Горькая луна
Сюжет фильма основан на истории супружеской пары, проживающей в Англии. Найджел и Фиона решают отправиться в путешествие, чтобы освежиться и укрепить свои отношения, которые длятся уже целых 7 лет. Английская пара отправляется в тур по Средиземному морю. Во время путешествия они знакомятся с такой же супружеской парой, которая кажется им несколько странной и своеобразной. Мужчина по имени Оскар, которому уже около 50 лет, страдает одной страшной болезнью. Он парализован и вынужден перемещаться на инвалидной коляске.
С Мими немного другая история. Девушка хоть и является сиделкой для своего мужа, но ни в чем себе не отказывает и флиртует буквально со всеми. Потому как Оскар не может сам передвигаться, Мими пользуется этим и отходит недалеко, чтобы заняться половым актом с чернокожим мужчиной. Оскар это прекрасно понимает, но поделать с этим совершенно ничего не может. В любовный круг попадает и Найджел, которого Мими завлекла своей внешностью, но что-то пошло не так. Мечта девушки оказалась провальной.
Горькая луна — фильм-мелодрама, снятый в 1992 году. Эммануэль Сенье, будучи женой режиссера, сыграла главную роль в картине вместе с небезызвестным Питером Койоти. Не обошлось и без звезд мирового кинематографа. Наивного Найджела здесь сыграл Хью Грант, известный участием во многих известных картинах начала нулевых. Фильм вышел в свет 12 июля 1992 года. Роман Полански — режиссер данной мелодрамы и автор еще нескольких знаменитых фильмов: Пианист, Терапия и Призрак. Кинокартина Горькая луна получила хорошие рецензии от критиков и высокие рейтинги на киноресурсах.
Источник
Горькая луна с переводом
другого человека, мужчины или женщины.
Очарование рождающихся влечений
Вечность, месье, началась для меня одним июльским вечером в 96-м автобусе, который совершает маршрут между Монпарнасом и Порт-де-Лила. Это было четыре года назад. На перекрестке Одеон передо мной уселась девушка в черной юбке с воланами и в плотно обтягивающих лодыжки белых гольфах. Я сразу впился в нее взором. Меня в буквальном смысле ослепило это лицо, на которое я смотрел, затаив дыхание. Не знаю, что больше всего восхищало в ней: щеки, походившие на вымоченное в молоке тесто, или ресницы, ласкавшие зеленые глаза и одновременно служившие барьером для нескромных взглядов. Я ее не видел, я был ослеплен, загипнотизирован и ощущал только одно желание – познакомиться, только один страх – упустить. Должно быть, в восторгах своих я превысил меру, ибо незнакомка вскоре отвернулась с вымученной улыбкой, и я на секунду испугался, что она пересядет. Но эта сдержанность, показавшаяся мне изысканной, сделала ее для меня еще более дорогой.
Над автобусом не смейтесь: для удара молнии не существует особо предназначенных мест. Даже ящик на колесах может стать преддверием рая, если верить в случай. Я всегда предпочту ту, что встретил сам, женщине, которой меня представили друзья: ибо судьба, устроившая наш союз, будет и дальше, как мне кажется, таинственным образом питать его. Неожиданность остается единственной силой, способной вернуть жизни тепло.
Но меня ужасало, что я не могу найти ни единого слова и нарушить молчание, не могу использовать преимущества этого мимолетного свидания наедине. Как избежать вечно похожих первых слов, выказать себя одновременно деликатным, оригинальным, привлекательным, обольстительным? Это был важный вопрос, полагаю, именно его задавал Дьявол в последний вечер творения. На помощь мне пришел контролер: никогда не перестану благодарить Управление парижского транспорта за сотрудничество. Он требовал подтвердить наше право на проезд. Моя прекрасная соседка уверяла, будто обронила билет на пол. Мы оба склонились, чтобы отыскать среди мусора желтый картонный прямоугольник. Служащий уже готовился выписывать штрафную квитанцию. Девушка потупилась, красная от стыда: я понял, что она лжет. Это смятение поразило меня в самое сердце. Незаметно для всех я сунул ей в ладонь собственный билет, который только что предъявил. На какую-то секунду она застыла от изумления, потом улыбнулась мне. Контролер двинулся дальше по салону. Я был спасен: у нас появилась своя история. Как вы понимаете, после этого происшествия я говорю «нет» бесплатному общественному транспорту. Мошенница моя поблагодарила меня пожатием руки, но совершила беспримерную глупость, вернув мне билет. Следившая за нами дама, толстая курица с перманентом, заметила наш маневр и окликнула контролера. Машина в этот момент остановилась у отеля «Сен-Поль»: я успел только показать нос доносчице и выскочить на тротуар. Все было кончено, мне хотелось заплакать от ярости: я усиленно махал сообщнице рукой, однако вскоре автобус вырвал ее из поля моего зрения. Я бродил, как проклятый: Париж не такой большой город, но люди способны исчезать в нем, как в колодце. У меня осталось только одно желание: любой ценой увидеть ее вновь, хотя бы мне пришлось потратить на поиски целое лето.[1]
Человек, который рассказывал мне все это, сидел рядом со мной в одной из кают теплохода, находившегося в Средиземном море. Был поздний вечер. Сидя в кресле и укутав ноги пледом, он тревожно озирался, и его бегающий взгляд время от времени встречался с моим. У него было осунувшееся лицо, напрочь лишенное возраста, но все же сохранившее некоторые следы молодости. От всей его личности исходила какая-то странная нервозность, скрытая тревога. В тот вечер я еще пытался сохранить дистанцию – ибо возненавидел Франца с первой же встречи, причем ненависть моя усиливалась пропорционально его растущему влиянию на меня – и был очень далек от того, чтобы проникнуть в душу этого порочного человека. Я просто слушал его правильно построенную речь, его скрипучий, словно немазаный засов, голос, звучавший в унисон меланхолическому урчанию электрочайника.
