ДЕТИ СОЛНЦА Премьера
Уважаемые зрители! У вас есть возможность приобрести электронные билеты без ограничений.
За двое суток до начала мероприятия бронирование билетов не осуществляется (бронь действует 20 минут).
ДЕТИ СОЛНЦА (ПРЕМЬЕРА)
Спектакль Николая Рощина по мотивам пьесы Максима Горького
Максим Горький создал первый вариант «Детей солнца» зимой 1905 года в казематах Петропавловской крепости, где был в заключении за резкий протест, в связи с событиями 9 января. Но сам замысел текста возник раньше. «Дети солнца» были частью общих размышлений нового века, размышлений интеллигенции об идеальном человеке, но и о разрыве человеческих связей. Не случайно, именно «Детей солнца» часто называют «самой чеховской» из всех пьес Горького. Впрочем, в сценической истории «Детей солнца» широкая амплитуда трактовок, пьесу видели и как остросоциальную.
На сцене Александринского театра «Дети солнца» были поставлены лишь в 1976 году, роль Протасова сыграл Игорь Горбачёв.
Для Николая Рощина «Дети солнца» стали первым, но далеко не случайным обращением к драматургии Максима Горького. Как к драматургии именно классической, очищенной от идеологических наслоений, от печати произведения «пролетарского писателя».
В спектакле Николая Рощина роль Павла Фёдоровича Протасова репетирует Иван Волков. Те, кто знает историю театра, смогут увидеть в этом двойной оммаж, двойное продолжение темы. С одной стороны, у Горького Павел Фёдрович Протасов – литературный наследник пьесы Льва Толстого «Живой труп», герой, развивающий тему Фёдора Протасова. С другой стороны – именно артист Иван Волков играет роль Сирано в спектакле Николая Рощина «Сирано де Бержерак». А название своим «сценам» Горький дал в память впечатления от пьесы Эдмона Ростана.
Так сама логика творчества, возможно, неожиданно, но привела Николая Рощина именно к этой пьесе Горького. Толику странной, тревожной актуальности спектаклю придают обстоятельства эпидемии холеры, во время которой происходит действие пьесы. Но самое главное, «Дети солнца» Николая Рощина – это современный взгляд на повторяющуюся драму творца, на мечту об идеале и поиск счастья.
Источник
Дети солнца горький александринский театр
Александринский театр благодарит заслуженную артистку России Елену Немзер
за создание картин, представленных в спектакле
Максим Горький создал первый вариант «Детей солнца» зимой 1905 года в казематах Петропавловской крепости, где был в заключении за резкий протест, в связи с событиями 9 января. Но сам замысел текста возник раньше. «Дети солнца» были частью общих размышлений нового века, размышлений интеллигенции об идеальном человеке, но и о разрыве человеческих связей. Не случайно, именно «Детей солнца» часто называют «самой чеховской» из всех пьес Горького. Впрочем, в сценической истории «Детей солнца» широкая амплитуда трактовок, пьесу видели и как остросоциальную.
На сцене Александринского театра «Дети солнца» были поставлены лишь в 1976 году, роль Протасова сыграл Игорь Горбачёв.
Для Николая Рощина «Дети солнца» стали первым, но далеко не случайным обращением к драматургии Максима Горького. Как к драматургии именно классической, очищенной от идеологических наслоений, от печати произведения «пролетарского писателя».
В спектакле Николая Рощина роль Павла Фёдоровича Протасова играет Иван Волков. Те, кто знает историю театра, смогут увидеть в этом двойной оммаж, двойное продолжение темы. С одной стороны, у Горького Павел Фёдрович Протасов – литературный наследник пьесы Льва Толстого «Живой труп», герой, развивающий тему Фёдора Протасова. С другой стороны – именно артист Иван Волков играет роль Сирано в спектакле Николая Рощина «Сирано де Бержерак». А название своим «сценам» Горький дал в память впечатления от пьесы Эдмона Ростана.
Так сама логика творчества, возможно, неожиданно, но привела Николая Рощина именно к этой пьесе Горького. Толику странной, тревожной актуальности спектаклю придают обстоятельства эпидемии холеры, во время которой происходит действие пьесы. Но самое главное, «Дети солнца» Николая Рощина – это современный взгляд на мечту об идеале и поиск счастья.
