Отправление примерно в десять часов.

На территории маяка стоял старый советский армейский бензогенератор. По его виду можно было определить, что он изготовлен в 60-70-х годах.

Максим как специалист с инженерным мышлением внимательно осмотрел приборную панель и поразился, насколько качественно сделаны все приборы. Нет сомнения, что они будут работать и сегодня, — настолько четкими были их черно-белые шкалы и чистыми стекла. Приподняв открученную приборную панель, заглянул внутрь. Выключатели имели посеребренные контакты, а их корпуса были изготовлены из нержавеющей стали. Советское качество изумляет человека, успевшего привыкнуть к бутафорским одноразовым изделиям китайского производства.

Выйдя с рюкзаками за калитку, мы направились к «УАЗику». Заведя машину, Максим, находящийся под впечатлением от бензогенератора, заметил, что «УАЗ», между прочим, тоже разработан в те «золотые» для научно-технического прогресса годы. А потому инженерные решения, заложенные при разработке, делают машину непревзойденной по таким качествам, как простота конструкции, стоимость и несложность ее изготовления, а также производства запасных частей, ремонтопригодность, неприхотливость к качеству обслуживания и горюче-смазочным материалам, дорожным и климатическим условиям и пр. Функциональность, простота и надежность — что еще нужно для самостоятельного человека. Эти машины выдерживают самые тяжелые условия эксплуатации и самое варварское обращение и не потеряли своей практичности и в наши дни — как и всё прочее, что создано русско-советскими инженерами.

Мы покинули гостеприимный маяк и направились в сторону Орлово, где должна произойти знаменательная встреча.

Сергей Горбунов и Кокубо Цуёси

По дороге недалеко от маяка — в пойме то ли реки Яловки, то ли ручья Садового — мы обнаружили выходы базальта.

Магматическая порода. Оно и неудивительно: рядом древние вулканы — гора Краснова и гора Ичара.

Чуть дальше видим некую каменистую возвышенность. Не иначе, как древняя крепость народов, некогда населявших остров. У Максима глаз на подобные вещи наметан.

Въезжаем в Орлово. У дороги стоит магазин, захожу в него. Спрашиваю, где обитают русский археолог и японский путешественник. Молодая миловидная продавщица объясняет, как проехать до их дома.

Едем туда. Но сбиваемся с пути, въезжаем на сопку и попадаем в царство Берендея.

Там, на сопке, видим избушку на курьих ножках и бабу-ягу, правда, бутафорскую. Всё понятно, тут детский лагерь, Орлово им славится.

В чаще видим какой-то фундамент, явно, японских бараков. Наверное, здесь были казармы (позже местный мужик объяснил, что на этом месте была японская школа).

Едем обратно вниз. У местного мужика хозяйственного вида спрашиваем, где избушка наших героев. Мужик, оказавшийся весьма словоохотливым, говорит, что вот она, рядом, он как раз сегодня у них был, он им помогает в их исследовательской деятельности.

Подъезжаем к домику. Выходим из машины и направляемся к входу.

Из двери проворно выходит человек и, не видя нас, идет куда-то вглубь двора. Это известный археолог Сергей Горбунов.

— Доброе утро! — окликаю его.

Сергей Вячеславович очень радуется гостям. Он приглашает нас в дом.

— Мир дому сему! — заходим внутрь.

Внутри двухкомнатного домика находится японский путешественник Кокубо Цуёси, с интересом и удивлением взирающий на внезапных гостей.

— О-хаё годзаимас! Хадзимаситэ! — приветствую его, и еще более удивленный Кокубо-сан радуется от всей души. Говорю ему, что я недавно вернулся с похода по Японии, так что нам есть о чем поговорить.

Нам предложили позавтракать, но, будучи насытившимися на маяке, вежливо отказываемся.

Разговор пошел самый непринужденный. Мы сказали, что, оказавшись в этих краях, не преминули заехать к ним, чтобы, так сказать, нанести визит вежливости и познакомиться поближе. С Сергеем Вячеславовичем я, на самом деле, вижусь уже в третий раз. Впервые мы с ним встретились в начале января 2008 года, когда вместе с японскими журналистами посетили Поронайский музей. Там брали у него и у еще одного ученого, орнитолога, интервью. Затем я с ним случайно встретился в декабре 2013 года в том же Поронайском музее. В общем, он меня помнит. Про себя подмечаю, что с момента нашей первой встречи почти восьмилетней давности Горбунов помолодел. В 63 года быть настолько живым — это надо уметь. Археолог и путешественник, основатель музеев на Сахалине, человек широких взглядов, он буквально заряжает своей энергией.