Однако позвольте мне уточнить обстоятельства нашего знакомства. Мне только что исполнилось тридцать лет, и я направлялся в Индию вместе с Беатрисой, моей подругой. Мы были счастливы, уверены, что плывем навстречу истине. Утром 28 декабря 1979 года мы покинули Марсель на борту «Трувы», турецкого парохода, который обеспечивает – через Неаполь, Венецию, Пирей – последний морской маршрут между Францией и Стамбулом. Имелись объективные причины, побуждавшие нас расстаться на несколько месяцев с ремеслом, которое потеряло всякий престиж: я был учителем литературы в одном парижском лицее, Беатриса – преподавателем итальянского языка. Но бежали мы, подчиняясь магнетическому притяжению Востока. В самом этом слове вздымалась тонкая золотая пыльца, блистала приводившая меня в восторг заря. Я трепетал от этого смутного великолепия, и моя любовь к этой далекой земле походила скорее на страсть. Я плыл в Азию навстречу священному хаосу, который Европа мне уже не могла предоставить, с целью отрешиться от всего, что не было для меня необходимым. Для этого путешествия, к которому мы готовились уже давно, я взял годичный отпуск в Министерстве образования и все лето проработал в одной страховой компании. Желание добраться до Индии посредством коротких этапов и убить время в начале долгого пути склонило наш выбор в пользу парохода, тем более что эта дешевая и убыточная линия была обречена на исчезновение.
Представьте себе атмосферу надежды, неопределенности большого круиза непосредственно после отплытия. Всякое, даже самое скромное судно перестает быть транспортным средством, отныне это состояние духа. Едва поднимешься по трапу, как представление о мире меняется – становишься гражданином особой республики, замкнутой в пространстве, чьи обитатели все до единого являются людьми праздными. Я сразу полюбил длинные коридоры, умевшие заглушать любой звук, их стойкий аромат, сочетавший запахи моря и горячей резины. В «Труве», старом норвежском линкоре, взятом на вооружение турками, не было ничего от мастодонта, и ее небольшая труба лежала на крестце плашмя, как перевернутый наперсток. Наша каюта, зажатая между двумя металлическими перегородками, представляла собой узкий платяной шкаф с откидными койками в два яруса и крохотным умывальником. «Какая прекрасная пещера, – сказала Беатриса, войдя внутрь, – ты возьмешь верхний саркофаг, а я нижний». Стакан для зубных щеток подрагивал на железной полочке умывальника, и вся наша каморка содрогалась от работающих двигателей. Жилище у нас было скромным, но перспектива улыбчивой любовной близости утешала нас за отсутствие роскоши и пространства. Кроме того, здесь был иллюминатор, а я всегда находил в нем особое очарование – очарование видеть все, когда тебя никто не видит. Это маленькая замочная скважина, в которую подглядываешь за тайнами моря: безопасная встреча один на один с соленым чудовищем, удачный розыгрыш враждебных водных стихий.
Необозримость нуждается в том, чтобы к ней приникали сквозь эту щелку, которая становится совсем трогательной, если имеются занавески, придающие каюте обличье кукольного домика. И за каждым таким слуховым окном – жилье, одушевленные существа, тысяча переплетенных судеб.
Кстати, в утро нашего расставания с Марселем погода стояла дивная, необыкновенная: солнце билось в борта, и в его огненных лучах наша облупленная посудина сверкала, словно кусок сахара. Я был счастлив, мы получили благословение света, иными словами, богов, и мне чудилось в этом доброе предзнаменование всей поездки. Мы с наслаждением вдыхали плотный ледяной воздух, похожий на шербет, напоенный ветром, который принес благоуханные сосновые ароматы. Вдали шелковую нить горизонта разрывали белые игрушки, другие корабли. Никогда я не испытывал такого блаженного, ни с чем не сравнимого спокойствия. Взволнованный чистыми чувствами, вглядываясь во французский берег, исчезающий в сверкающем пару, и опасаясь более всего, что это мне снится, я с трудом сдерживал возбуждение.