Премьера – 10 февраля 2021 года
Пресса о спектакле
Работные люди между собой именуют Протасова чернокнижником. А он уже в прологе колдует над немаленькой колбой, осторожно поворачивает ее, встряхивает — и под воздействием испарений весь сценический свет выразительно сбоит. Не исключено, что дурман достигает и партера: чем еще объяснить два сценических часа, показавшихся мгновением?
Вместо занавеса на публику обрушиваются картины Елены Немзер – апокалипсис, гибель мира, о чем говорится в пьесе М. Горького и что сбывается сто лет спустя. Это резюме посильнее если не «Фауста» Гете, то картин, снившихся Босху. Это удар под дых. И подкрепляет тяжелые ощущения музыка. Ее сочинил актер Иван Волков, который играет (прекрасно, с абсолютным пониманием того, что хочет сказать) главную роль – Протасова. Недовыраженные чувства он вложил в ноты и, словно гвозди, забил в тот корабль, что для нас не стал ковчегом, но потерпел крушение, потянув за собой всех «детей солнца», идеалистов, живших надеждой на лучшее.
Источник
И оч просто: «Дети солнца» Николая Рощина в Александринском театре
Когда–то кинокритики всего мира похваливали британский зомби–апокалипсис «28 недель спустя» — за сцену финальной битвы жертв вируса и пока ещё здоровых людей, снятую в почти полной темноте. Долгие минуты жутких криков, редкие вспышки фонариков, трясущаяся камера — всё это переплюнули на сцене Александринского театра.
По обыкновению: «Мещане» Горького добрались до Театра Ленсовета
Нашествие озлобленного холерой плебса на барский дом в конце спектакля «Дети солнца» погружено режиссёром Николаем Рощиным в темноту абсолютную: вопли бьющих и побиваемых обходятся без единого проблеска света. Потом, правда, картина чуть проясняется, и здешние зомби принимаются добродушно выяснять, кто кого стукнул и как именно чуть не убил.
Неизвестно, почему пьеса Максима Горького об интеллигенции, страшно далёкой от народа, понадобилась главному режиссёру Александринского театра именно сейчас. Но её пессимистичное звучание усилено стократно даже без музыки Ивана Волкова, играющего главную роль учёного Протасова. А уж с нею в эпилоге — и подавно.
Пресловутый народ — воплощение хтони, пузыри земли, вылитые зомби. Серые, чёрные, страшные, еле шевелятся в своём невнятном тряпье, поднимаются с железных кроватей холерного барака, только чтобы побить кого-нибудь (Егор — жену, жена — его собутыльника и проч. и проч.), грязно полапать (Фиму, например, или даже сестру хозяина дома Лизу, нечаянно забредшую в этот мордор), в крайнем случае, листовку вслух почитать.
Глас этого народа — нянька Антоновна, великолепная в своей угрюмой монотонности Елена Немзер. Руки его — дворник Роман (Валерий Степанов), замечательно чинящий электричество в начале постановки: палкой по патронам на столбе. Местный трикстер — люмпен–алкоголик Яков Трошин (Иван Ефремов), чей витиеватый нахрап останавливает только та самая палка, да и то ненадолго. Холерный бунт затевает, кажется, именно он. А его мутновато–угрожающее «и оч просто» — главный мем спектакля — застревает в памяти намертво.
На другой, правой стороне больничного барака — те же кровати вокруг буржуазной сияющей ванны с львиными ножками. Тут располагается царство разума. В ванне всклокоченный Павел Протасов (Иван Волков) полощет дымящуюся колбу с прокисающими дрожжами. В ней же, наполненной реальной водой, половину двухчасового спектакля мокнет его аристократичная жена Елена (Анна Селедец). Сюда залезает ветеринар Чепурной (Сергей Мардарь), отважившийся на признание в столь сложном, чисто интеллигентском чувстве, как безответная любовь.
Кровати тоже не стоят без дела. На одной из них большую часть времени проводит Лиза, мучающая посттравматическим синдромом себя и всех вокруг. На другую регулярно плюхается вниз лицом Протасов: как заканчиваются прописанные Горьким реплики, так бух — и замер, словно в нём нажали кнопку «выкл.». Образованный класс «включается» в разговорах о любви и высоких идеалах, лица сияют, все обнимаются.