О Кокубо Цуёси я прочитал в одном из интервью с Сергеем Горбуновым. Этот японский путешественник много где побывал и много чего увидел — в общем, наш человек. Четыре раза взбирался на Эверест, правда, только до половины высоты. Он был в Непале во время мощного землетрясения, произошедшего в этом году, когда погибло 18 японских альпинистов из 22. В тот момент Кокубо-сана по счастливой случайности не оказалось в числе тех 18 несчастных.

Кокубо Цуёси немного говорит по-русски и, как мне показалось, почти все понимает. Так что общение шло в основном на русском языке. Сергей Вячеславович по-японски говорит «сукоси» — немного.

О том, что Кокубо-сан вместе с Сергеем Горбуновым нынче находится в Орлово, я узнал от нашего общего знакомого и решил во что бы то ни стало к ним заехать — нужно ширить международное братство путешественников.

С ходу затронули вопрос о виденных нами по дороге вулканических породах. Сергей Горбунов сказал, что здесь единственное место на Сахалине, где есть перлиты и обсидиан. Тут ведь рядом древние вулканы — гора Краснова и гора Ичара. Вот как раз через пару дней они вдвоем собираются на Ичару взобраться. (И это по осенним холодам!) А мы, говорю, на гору Краснова собираемся. Кстати, гора Ичара, оказывается, видна с материка и в древности тамошним местным народам служила чем-то вроде ориентира.

Говорю, что во время пересечения Сахалина поперек, в бассейне реки Макарова обнаружил аммониты. Горбунов говорит, что их много и в бассейне реки Пугачевки в Макаровском районе. Тамошние аммониты вообще с розовым перламутром. Кстати, подмечаю, в устье реки Пугачевки имеется памятник японскому путешественнику и исследователю Мацуура Такэсиро. Тут же выясняется, что Горбунов сотоварищи его и устанавливали: Н.Н.Сидоров делал памятник, Сергей Горбунов устанавливал; с японской стороны участие принимал историк Умэки Такааки. Давнишняя загадка для меня была разрешена.

Та самая древняя каменная крепость (вернее, ее остатки), которую мы видели по пути с мыса Ламанон утром, принадлежала, по мнению, Горбунова, не айнам, а народу, жившему до них, — тончи. Айны пришли на Сахалин, когда тончи здесь уже были. Между айнами и тончами велись войны.

Неизбежно затронули вопрос происхождения народов мира, начиная от гиперборейцев и кончая народами, изначально жившими на Дальнем Востоке. Собственно, Сергей Горбунов специализируется, по его словам, на этногенезе народов Дальнего Востока и более узко — народов Сахалина.

Загадочен народ айну. Они раньше заселяли всю территорию Японии, и японцы восприняли от них много чего. Те же самураи появились благодаря айнам: 2800 лет японцы отвоевывали у аборигенов территорию, а до этого им не с кем было воевать.

Айны много путешествовали. Как говорил Тур Хейердал, океан не разъединял, а соединял народы. Плавали аж до северных берегов Америки. В одном из айнских стойбищ нашли вьетнамские монеты. Каждый из них знал по три языка.

У народов, заселявших эти острова, было развито производство лодок. У гиляков они были по 50 метров длиной. Сам Горбунов владеет технологией производства лодок древних жителей Сахалина. Он их пять таких изготовил.

Кокубо Цуёси же меня удивил тем, что он хорошо знаком с известным японским путешественником и исследователем Сэкино Ёсихару, который в 2005 году, пересекши на лыжах пролив Невельского, перешел с материка на Сахалин, а летом от Виахту на велосипеде прошел до самого мыса Крильон, южной точки Сахалина, откуда на каяке по проливу Лаперуза отправился в Японию. Пару лет назад я прочитал книгу Сэкино Ёсихару об этом путешествии. Но еще более меня удивило то, что в том путешествии, начиная от Виахту, принимал участие и Кокубо-сан. Бывают же такие встречи. А ведь та книга попалась мне в руки совершенно, казалось бы, случайно.

Я попросил Кокубо-сан передать от меня привет Сэкино-сан.

