Должен ты против солнца

Евгений Александрович Евтушенко

Собрание сочинений. Том 5

Предсказания перед началом XXI века

В 1992 году мой друг Володя Зельман, знаменитый анестезиолог, эмигрировавший в США с помощью мультимиллионера Арманда Хаммера, предложил мне по поручению Оргкомитета Ежегодного мирового конгресса нейрохирургов произнести речь для открытия конгресса не более 45 минут, в Нью-Орлеане; написанную и прочитанную по-английски. Затем запись речи, как мне казалось, исчезла.

Я считал ее безнадежно потерянной, но, к счастью, она оказалась спасенной на видео в 2015 году недавно скончавшимся нейрохирургом Франком Летчером, бывшим незаменимым опекуном симфонического оркестра города Талса. Перечитывая эту речь, написанную мной 24 года тому назад и переведенную мной с помощью моего близкого друга Альберта Тодда, я понял, что предугадал в ней то, что, к сожалению, действительно потом произошло после распада СССР – потеря взаимопонимания и новая холодная война, необъявленная, но сопровождающаяся многими весьма небескровными войнишками и терроризмом; грозящая перерасти в третью войну, после которой может исчезнуть человечество.

Однажды на реке Амазонка одна старая индианка предложила мне банан. Она аккуратно очистила кожу и только потом почти благоговейно вымыла банан в воде, кишащей пираньями и паразитами. Только после этого почти ритуального священнодействия она решилась протянуть мне банан. Она думала, что так все будет выглядеть гораздо культурней, цивилизованней. Но у меня даже в сердце защемило, потому что эта индианка была с раннего детства лишена понимания, где истинная культура, а где примитивно понятая цивилизованность. Кто имел право украсть у нее – явно честной, трудовой женщины, наверняка прекрасной матери и бабушки, возможность самораскрытия через Шекспира, Данте, Достоевского, Сервантеса, Мелвилла, Шостаковича. Не одна она, а миллионы таких, как она, это часть нашего общего греха – бескультурья человечества. Мы разъединили человечество, разделяя его на три категории.

Первая категория самая опасная. Это те, кто обладает преступной неспособностью чувствовать собственный грех или вину за что бы то ни было. Вся жизнь для них лишь существование без ощущения собственной вины, что делает жизнь более комфортабельной, уютной. Вторая категория все-таки включает людей, у которых проскальзывает время от времени чувство вины, но обычно ненадолго. Третья категория – она самая скромная по количеству, постоянно чувствующая себя виноватой прямо или косвенно за все на свете. Но именно благодаря таким людям и существует то, что и называется совестью человечества без снисходительного покровительства.

Если мы нечаянно наступаем на ногу наших ближних в метро или на перекрестке, мы все-таки приносим извинения. Если мы оскорбляем наших жен грубыми словами, лучшие из нас предпочитают взять свои слова обратно. Но нельзя сложа руки ждать, когда наконец агрессивные националисты или религиозные террористы сами, по доброй воле, cмирнехонько сложив губы сердечком, будут брать обратно свои самые оскорбительные слова о других народах и религиях. Свобода слова не должна переходить в свободу личных оскорблений и попрания прав человека.

Увы, есть те, кто не слишком следует главным великим заповедям многих религий и великих писателей, услужливо подчиняясь мелким лицемерным командам собственной трусости и не дозволенной никем вседозволенности. Лишь нравственно сильный человек способен открыто признавать свои ошибки. Нo мы должны все-таки понимать, где ошибки, а где преступления. Все, даже самые умные люди, не могут прожить жизнь без ошибок. Почему бы нам однажды не остановиться, подумать, передохнув от соревнований национальных самолюбий, и собираться вместе руководителям всех стран хоть раз в три года, не обвиняя ни в чем других, но прежде всего заговорив о собственных ошибках.

Вместо этого мы продолжаем парад самооправданий. Но почти никто не берет назад политических оскорблений, боясь потерять так называемое «лицо», и продолжаются оскорбления в прежнем направлении.