Однако трескучие горьковские пассажи о детях солнца и прекрасной России будущего в устах Елены, Протасова, художника Вагина (Сергей Балакшин) звучат как минимум неубедительно. А часто и оч смешно. Понятно почему. На Антоновну здесь шикают, Егора (Николая Белина) откровенно боятся, посредников между двумя мирами — Меланью (Янина Лакоба) и Чепурного с их любовью и даже юркого как змея дельца Назара (Дмитрий Бутеев), который того и гляди купит всю здешнюю интеллигенцию с потрохами, — в барском доме попросту не слышат: «Всё это не нужно».
Источник
Дети солнца горький александринский театр
Александринский театр
Лучшие отзывы о спектакле «Дети солнца»
Я понимаю, что сравнивать классическую версию с этим спектаклем некорректно, но на спектакле меня не покидало ощущение, что я смотрю выступление команды КВН «Федор Двинятин» (причем, худшее выступление) — крики, аффектация на ровном месте — непонятно, к чему все это? Сам стиль общения персонажей в этом прочтении говорит об их крайней неуверенности в себе и незрелости личностей, что является полным абсурдом.
Все настолько наигранно и надуманно, что от скуки пришлось прямо в зале читать книгу на телефоне.
А уж Лиза — это вообще полный ад. Истеричка с перепоя спокойнее.
Я, конечно, иногда при просмотре тупых ужастиков, говорю себе, что это комедия, просто не все это знают. Но исходные «Дети Солнца» точно не заслуживают такого отношения.
Пьеса «Дети Солнца» была написана Максимом Горьким в Петропавловской крепости, в камере номер 39 Трубецкого бастиона в 1905 году, в канун первой русской революции. Этим произведением Горький не просто предсказывал грядущую бурю, он отчетливо говорил о неизбежности человеческой катастрофы, вызванной масштабным разрывом между интеллигенцией и простым народом, прозябающим в нищете.
Драматическое противостояние людей разного уровня сознания можно наблюдать не только «во внешней политике», но и внутри. В личных отношений «детей солнца» всё далеко не так уж безоблачно, как может показаться с первого взгляда. Герой пьесы — ученый-химик Павел Федорович Протасов (Иван Волков) бесконечно поглощен наукой. Химия, только химия занимает его повседневность. Павел Федорович за своими экспериментами совершенно забывает о своей семье, а жизнь народа и вовсе далека от его понимания. Его жена, Елена Николаевна (Анна Селедец), уже давно привыкшая к равнодушию и невнимательности мужа, тоже ставит опыты. только на людях. Без устали принимая гостей в своем доме, она с удовольствием наблюдает за полномасштабным раскрытием характера мужа, его сестры Лизы и остальных участников словесных перепалок.
При этом при всем герои пьесы отчаянно желают найти в другом участие и поддержку, уважение и понимание, но «достучаться до небес» нет никакой возможности. Каждый занят только собой.
Режиссер Николай Рощин обнажает героев и их насущные проблемы посредством минималистичности. Его постановку можно было бы даже назвать «камерной» — всё мирно, неспешно, пусто и мертвенно тихо, как-то даже не по-рощински. Cлева дикие простолюдины, лежащие на металлических кроватях будто на больничных койках, справа — инфантильная прожженная интеллигенция в постелях и ванне. Проблемы в доме Протасовых решать не хотят и не привыкли, от них скрываются, как дети малые от монстров, смачно падая на кровать и театрально разбиваясь лицом о пуховую подушку. С народом все проще, там всегда работает принцип «сила есть — ума не надо».
Посреди сцены возвышается, слегка накренившись, поломанный и накаленный до предела электрический столб, являющий собой метафору конфликта между «детьми солнца» и народными массами. Под занавес он все-таки упадет, знаменую собой безусловный конец.
Шаг за шагом между всеми участниками пьесы разворачивается непримиримый конфликт, который еще более заряжает и без того наэлектризованную до предела атмосферу. Его пытается сгладить Лиза, но голос ее слишком слаб и тих.
Автор помогает своим героям «разрешиться», нагоняя на город холеру, которая не разбирается ни в чинах, ни в общественном положении. Болезнь уносит в мир иной всех, кто встречается на пути.
В результате апокалипсис и провал в тотальную темноту. Но Рощин не согласен заканчивать по-горьковски. Согласно его сюжетной линии откуда не возьмись появляется оркестр под руководством дирижера Протасова — Волкова. На черном полотне рождается огромный фрегат, спасающий души. уже впрочем мертвые.
Источник
14 февраля 2021
АПОКАЛИПСИС И НЕМНОГО НЕРВНО
«Дети солнца». М. Горький.