Горбунов показал нам кипу книг и журналов: это начало новой Орловской библиотеки. Планов у этого человека громадье.

На прощанье обмениваемся координатами. Прощальными рукопожатиями обменивались четыре раза — никак не могли расстаться, но у всех дела: кому-то надо ехать дальше, кому-то заниматься наукой.

С Орлово ехали под впечатлением от встречи.

Углегорск

По пути заехали в Поречье, расположившееся у склона сопки в стороне от дороги. Село по масштабам довольно большое. Видно, что некогда тут процветало сельское хозяйство. Сейчас всё существует по инерции. Население — 310 человек. Местами можно увидеть дома с зияющими окнами-бойницами.

Едем на Углегорск. Погода налаживается: дождь кончился, на море — солнечные блики. Но всё же холодно.

В Углегорске нас интересует памятник архитектуры эпохи Карафуто — синтоистское святилище.

— Вам японская церковь нужна? — переспрашивают люди, к которым мы обращаемся с вопросом. Отвечают, что она в районе порта, и объясняют, как туда проехать.

Наконец видим в распадке ворота-тории.

Это храм Эсутору-дзиндзя. Эсутору — японское название Углегорска. Здесь, на берегу, в августе жаркого и победного 1945 года была произведена высадка советского десанта.

Перед воротами стоит стела, надписи на сторонах которой гласят: с западной стороны — «Храм префектурального значения Эсутору» (если не ошибаюсь, Эсутору-дзиндзя входил в тройку крупнейших на Карафуто, наряду с Сиритору-дзиндзя и Карафуто-дзиндзя); с северной стороны — «Спонсор: АО «Оптовый морепродуктовый рынок Эсутору»; с восточной стороны — «В честь 2600-летия образования государства»; с южной стороны — «Генерал армии Угаки Кадзусигэ собственноручно».

На самих воротах, на восточной стороне столбов надписи свидетельствуют о спонсорах: «Кредитно-потребительское товарищество города Эсутору» и «В честь 2600-летия образования государства».

Взбираемся по дороге, ведущей вверх до самого храма через огненно-рыжий осенний лес.

Подмечаю, что рельеф, атмосфера, царящая кругом, да и сам город, напоминают бывший Сиритору — нынешний Макаров.

Храм находится в разрушенном состоянии. Много поваленных сооружений, они зарастают бурьяном. Если что-то ещё и не повалилось, то перспективы этого налицо: строения нависают над обрывом.

Вера синтоистская, конечно, нам, русским, чужда, далека от нашего российского мировосприятия (хотя есть неофиты-постмодернисты и в нашей нации), но, думаю, что можно было бы беречь эти сооружения как памятники архитектуры. Японцы, например, не будучи в своей массе приверженцами русских традиций, у себя в стране оберегают христианские кладбища русских солдат и моряков времен русско-японской войны, а также православные храмы, построенные в далекие времена русскими людьми на их территории.

Вдали на сопке у моря виднеются жилые строения. Три года назад мы там ночевали во время нашего гастрольного путешествия по Сахалину с «Вольными музыкантами».

В Углегорске есть весьма неплохой музей. Он находится в отдельном ухоженном здании. И он стал последним пунктом нашего пребывания в этом городе. Музей сотрудничает с Сергеем Горбуновым — он их снабжает находками.

Из Углегорска мы выехали уже в сумерках. Назавтра у нас намечено восхождение на гору Краснова (1093 м), поэтому сегодня решили приблизиться к горе по максимуму, разбить поблизости лагерь, а с утра начать восхождение.

Недалеко от реки Стародинской (Максим определил по GARMIN’у), уже в темноте, в совершенно безлюдном месте, когда позади остались села Краснополье и Медвежье, на перевале, мы заприметили сторожку, в окне которой мелькал огонек. Решено было попытать счастья: холодно ночевать в палатке в такой минус. Я пошел договариваться. Навстречу вышел человек с фонарем, и вскоре нам уже было объяснено, как добраться до другой сторожевой будки, что в ста метрах отсюда. Та будка пустует, поскольку у сторожа сегодня выходной, там есть печка, без проблем можно заночевать (это будки сторожей, стерегущих дорожно-строительную технику). Сторожа зовут Валера, и он убедился, что мы не лихие люди, а путешественники.