Если это правда, что у всех нас есть несколько жизней, я попросил бы Бога наказать всех антисемитов тем, что они оказались бы евреями, почувствовав на собственной шкуре все оскорбления и преследования, а все белые расисты родились бы заново чернокожими, чтобы они почувствовали, что такое суд Линча и что такое скрываемый, но все еще проявляющийся расизм. Мы обязаны чувствовать себя виноватыми во всех ненавистях мира. Многие лишь цинично ухмыляются над таким выражением, как «семья человечества», а еще хуже – если употребляют его, то лицемерно.

Источник

Евгений Евтушенко — Братская ГЭС

Евгений Евтушенко — Братская ГЭС краткое содержание

Братская ГЭС — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

ТЕНИ НАШИХ ЛЮБИМЫХ

Есть обычай строителей,
древней Элладой завещанный:
если строишь ты дом,
то в особенно солнечный день
должен ты против солнца
поставить любимую женщину
и потом начинать,
первый камень кладя в ее тень.
И тогда этот дом не рассохнется
и не развалится:
станут рушиться горы,
хрипя,
а ему ничего,
и не будет в нем злобы,
нечестности,
жадности,
зависти —
тень любимой твоей
охранит этот дом от всего!
Я не знаю, в чью тень
первый камень положен был
в Братске когда-то,
но я вижу, строители,
только всмотрюсь,
как в ревущей плотине
скрываются тихо и свято
тени ваших Наташ,
ваших Зой,
ваших Зин
и Марусь.
И вы знайте, строители, —
вел я нелегкую стройку
и в несолнечный день
моего бытия
положил этой сложной поэмы
неловкую первую строчку
в тень любимой моей,
словно в тень моей совести, я.
Тени наших любимых,
следите, чтоб мы не сдались
криводушию!
К неуюту зовите,
если опыт уютной неправды займем!
Отступать не давайте
в сражении
за революцию!
Проступайте,
светясь,
в глубине красноволных знамен!
И когда мы построим,
хотя это трудно, —
Коммуну, —
нам не надо оркестров,
не надо речей и наград —
пусть, как добрые ангелы,
строго,
тревожно
и юно
тени наших любимых
ее
охранят!

«В плотине трещина!»
Ребята
вздрагивают.
В машины встречные
ребята
вскакивают.
Слова набатные
гудят
по стройке.
Гитары
с бантами
летят
на койки.
Какие танцы,
кинокартина?!
Все,
как повстанцы,
к тебе,
плотина!
«В плотине трещина!»
Забыв о тосте,
мгновенно трезвые, —
со свадьбы
гости.
Жених
при бабочке,
злобясь на моду,
бежит,
прибавивши,
как можно,
ходу.
И, «шпильки» снявшая,
за ним на берег
невеста-сварщица —
босая,
в белом.
Недавно сонные,
все —
воедино,
чтобы спасенною
была
плотина!
Живу —
не ною,
но мне порою
тревожно
так же,
как ночью тою.
Вот лжец растленно
с трибуны треплется.
Реви,
сирена!
Тревога —
трещина!
Пусть эта трещина
такая крохотная
и не зловещая,
а даже кроткая,
но не сворачивать
и не опаздывать!
Опасность вкрадчива.
Хитра опасность.
От грязи пошлой
рыдает женщина.
Скорей на помощь!
Тревога —
трещина!
Поруган кто-то.
Проснитесь,
дремлющие!
В машины —
с лёта.
Тревога —
трещина!