Александринский театр.
Режиссер и художник Николай Рощин.
Слева — темный, грязный народ, неподвижно лежащий на голых кроватях. «Русь не шелохнется, Русь — как убитая». Сокрытая искра возгорается только в моменты побоев и пьяных драк, когда все валятся на матрасы нерасчленимой нетрезвой массой.
И. Волков (Павел Протасов).
Фото — Владимир Постнов.
Справа — хилая интеллигенция. «Маленькие, жалкие людишки…» — буквально как декламировал в другой горьковской пьесе («Дачники») герой Влас. Нелепые, глуповатые, они, чуть что, тоже валятся на кровати. При любой сложной ситуации Протасов (Иван Волков) бухается поперек матраса — лицом вниз: сказал — и повалился. То ли утомился, то ли спрятался, то ли это так Николай Рощин понимает эксцентрику и иронию. Естественно, часто лежит, свернувшись клубочком и неподвижно глядя в одну точку, нездоровая, нервная, экзальтированная Лиза (Мария Лопатина). Или в истерике забирается под кровать и рыдает там. На кроватях происходят драки и объятия (все со всеми невзначай, кажется, давно переспали на этих самых матрасах). Только Елена (Анна Селедец) живет отдельно, в фаянсовой ванне: придя с Вагиным (Степан Балакшин), она подробно раздевается, продолжая разговор с ним, снимает с себя изящные, хорошо пошитые детали гардероба, включая корсет и прозрачные панталоны, — и, оставшись в тонкой нижней рубашке, погружается в теплую пену, из которой так и не вылезет на протяжении всего действия. Туда, в ванну будут обращаться к ней то Протасов, то Вагин (так усиливается фарсовый эффект).
Между народом и интеллигенцией (буквально как в пьесе Горького «Враги») — пропасть, обозначенная… пропастью: часть помоста, на котором идет действие, вынута, перебраться с берега на берег можно только по узкой полоске пола, обогнув дыру. Прямо не пройти.
Посередине — неисправный электростолб — содержательный центр композиции. Атмосфера наэлектризована в прямом смысле: короткое замыкание случается каждую минуту, лампы мигают — и бородатый дворник, надев «кошки», лезет вверх — чинить его ударами палки (цивилизация на родине электричества такова, но починить электроснабжение палкой таки удается…). А в финале простой и дикий народ валит этот испорченный столб — и возникает окончательное замыкание, апокалипсическая катастрофа. Все гаснет вообще. Финал играется в кромешной тьме. Только голоса и выстрелы.
Что-то надо комментировать в этой знаковой очевидности? Думаю, нет. Николай Рощин выбрал к пьесе Горького фарсово-плакатный ход, произнося приговор обществу. Правда это такой однообразно взнервленный плакат, изображенные на нем бледные дети нестабильного, постоянно дающего сбои белого света живут под тусклыми лампами слабого, прерывистого накаливания, проводка в этом мире устарела и прохудилась.
Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Постнов.
Протасов и компания страдают очевидной нехваткой витамина Д, эксцентрически дергаются под слабым режиссерским током, чуть что — горячо и «комедийно» обнимаются. Все нервны — и это такая же очевидность, как все другое — лапидарное, назывное, хотя порой изящно мизансценированное и иронически поданное. Это пространство всеобщего последнего нездоровья, такая «палата № 6»: белые кровати, прерывистый свет. Мир нездоров и стоит на пороге… Капитан Очевидность.
Так же, как в «Сирано де Бержераке», Николай Рощин делает акцент на финале. Там был подробно изображен театр Монфлери, тут — «театр Вагина». То есть живопись Вагина, планировавшего создать картину «Дети солнца».