Мы поехали по указанному маршруту и вселились в сторожку с двумя лавками, столом и печкой-буржуйкой. Вот уж повезло, так повезло. Тем более что вдоль реки Стародинской, неподалеку от которой мы находимся, идет лесная дорога до самой горы Краснова. Об этой дороге еще Горбунов говорил.

Растопили печку — дрова были аккуратно сложены возле нее. Вскоре температура внутри стала повышаться. Разложили на столе ужин.

Рассекая темное пространство лучом мощного фонарика, пришел Валера, принес резину для топки и провиант: яблоко, апельсин, ребрышки с хлебом и конфеты.

Наверное, жена завернула, а он нам отдал, сердобольный.

Назавтра условились в семь утра к нему зайти за кипятком. Да и народ сюда уже к восьми будет на работу подтягиваться.

Ночью на небе были необычайно крупные звезды — поздняя осень в тайге. Молодой месяц заливал своим светом всю округу. Звенящая тишина, лишь потрескивают дрова в печурке, играя бликами огня на стене.

Накаленная печь дает жар, постепенно становящийся невыносимым, — приходится открывать дверь. А на улице мороз.

От жары в сторожке проснулись впавшие было в зимнюю спячку мухи и стали нам надоедать. Таких назойливых не припомню: ошалели, видимо, от спячки.

Читаем: Максим — в планшете, я — на бумажном носителе, освещая налобным фонариком. Читать мы любим. Мухи активны и мешают вдумчивому чтению. От жары клонит в сон.

Вырубаемся в одиннадцатом часу.

День третий.
Гора Краснова: вновь провал

19 октября, пятница.

Ночью, в гору, по трассе мимо нашей сторожки, поднималась (ползла) огромная фура-бензовоз, которую мы объехали несколько часов тому назад. Она ползла настолько медленно, что, казалась, черепаха и то быстрее ее передвигается, — наверное, какая-то поломка там у них была. Проблесковые маячки фуры бросали оранжевые блики на стену.

Подъем в шесть утра по будильнику.

Огонь в печке давно погас. В сторожке было холодно, но не так, как на улице.

Выхожу вовне и прихожу в восторг: все в снегу — первый снег!

В небе ярко сияют звезды.

Всё кругом напоминает армейские дни перед дембелем: морозным позднеосенним предрассветным утром мы выбегали из казарм на зарядку или шли на работу, считая оставшиеся дни до дому.

На завтрак простокваша: накануне купленное Максимом молоком загустело и закисло. Зато сама собой получилась очень вкусная простокваша. Для меня это открытие: всё настолько просто и естественно.

На входной двери с внутренней стороны, оказывается, начертана надпись: «Заходи — не бойся, выходи — не плачь».

К 7:20, с опозданием (заводили замерзшую машину), прибываем к Валере на чай.

Здесь, оказывается, ведется строительство дороги — срезают перевал: из петляющего по склонам его сделают прямым.

Валера говорит, что в этих местах шатуны шатаются: летом не наелись. А еще были замечены еноты и лисицы.

Мы покинули гостеприимный охранный пост и отправились к подножию горы Краснова (гора Уссу — по-айнски). Планировали за световой день взобраться на нее и спуститься.

Подъезжаем к мосту через реку Северодинскую. Здесь — ближайшее расстояние до горы Краснова, если идти по прямой. Значит, где-то здесь должна быть дорога. Максим смотрит по GARMIN’у, на экране которого четко обозначена дорога, петляющая к горе Краснова. Но всё в округе занесено первым снегом, и съезд от трассы не виден. Разделяемся: я хожу вдоль западной обочины дороги, выглядывая эту лесную дорогу, Максим едет дальше на юг: вдруг дорога отходит от трассы где-то дальше.

С трассы снежную (ставшую за ночь снежной) гору Краснову видно хорошо.

А вот и дорога! Она едва проступает сквозь заснеженные заросли: глубокая колея уходит в чащу.

Через полчаса с южной стороны вернулся Максим: там тоже обнаружены дороги, обозначенные и на GARMIN’е, — они петляют по лесу и, в конце концов, все выходят к горе. Но дорога, найденная мною, оказалась той кратчайшей, по которой добираются к подножию этого древнего вулкана.

Мы попытались было проехать на всей скорости по ней, но всё же сели в глубокой колее. Капитально увязли. Лучше бы пешком пошли!