. И, вставши у подножья Братской ГЭС,
подумал я о Маяковском сразу,
как будто он костисто,
крупноглазо
в ее могучем облике воскрес.
Громадный,
угловатый,
как плотина,
стоит он поперек любых неправд,
затруженно,
клокочуще,
партийно
попискиванья
грохотом поправ.
Я представляю,
как бы он дубасил
всех прохиндеев
тяжестью строки
и как бы здесь,
тайгу шатая басом,
читал бы он
строителям стихи.
К нему не подступиться
с меркой собственной,
но, ощущая боль и немоту,
могу представить все,
но Маяковского
в тридцать седьмом
представить не могу.
Что было б с ним,
когда б тот револьвер
не выстрелил?
Когда б он жив остался?
Быть может, поразумнел!
Поправел?
Тому, что ненавидел,
все же сдался?
А может,
он ушел бы мрачно в сторону,
молчал,
зубами скрежеща,
вдали,
когда ночами где-то
в «черных воронах»
большевиков расстреливать везли?
Не верю!
Несгибаемо,
тараняще
он встал бы и обрушил
вещий гром,
и, в мертвых ставший
«лучшим и талантливейшим»,
в живых —
он был объявлен бы врагом.
Пусть до конца тот выстрел не разгадан,
в себя ли он стрелять нам дал пример?
Стреляет снова,
рокоча раскатом,
над веком
вознесенный
револьвер —
тот револьвер,
испытанный на прочность,
из прошлого,
как будто с двух шагов,
стреляет в тупость,
в лицемерье,
в пошлость:
в невыдуманных —
подлинных врагов.
Он учит против лжи,
все так же косной,
за дело революции стоять.
В нем нам оставил пули Маяковский,
чтобы стрелять,
стрелять,
стрелять,
стрелять.

Источник

Евгений Евтушенко — Братская ГЭС

Братская ГЭС читать книгу онлайн

ТЕНИ НАШИХ ЛЮБИМЫХ

Читайте также: Заход солнца над океаном

Бал,
бал,
бал,
бал на Красной площади!
Бал в двенадцать баллов —
бал выпускников!
Бабушка, вы мечетесь,
бабушка, вы плачете, —
ваша внучка,
бабушка,
уже без каблуков.
Платье где-то лопнуло,
бусы —
в грязь,
и на место Лобное
внучка взобралась.
Где стоял ты,
Стенька,
возле палача, —
абитуриентка
пляшет
ча-ча-ча.
Бутылки из-под сидра,
гитары и транзисторы,
притопы и прихлопы
составили оркестр,
и пляшет площадь Красная,
трясется и присвистывает —
не то сошел антихрист,
не то Христос воскрес.
Бедные дружинники
глядят,
дрожа,
как синенькие джинсики
дают
дрозда.
Лысый с телехроники,
с ног чуть не валясь,
умоляет:
«Родненькие,
родненькие,
вальс!»
Но на просьбы робкие —
свист,
свист,
и танцуют
родненькие
твист,
твист.
Бродит среди праздника,
словно нелюдим,
инженер из Братска
с ежиком седым.
Парни раззуденные
пляшут и поют,
Петьку в разбуденовке
в нем не узнают.
«Что,
вам твист не нравится?»
«Нет,
совсем не то, —
просто вспоминается
кое-что. »
Ни к чему агитки,
только видит он
и парней Магнитки,
и ее бетон.
. Пляшут парни на бетоне,
пляшут пять чубов хмельных.
Пляшут парни,
наподобье
виноделов чумовых.
Пляшут звездные, лихие
разбуденовки парней
пляску детства индустрии,
пляску юности своей.
. Бал,
бал,
бал на Красной площади!
Бывший Петька смотрит из-под седины:
«Хоть и странно пляшете —
здоровы вы пляшете,
только не забудьте,
как плясали мы. »
Ты смеешься звонко,
девчушка под Брижитт,
ну, а где-то Сонька
неподвижная лежит.
. Что ты, Сонька, странно смолкла?
Что ты, Сонька, не встаешь?
Книжку тоненькую МОПРа
просадил бандитский нож.
Тот бетон, ребята,
мы для вас месили,
и за это самое
мстили нам враги.
Не забудьте, «гвоздики»
или «мокасины»,
Сонькины разбитые сапоги.
Смена караула,
затихает смех.
Словно ветром сдуло
к Мавзолею всех.
Парни и девчата
глядят вперед,
как, шаги печатая,
караул идет.
Чистым будь, высоким,
молодое племя.
Не простит вам Сонька,
не простит вам Ленин!
В бой зовет Коммуна!
Станьте из детей
сменой караула
у ленинских дверей!

Источник