После свершившегося апокалипсиса свет все-таки зажигается, и Лиза с деревянной кувалдой, вся в белом, словно смерть с косой, проходит по сцене, сообщая: «Я ухожу». А из оркестровой ямы поднимается оркестр. Иван Волков (не только Павел Протасов, но и автор музыки) становится за дирижерский пульт, за ним опускается экран, а на экране ярко-акриловыми картинами возникают живописные полотна Вагина (автор — Елена Немзер). Это тот самый корабль «детей солнца», на котором Вагин хотел собрать всех героев, но он превращен в средневеково-лубочный корабль дураков, терпящих кораблекрушение. Камера долго исследует все живописные подробности, застывшие в разнообразных позах фигуры (как в аналогичных живописных сюжетах Виктора Минаева). Слепящие локальные краски, положенные на фактуру холста (вариант — рифленого под холст картона), — как солнце, которого всем недоставало, это завораживающий полихромный гротескный мир, но, как ни парадоксально, это — мир смерти (монохром был затухающей жизнью). Свет и цвет идут от искусства и от смерти. На картинах Вагина-Немзер мертвые тела потерпевших, разбившихся пассажиров “корабля дураков” распластаны на острове, их едят хищные рыбы, а Смерть играет, как и положено, в шахматы с уцелевшим героем…
Что-то надо комментировать? Думаю, нет. Все жизни, свершив свой печальный круг, угасли вместе с электричеством. Мир приговорен. Народ и интеллигенция никогда не подружатся. И вообще — жизнь конечна, искусство вечно, все житейское — ничто, а музыка и живопись бессмертны и остаются даже после апокалипсиса… Ну, что-то в этом роде. Сентенция, в общем.
А дальше — некоторые подробности того, что было до.
Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Постнов.
Их, подробностей, несколько. И одна из них — тоже Капитан Очевидность. Она заключается в том, что есть актеры, на которых можно смотреть, как на огонь или на воду. Они могут ничего не делать, не играть, не стараться, но внимание приковано именно к ним, они психофизически транслируют что-то помимо ролевых и образных смыслов, помимо режиссерских построений. Назовите это феноменальным телом, излучением, личностным присутствием — суть не изменится. Таким актером был Николай Волков. Это свойство передалось его сыну Ивану Волкову, так же как рефлексия толстовского Федора Протасова передалась горьковскому Павлу Федоровичу Протасову (очередной «живой труп» русской литературы). По средствам актерской выразительности (да и по костюму-тройке) Протасов у Волкова мало чем отличается от Сирано, но, вспоминая спектакль, вспоминаешь именно его. Как, всклокоченный, трясет колбой, из которой валит пар (химический опыт Павла). Как тянется к своей случайной любовнице Меланье (Янина Лакоба), ему нужен романчик с нею, но тут же и Лена, неловко, нет сил на объяснения («К сожаленью, я женат», — звучит вполне определенно). В рефлекторном (подчеркнуто) существовании Протасова—Волкова, в его размытом взгляде “в никуда” смысла больше, чем в кроватях, пропасти и электрическом столбе.
Вообще говоря, именно рефлекторность героев особенно акцентирована Рощиным. Спонтанность, невнятность порывов, стертость и случайность желаний схвачены точно и современно, но, к сожалению, образуют довольно монотонный ландшафт двухчасового действия. Здесь не хватает нюансов, перепадов, в конце концов — смыслов. Хотя определены некоторые мотивы. Лизу все время тянет к Чепурному как магнитом: обнять, коснуться, а он (Сергей Мардарь) не замечает этого. Мария Лопатина (новое для меня имя, искренняя, свежая интонация) по способу существования выделяется из эксцентрического общества, это здесь такая Лиза Хохлакова, испытывающая истериками Чепурного, как непереносимый ребенок. Но Чепурной не тонок, глух, груб. И с чего тогда вешается? Оригинально определена и Меланья: у них с Протасовым все давно случилось, ей только надо развести его с Еленой официально. Блестящая клоунесса Лакоба свободно и грациозно, несколько наособицу стоит в «группе лиц» вокруг Протасова, чувствуя себя в фарсовой стихии — как рыба в воде. Воды ей дано не слишком много, далеко не уплывешь.
Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Постнов.
К пьесе «Дети солнца» театр шел обычно двумя тропами: или в героях видели сложных «чеховских» интеллигентов «с подтекстом» (хотя Горький именно с Чеховым и спорил), или иронизировали над ними. Но с недавних пор возник «третий выбор», и смотреть «Детей солнца» в новом контексте стало непросто. Я имею в виду спектакль Тимофея Кулябина со сложносочиненными человеческими отношениями вполне современных людей. С недоговоренностью, неоднозначность, подтекстами, рефлексией. Меньше всего я дорожу в том спектакле «приноровлениями» к рубежу тысячелетий, к миллениуму, но вот увидев и раз, и два живых людей — «детей солнца», с трудом воспринимаешь теперь условные фигуры интеллигенции и народа накануне условного апокалипсиса. Даже если все нервны.
Источник