Пришлось делать из подручного материала слеги, на что ушло два с половиной часа. На продольно положенную у колес пару небольших бревен кладется длинный крепкий шест так, чтобы он упирался в днище автомобиля, и, используя его как рычаг для того, чтобы приподнять машину, мы, стоя на другом конце, качаемся поочередно на нем, как на качелях в детстве. Импровизированные качели взлетают высоко вплоть до того, что тебя охватывает забытый детский восторг. Смех и радость царят в этих местах, где запросто можно впасть в уныние и отчаяние.

Я пробовал стопить на трассе, но ехали всё машины, не способные вытянуть наш «УАЗ»: то груженные под жвак «КАМАЗы», то легкие изящные джипы буржуазного класса.

Под ногами в топи покоится множество использованных слег: народ, видимо, тут часто увязывает.

Наконец-то, разогнавшись, на всей скорости наша машина выкарабкалась по слегам из месива. Аллилуйя!

Время 11:30. Не туда и не сюда: ехать на гору поздно, да и дорога дальше в лес такая же топкая — вновь увязнешь; пешком идти тоже не вариант.

Предлагаю ехать в Томари — пускай наше путешествие станет полностью автомобильным и логически завершенным: мы проедем западное побережье южного Сахалина — можно даже до Холмска, откуда повернем на Южно-Сахалинск.

Автопоход — это не брожение по глуши, где нет ни дорожки, ни тропинки. Это уже из разряда аристократического отдыха. В тайге можно передвигаться лишь по руслам рек и ручьев. Артерии Системы — дороги, артерии Природы — реки. Концепция современного путешествия предполагает передвижение по дорогам (либо воздушным и морским трассам) и использование гостиничной инфраструктуры. В основном деньги таких путешественников тратятся на ночлег в комфортных условиях. Если предпочесть аскетические формы ночевок, то можно сэкономленные деньги тратить сугубо на сам путь и таким образом уехать как можно дальше и увидеть как можно больше. Но Система будет недовольна («это что еще за своевольные перемещения?!») и будет всячески препятствовать этому, для чего она и строит гостиницы.

…Грязные и с промокшей обувью, мы вышли из леса. Максим доволен. Говорит, что теперь он понимает джиперов: залезть по уши в дебри, увязнуть в болотном месиве и героически из всего этого выбираться — экстрим еще тот!

Белая гора Краснова, возвышаясь над серыми невысокими сопками, словно дразнит: вновь облом с восхождением на нее, как и пару недель назад, когда мне дойти дотуда помешал тайфун.

Свободный путь как альтернатива социал-дарвинизму

…Мчимся на юг по солнечной трассе.

Автостопщикам на дорогу желают теплой трассы, чтобы везло в пути с машинами. Автостоп — самый легкий (и главное, бесплатный) способ дальнего путешествия. Я его советую всем, кто больше не знает, что ему делать в этой Системе, кто не может найти в ней свое место и близок к крайним состояниям кризиса среднего возраста, находя выход в том, чтобы сесть на стакан или на иглу, завести любовницу и т.п. Это всё тупиковые, суицидальные пути. А движение в пространстве, путь (пеший ли, на транспорте ли) как раз приведет мысли в порядок. «Он разгонит тоску-печаль, вытрет сопли и даст под зад», — как пел Ермен Анти, хотя в песне речь идет немного о другом.

Один мой знакомый как-то поведал о своей человеконенавистнической философии: мол, человечество ведет паразитическое существование на теле планеты, и его нужно уничтожить, желательно путем одного нажатия кнопки. Чтобы осталось всё, кроме людей. При этом он себя тоже относит к этому паразитическому элементу и тоже, по его словам, вместе со всеми достоин уничтожения. Я ему сказал, что он блажен: с таким мировоззрением и отсутствием социально-экономических обязательств он может запросто бросить всё, уехать, например, в Индию (где Система как таковая отсутствует), отрастить длинную бороду и волосы и ходить босиком с посохом по желтым равнинам полуострова Индостан, питаясь бананами и созерцая ряженных слонов, а не обеспечивать функционирование мировой экономики в стране проигравшего социализма и беспросветного нефтедолларового оптимизма. Я ему говорил это на полном серьезе, а он мне отвечал скепсисом.

Можно уехать даже в Мексику к субкоманданте Маркесу сотоварищи, которые ушли в полное отрицание Системы и объявили ей войну. Сделать лишь один шаг, один пассионарный шаг в сторону свободы! Но нет, не хотят.

