Далеко ли до луны два суворовских перехода

Далеко ли до луны два суворовских перехода

мым противником крепостничества и самодер­жавия. Он первым в России сказал, что патри­от — это человек, который борется за освобож­дение народа.

После смерти Екатерины II Радищев в 1797 г. был переведен на жительство под Москву, а в 1801 г. вернулся на службу в Петербург. В ответ на новые угрозы и травлю, не желая мириться с самодержавными порядками, он в 1802 г. (в возрасте 53 лет) покончил с собой, приняв яд.

В 1790 г. Радищев писал: «Я зрю сквозь целое столетие». Идеи Радищева продолжали жить. «Вослед Радищеву восславил я свобо­ду»,— писал Пушкин. За Радищевым против крепостничества и самодержавия выступили дворянские революционеры — декабристы, на­чал революционную агитацию Герцен. Имя Радищева и его идеи вдохновляли последующие поколения революционеров.

В 1914 г. в статье «О национальной гордо­сти великороссов» В. И. Ленин писал: «Мы гор­димся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, рево­люционеров-разночинцев 70-х годов, что вели­корусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс. »

Крестьяне с плугом и с бороной. XVIII в., Рисунок того времени.

ВОЕННОЕ ИСКУССТВО А. В. СУВОРОВА

Русской армии, созданной при Петре I и разбившей шведов под Полтавой, позднее приходилось встречаться на полях сражений и с другими противниками. Во второй поло­вине XVIII в. Россия вела упорную борьбу с Турецкой империей за доступ к Черному морю. В двух русско-турецких войнах того вре­мени особенно прославился полководец Алек­сандр Васильевич Суворов (1730—1800).

По установленному Петром I порядку дво­рянин должен был начинать свою службу в армии простым солдатом. Многие родители, стремясь избавить своих сыновей от тяжелой солдатчины, записывали их в полк с детства, и те к совершеннолетию дослуживались до офи­церских чинов, ни разу не побывав в полку.

Суворов начал службу в армии иначе. Сем­надцатилетним юношей пришел он в казарму Семеновского гвардейского полка и только че­рез шесть лет получил первое офицерское зва­ние. За годы пребывания в «нижних чинах» он хорошо узнал простых солдат.

В те времена офицеры обычно видели в сол­дате только крепостного мужика и требовали от него слепого повиновения и красивой вы­правки. Достигалось это жестокой муштрой и палочной дисциплиной. Суворов же, став офицером, стремился выработать у солдата сознательное отношение к своим обязанностям, воспитать в нем чувство воинского долга, на­ходчивость, смелость.

Став командиром Суздальского пехотного полка, Суворов сам начал заниматься с солда­тами, обучая их стремительным маршам, сме­лым маневрам, лихим атакам.

— Тяжело в ученье — легко в походе! — ободрял он уставших. И тут же напоминал народные поговорки: «Ученье свет, а неученье— тьма», «За ученого трех неученых дают».

Считая, что солдаты не должны мыслить и рассуждать, царские офицеры учили их отве­чать на любой вопрос, не предусмотренный уставом, бессмысленным: «Не могу знать!»

— Проклятая немогузнайка! — говорил Су­воров.— От немогузнайки было много беды.

Однажды лунной ночью, проходя мимо солдата, стоявшего в карауле, Суворов остано­вился и быстро спросил его:

— А далеко ли до луны, братец?

— Два суворовских перехода! — отрезал солдат.

Источник

Далеко ли до луны два суворовских перехода

— Суворов не велел.

— А-а, Суворов… Тогда не буду.

Солдат он обучал по-своему. Смотрел, чтобы солдаты были здоровы. Говорил:

— Бойся больницы! В больнице пища сладкая, постель мягкая, а на третий день — гроб!

Если увидит, что солдат стоит задумчивый, подходит к нему и спрашивает:

— Ну, что, братец, здоров ли?

— Да что-то нездоровится, ваше высокопревосходительство.

— А ты возьми немного водочки, насыпь туда соли и перцу, размешай палочкой, выпей и будешь здоров.

Часов не любил. Говорил:

— Все часы врут: одни отстают, другие вперед бегут. А вот петух… Он время знает…

И когда надо, если петуха нет, сам петухом запоет.