Источник
Горькая луна (1992)
Регистрация >>
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Если вы уже зарегистрированы — Войдите.
Вы хотите зарегистрироваться?
новое сообщение
отзывы
Вооот! Как будто воз в гору тащишь! Поскольку никаких психологических глубин в фильме не наблюдается (хотя претензия на них у автора имелась, а некоторые зрители даже смогли их себе напридумывать), то признаем, что мы имеем дело с банальной эротикой. Но для эротики сие действо неэстетично до отвращения. Наблюдать за потугами плюгавенького старичка и мужиковатого манекена — такое себе удовольствие.
Неожиданно и приятно удивил хорошей игрой Хью Грант, выдав богатую палитру эмоций. Другое дело, что повод для этих эмоций весьма сомнительный. Чтобы взволноваться этой историей, нужно быть крайне неискушённым — в жизни, в сексе и в кино — человеком.
№34 Невыспавшийся Фрейд
Ваш отзыв о фильме — один из наиболее интересных!
Ваш психологический возраст 35 — 45 лет
Интеллект выше среднего
Пол, естественно, женский 🙂
Спасибо на добром слове!
А я вот подумала, соверши Вы вдруг обмолвку, что могло бы выйти:
Психологический возраст — выше среднего
Интеллект — женский
Пол — от 35 до 45
И ведь уже все по-другому!
Что-то я расшалилась. Пол и возраст тому виной:)
Источник
«Горькая луна» (Bitter Moon) Романа Полански, 1992
Как должен видеть и ощущать себя нормальный среднестатистический мужчина на фоне парочки отъявленных извращенцев?
Будет ли он, англичанин Найджел, (Хью Грант) и дальше мнить себя «нормальным» и гордиться своей холеной и хваленой британской сдержанностью, если его на элегантном пассажирском судне хватает за грудки некий импозантный пижон на инвалидной коляске и начинает почти насильно рассказывать о своей интимной жизни?
О том, как он, американец Оскар (Питер Койот) познакомился когда-то в Париже со своей будущей женой (Эмманюэль Сенье). О том, как они возвели на пьедестал страсть, забыв о любви. О том, что у физической страсти есть пределы, так же, как и у человека есть пределы – границы тела. У любви их нет, потому что чувство относится к области духа. Если страсть не защищена и не возвышена любовью, она разрушает тело и дух.
Чтобы доказать самому себе, что он – не просто банальный пошляк и бабник, не писатель-неудачник, а человек, способный на любовь, возвышающую душу, несчастный инвалид Оскар стреляет в жену, а потом – в себя.
Фильм Романа Полански «Горькая луна».
Не надо мне говорить, что фильм все видели уже по сто раз и все о нем знают. Я смотрела его сегодня впервые.
Они съели и выпили друг друга до дна, обожравшись и пресытившись собственной безудержной похотью во всех ее проявлениях. Они меняют роли: он – жертва, она – садистка, и потом — наоборот. Сценарии любовных игр усложняются, становятся все более иощренными и извращенными, и все меньше остается в них чувства. При этом Полански сознательно обманывает ожидания «любителей клубнички» — фильм позиционирован как «эротический», но никаких откровенно-сексуальных сцен в нем нет.
Эротика рождается из рассказов Оскара, из представлений и надежд Найджела, из каждого движения и слова Мими.
«Я люблю тебя,» — плачет у ног Оскара Мими. «Я буду твоей рабой. » И вот уже Оскар в омерзительной, совсем «несценарной» роли брутального хама, который готов на все ради того, чтобы вышвырнуть надоевшую сексуальную игрушку из своей жизни. Не менее жалка и отвратительна она, красавица Мими, спящая, как собака, на пороге его квартиры, униженная и раздавленная, покорная, на все согласная половая тряпка, об которую он теперь с отвращением вытирает ноги.
Но у нее будет возможность отыграться: спустя два года после их разрыва, ее аборта и его жестокого обмана Оскара сбивает машина. Мими является к нему в больницу и. добивает его так, что Оскар остается парализованным на нижнюю часть тела и навсегда прикованным к инвалидной коляске импотентом.
Былая страсть оборачивается яростным и мучительным поединком оскорбленного самолюбия. Мими мстит Оскару, «ухаживая» за ним, унижая в нем мужчину и человека, как некогда он унижал и растаптывал в ней женщину.