Если всё кругом кончено и никаких перспектив — как у социума, так и у мировой цивилизации, то это не значит, что ты как человек, как личность, как существо с духовным, а не животным началом, тоже кончен. Всё как раз в тебе и находится: и мир, и страна, и Царствие Божие. Нужно это в себе сохранить и не расплескать.

Три года назад на материке один дальнобойщик рассказал мне о том, как подвозил 22-летнюю девчонку. Она в одиночку бесцельно автостопила по трассам России. На вопрос, почему, она ответила, что у ней обнаружен рак мозга и ей остался всего год. Она решила провести это время в пути. Это было три года назад, и я не знаю, где она сейчас, но, всё же, заставляет задуматься то, на что она пошла, наша сестра-путешественница.

Путешествие — это всегда расширение горизонтов сознания, это свобода. Каменные коробки бетонных джунглей — это, перефразируя известную фразу, тюрьма народов. Максим добавляет, что происходит навязывание следующей модели поведения: в каменную клетку загоняется пара обделенных интеллектом животных (Система любит порядок), которые физиологически сосуществуют, получая друг от друга взаимную выгоду, затем им становится скучно, и они начинают друг друга кусать, потом мирятся и всё по новому кругу. Социал-дарвинизм, одним словом.

По местам славы великих исследователей прошлого

Мы проехали мост через реку Киевку — ту самую, по руслу которой я в тайфун спускался с Камышового хребта две недели тому назад. Побелевший от снега Камышовый хребет сегодня хорошо отсюда просматривался.

Горы Ламанон во главе с горой Краснова удалялись на севере.

На этом побережье много французских названий — наследие 18 века. В те времена французы активно обследовали эти места.

Мы проезжаем Красногорск, села Парусное и Белинское.

В Парусном, помню, еще лет двенадцать назад изготавливали лодки (отсюда и название) и срубы. Сейчас что-то этих лодок, находящихся в процессе производства, не видно.

Подъезжаем к Ильинскому. Село названо в честь Ильи Пророка — эхо русских поселений 19 века на юге Сахалина.

Здесь уже акватория залива де Лангля: еще одно французское название — в честь командира фрегата «Астролябия» (экспедиция Ж.Ф.Лаперуза) де Лангля Поля Антуана Флерио.

На выезде из Ильинского, у дороги на Томари, среди простора долины реки Ильинки, где гуляют всевозможные ветры, стоит памятник.

Надпись на нем гласит: «На этом месте лейтенант флота Н.В.Рудановский 20 августа 1857 года основал Муравьевский (Кусунайский) русский военный пост».

Муравьевских постов на Сахалине существовало три: первый был образован 22 сентября 1853 года Г.И.Невельским на берегу залива Анива в айнском селении Кусун-Котан (возле нынешнего Корсакова); второй пост был основан здесь, в устье реки Кусунай (Ильинки); третий Муравьевский пост был поставлен в лагуне Буссе летом 1867 года и просуществовал до 1872 года.

Едем вдоль залива де Лангля. Въезжаем в село Пензенское. В этом селе наше внимание привлекает памятник Ж.Ф.Лаперузу.

«Здесь в июле 1787 года высадилась французская исследовательская экспедиция под руководством Лаперуза» — написано на русском и французском языках.

В этом месте, в айнском поселке Наёри, Лаперуз встречался с айнами. Тогда европейцы были поражены гостеприимством и радушием местных жителей.

Сейчас тут бегают дети, ведется ремонт сорванных крыш. Село живет.

Томари

Едем в Томари вдоль высоких крутых отвесных берегов.

Здесь, на берегу Татарского пролива, дует сильный холодный ветер. Берега покрыты невысоким бамбуком.

Проезжаем село Неводское с его опустевшими домами. Село словно вымерло. Внизу у моря, правда, теплится какое-то предприятие.

Через несколько километров въезжаем в Томари, расположенный в красивой бухте.

Название, казалось бы, японское, но это айнское слово, которое означает «бухта». Во времена Карафуто город назывался Томариору.

Вечереет. Проезжаем японский мост через реку Томаринку.

Слева в глаза бросаются ворота-тории японского святилища, расположенного на склоне горы. Чуть поодаль — японский бумажный завод. Насколько я понимаю, он не действующий, но одна из труб дымилась.

Идем к японскому храму, нужно его осмотреть.