Рассказывая о странностях своей жизни «насквозь порядочному» герою Хью Гранта, Оскар намеренно возбуждает в нем интерес к Мими. Сама Мими с ее имиждем секс-бомбы тоже всячески разжигает его страсть (а он путешествует на корабле со своей женой, красивой, холодноватой, подчеркнуто-рафинированной англичанкой Фионой (Кристин Скотт-Томас).
На фоне Оскара и Мими Найджел выглядит омерзительно, жалко и пошло.
У человека всегда есть выбор. Найджел мог бы спокойно отказаться выслушивать «бредни» Оскара и игнорировать домогательства его жены. Вместо этого он ломается, как манерная институтка, лицемерно изображает «порядочность», кокетничает с самим собой, с Мими, с Оскаром, но втайне жаждет продолжения «горячих историек» об их интимных тайнах. Он упивается собственной значимостью, в которой теперь уверен, потому что для своих откровений Оскар выбрал именно его!
Выбрал, да, безошибочно определив в нем эгоиста, лицемера и псевдопорядочного английского буржуа.
Они уже почти откровенно смеются над ним, но он все же не в силах оторвать ухо от замочной скважины. Он говорит Мими, что влюбился в нее, а ей смешно и тошно его слушать, и она в ответ преспокойно совращает его жену.
Пошлый маленький человечек, возомнивший себя «нормальным женатым мужчиной», на протяжении семи лет «супружества» аккуратно скармливает жене противозачаточные таблетки, давно при этом позабыв про секс. Почти что чеховский герой…
Он говорит ей «дорогая». (Да…видно, что не дешевая.)
Он подает ей пальто.
Он устраивает ей «красивый тур в Индию» на Новый год в честь седьмой годовщины свадьбы.
Как, черт возьми, трогательно.
Он каждую ночь ложится рядом и засыпает с ней в одной постели, которую Оскар метко обозвал «семейной могилой».
Он делает вид, что любит ее, а она делает вид, что верит в его любовь. Исключительно для поддержания «статуса нормальности» и прочих «семейных ценностей». Но и ей в конце концов надоело притворяться, и она «слетела с катушек», переспав с Мими.
Из мести? Да нет же. Из желания испытать хоть раз, что такое страсть.
Может, это был первый и единственный в ее жизни полноценный оргазм :))
А Мими здорово поглумилась над Найджелом, показав ему, на что способна «нормальная замужняя женщина», который осточертел «вегетарианский брак».
Две пары. Одна — семейка извращенцев, чей брак был прилежным исследованием камасутры от первой до последней страницы, и вторая – благопристойная внешне и фригидная до отвращения, как две сонные рыбы в арктических морях. зато – вполне себе светская и «нормальная».
Полански сначала завораживает зрителя смакованием «аморальности и греха», а потом хладнокровно этим же самым ткнет ему в морду. Что? Небось, нравится подсматривать в дырочки и щелочки? Да все вы (то бишь мы) — такие же лицемерные пошляки, как этот трус Найджел…
Что отвратительней в природе брака – внешняя благопристойность, скрывающая холодность и эгоизм, или откровенная аморальность, где страсть разрушает все мыслимые рамки благопристойности, превращаясь в грязный разврат, убивая душу и неминуемо старя и без того дряхлеющее тело?…
Любви нет в этом фильме. есть лишь изнанка ее, отрыжка. Недаром на этом корабле все так часто блюют, страдая от морской болезни. Впрочем, это смотрится куда менее гнусно и физиологично, чем чувство, вывернутое грязной изнанкой наружу.
Луна, черная луна, горькая луна – превращает людей в оборотней, будит в них животные инстинкты, убивает чистоту. Итог — извращенцы мертвы: Оскар убил Мими и покончил с собой.
Пистолет выстрелил, как и положено в дешевых мелодрамах, в последнем акте, и тут Полански явно изменил вкус и чувство меры: это было на редкость дешево и почти оперетточно…хотя и логично.
Вот персонажи второго плана ему удались… Вдовец-индус и его маленькая дочка, бродящая по палубе под дождем, — это семья. Если где-то и живет чистота, говорит Полански, то в детских глазах. Если где-то и живет чистая любовь, то в любви родителей к детям, в нежности, в преданности, в желании понять, защитить, укрыть от невзгод…
Напоследок поделюсь догадкой: фильм Николая Досталя с Хазановым и Розановой, ужасно смешной и насквозь позитивный «Маленький гигант большого секса», снятый в том же 1992-м году, показался мне развеселой пародией на «Горькую луну»… Инвалидная коляска, воспоминания интимного свойства – все присутствует. Вот только закачивается все замечательно, и герои (под луной, прошу заметить! Это ли не аллюзия? 😉 И на фоне моря опять-таки!) – торжествуя, победив старость и болезни, предаются любви, хохоча и резвясь, как дети…
Источник