Тории мощные — всё тот же имперский стиль. Но если во Взморье и Углегорске эти ворота изготовлены из мрамора и гранита, то здесь на первых воротах использован бетон и гранитная крошка. Вторые тории — главные, установленные непосредственно перед храмом, — изготовлены из гранита.

Удивило то, что храм как таковой хоть и разрушен, но отдельные сооружения находятся в отличном состоянии. Территория облагорожена: повсеместно установлены таблички на обоих языках — русском и японском — с описанием того или иного культового сооружения.

Сразу перед первыми (внешними) воротами стоит стела в память о войне. Наверняка, русско-японской. Вообще, освящать оружие и придавать сакральное значение военной мощи — традиция распространенная. Так, в Кронштадте есть православный Морской собор — главный храм Военно-морского флота России. Защита Родины с оружием в руках — дело святое.

На воротах-тории, стоящих перед самим храмом, всё та же надпись — «В честь 2600-летия основания государства». И имя спонсора.

Храм был основан 8 ноября 1921 года и воздвигнут в честь богини солнца Аматэрасу, а также духа риса и духа гор, как гласит табличка. Вокруг храма растет тис — японцы его сажали повсеместно в свое время.

Рядом стоит тюконхи — стела в честь воинов, проявивших верность (отечеству и императору).

Данная стела из белого мрамора (и такие мне тоже доводилось видеть) воздвигнута во упокой душ погибших в японо-китайской и русско-японской войнах. В основании стелы, как гласит табличка, могли храниться свитки или деревянные дощечки с именами погибших воинов.

Внизу сопки расположен бывший целлюлозно-бумажный завод, также построенный в эпоху Карафуто.

Ныне завод не действует, как и остальные семь, построенные при японцах и пережившие эпоху Японской империи и эпоху Советской империи, но загнувшиеся в считанные годы в эпоху дикого российского капитализма. Впрочем, одна из труб дымит, но там явно не бумагу производят.

Спускаемся с храмовой сопки и едем к заводу.

Колосс замер, теперь он всего лишь памятник имперского прошлого.

Мост для угольных вагонеток завода привлек наше внимание. Необычная для Восточной Азии архитектура. Мне показалась схожесть со слоновьими конюшнями, виденными мною в Индии в древнем заброшенном городе. Вообще, архитектура культовых сооружений Карафуто вызывает (у меня) ассоциации с античной архитектурой. Как-то наткнулся на заметку о том, что у берегов Японии на дне моря были найдены мраморные колонны, и это в стране с деревянной культурой! Наверное, прав был всё-таки Тур Хейердал: океан не разъединял, а соединял народы.

Томари похож на Углегорск и Макаров, это типовые города. Они схожи также рельефом и расположением у моря.

За городом, на востоке, — огромные долины, поля, хоть табуны разводи.

Закат. Но плотные тучи прячут солнце.

Едем ужинать в кафе. Это в тайге можно было бы костер запалить, да и набирать воду для ужина из реки, протекающей через город, дело рискованное.

Кафе почему-то с латинским названием Persona. Там ужинали лишь мы и бригада узбеков. Было вкусно.

Стемнело окончательно. Решили найти вписку (ночлег) в городе. Нашли ее в бараке у работяг: киргиз Батыр, Олег из Красноярска и Кирилл из Якутска, ребята нашего поколения, великодушно предоставили пустующую комнату двум путникам. Даже предложили ужин, но мы отказались.

Ребята только перед нами вернулись с объекта. Олег засел за игру в гонки на компьютере. Батыр расспрашивал меня про наш поход.

Жалко ребят: живут и работают в тяжелых условиях. Батыр еще молод, но голова вся седа. Добрый малый, предложил нам конфеты к чаю, он их только что в магазине купил.

Пришли еще двое.

Когда я вышел во двор, трое беседовали на завалинке. Тут рабочий квартал, грязь, лужи и лачуги, у людей досуг ограничен. Пахло кисловатым дымом.

Так пахнет в Индии, особенно в местах скопления хиппи, неофитов-неоиндуистов и всяких бородато-волосатых фриков, не нашедших себя в своих Старом и Новом Свете. Уж я-то помню индийский город Варанаси, где на берегах реки Ганг с древних времен сжигают трупы людей, а по самой священной для всех индусов реке Ганг, в которую они благоговейно входят на восходе солнца, плывут трупы животных.

В том городе застыло средневековье, если не времена Гаутамы Будды. Мы тогда пробирались в сумерках по илистому берегу Ганга, наступая в темноте в мерзкую топь, а неподалеку перед огромным костром сидели бродячие мудрецы-саду с развевающимися на ветру седыми лохмами и бородами, в одних набедренных повязках. На вершине костра покоился человеческий череп, объятый пламенем. Саду гоняли дым через мощные трубы-чоломы, держа их вертикально, и манили нас рукой к себе на огонек. Но у нас были совершенно другие цели…

День четвертый.
Последние штрихи

20 октября, вторник.

Подъем в семь пятнадцать.

Парням надо на работу. Мы тоже быстро встали, подогрели в огромной кастрюле рабочую еду — тушеную картошку, которую ребята нам дали, — они всё равно в столовой питаются.

Олег тут же включил комп и засел за гонки под попсовую музыку — человеку нужно выходить в иную реальность, более красочную, нежели ужас обыденной действительности, от которой пассионарии сбегают в коммуны растаманов жарких стран Третьего мира.

Ночью шел дождь, с утра небо было разноцветным: на западе, над морем, сияли светло-оранжевые просветы.

Мы вышли из барака в восемь, решили прогуляться по городу пешком и первым делом вышли на побережье.

«70 лет Октябрьской революции» — гласит бетонная стела в центре города. На площади стоит маленький Ленин. В Макарове его, кстати, нет — помню, стоял где-то вынесенный к автомобильным боксам, дальнейшая судьба его неизвестна. А так он повсеместно стоит, в каждом городе, по всей стране. В Улан-Удэ аж целая голова громоздится в центре города, невероятной величины.

Интересен купол у местного православного храма.

На территории храма у забора стоит девочка-пионерка со знаменем в руке и античным выражением лица.

К девяти часам пошли в местный музей, расположенный на втором этаже дома культуры.

Директор, он же единственный сотрудник музея, Эрик Дё показывает нам редкие экспонаты, практически эксклюзив: японскую газету «Асахи симбун» военного времени, в которой помещено интервью с начальником генштаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии Б.М.Шапошниковым, в котором речь идет об обороне Москвы зимой 1941 года. В других номерах помещена не менее любопытная информация. Эту газету, экземпляры которой в Японии сгорели во время американских бомбардировок Токио в марте 1945 года, японцы предлагали купить за «многие доллары», но газеты не продали.

…Выяснилось, что японский храмовый комплекс Томариору-дзиндзя — единственный сохранившийся в области. Таблички у сооружений на территории храма были установлены силами музея.

Томари с населением около 5000 человек является побратимом японского города Тэсио. Был я в нем на обратном пути по Хоккайдо.

В музее есть интересный экспонат: письмо виконтессы дё Лангль мэру Томаринскому района с уважением за хранение памяти ее предка Поля Антуана дё Лангля (залив де Лангля).

В музее, которому не хватает площадей, много весьма интересных экспонатов — как эпохи Карафуто, так и прочих эпох.

Как-то мы проникли с товарищем в одну секту с разведывательными целями. Там харизматичный пастор истерично и картинно на всё многолюдное собрание прорычал, что СССР — это демон, который наконец-то рухнул. Ну, с ним всё понятно: человек целенаправленно пропихивает нашему обывателю свою религиозно-вавилонскую идеологию западного толка. Но когда интеллигентные люди старой советской закалки говорят подобное, становится противно слушать. Я не коммунист, но за державу обидно.

…Выехали из Томари в 10:05, купив на дорогу местного молока.

Промчались по Ильинскому, пересекли остров с запада на восток.

На подходах к Взморью взобрались на возвышенность и с высоты созерцали родные, окрасившиеся в осень, пространства.

Это наша земля, нам тут жить. Рушатся ли империи, строится ли виртуально-пластиковый Вавилон, всё в тебе («всё в тобi»): и мир, и страна, и Царствие Божие.

…На выезде из Стародубского свернули с трассы и поехали по морю вдоль старой японской дороги. Там и пообедали. На отдаленных камнях в море лежали тюлени и сидели нахохлившиеся чайки. Дули холодные ветра студеного Охотского моря.

После обеда прибыли в Южно-Сахалинск.

В городе пробки и загазованный воздух. У людей тревожные, уставшие лица. Многим не до красок осени…

Источник