Пойдет ночью часовых проверять. Подходит к одному:

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

— А скажи, братец, сколько звезд на небе?

— Сейчас сосчитаю! — И давай считать — Раз, два, три, четыре, пять…

— Хорошо, братец, я вижу, что ты можешь сосчитать.

Подходит к другому часовому:

— Здравий желаю, ваше высокопревосходительство!

— Скажи, братец, сколько от земли до луны верст?

— Два суворовских перехода, ваше высокопревосходительство!

А потом Суворов отдает в приказе: «Вот философы уверяют, что звезд бесчисленное множество, а мой солдат взялся их сосчитать…»

Суворов не ездил в экипаже или верхом, а всегда впереди солдат шел пешком.

Вот крепость Измаил брал. Войска подошли к самой крепости, а обоз с сухарями отстал. Солдаты голодные. Стали ворчать… Суворов услыхал это, встал на пригорочек и запел:

Ну, и там дальше. А солдаты:

— Смотрите-ка, смотрите-ка, Суворов-то песню поет.

Тут Суворов велел ударить в барабан. Тревога. Выстроил всех и штурмом через шесть часов взял Измаил. А говорили: крепость неприступная…

ПОСЕЩЕНИЕ ПЕТРОЗАВОДСКА СУВОРОВЫМ

Весть о намерении князя Италийского посетить Петрозаводск подала мысль к приготовлениям и распоряжениям со стороны начальства. А. В. Суворов, поспешный в исполнении своих предприятий, всегда являвшийся гораздо прежде, чем его ожидали, прискакал в Петрозаводск на тележке в простой солдатской куртке. Подъехав прямо к пушечно-литейному Александровскому заводу, отправился туда и на вопрос часового у заставы: «Скоро ли будет князь Италийский?» — отвечал: «Князь следует за мною». Войдя в завод, потребовал, чтобы ему все показали, прибавив, что он — Суворов. Дежурный чиновник тотчас дал знать наместнику и начальнику завода (наместником был тогда Тутолмин, а начальником завода — Гаскойн), которые не замедлили явиться.

В это время Суворов грелся у доменной печи и по временам закусывал черными сухарями, которые вынимал из бокового кармана серой куртки своей. Когда начальники явились, он выслушал рапорт наместника губернии и велел ему возвратиться домой, прибавив, что не желает отвлекать его от дела; с начальником же завода отправился осматривать завод.

Начальство горное распорядилось разложить изделия Александровского завода по сторонам дороги, где Суворову надлежало возвращаться. С одной стороны разложены были ножи, вилки, ножницы, разная домашняя утварь, плиты, решетки, цепи, кольца, заслонки — одним словом, всевозможные мелкие изделия; с другой — были сложены пирамиды бомб, ядер, картечи. Подходя к месту этой выставки, Суворов сначала повернулся к той стороне, где были мелкие изделия; взглянул, сделал гримасу и отвернулся к другой стороне, где стал внимательно рассматривать пирамиды, приговаривая: «Помилуй бог, как хорошо! Помилуй бог, какой славной гостинец шведам!»

По выходе из завода купечество встретило его хлебом и солью, по русскому обычаю; Суворов принял поднесенное, поблагодарил начальника завода, сел в телегу и ускакал (…).

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ГОРЫ

(…) Это дело было при Екатерине Первой. Она воевала с турками. А командовал Скобелев. Там река Дунай есть, камни по двадцати пяти пудов катит. У Дунаю турки стояли два месяца и стали одолевать нашу армию. Скобелев войска положил много, осталось всего три тысячи солдат.

Когда, значит, войска у Екатерины сделалось мало, видят, что дело-то гиблое выходит, стали искать в старых книгах, — слых несется, что Суворов был хороший воин. А где он теперь, никто не знает. Давай узнавать. Узнали, что он жил в населенье, в деревне. Жил простым мужиком, землю пахал. Было у него две лошадки, каряя и саврасая. Жены у него не было, а была старушка, с которой он жил невенчанным, тут царица дает приказ: отыскать этого Суворова и звать его, чтобы приехал в армию и командовал. Посылает она полковника. Запрягли пару лошадей в коляску, и он отправился.

Приехал он в ту деревню, где жил Суворов. Где-то она там, за Москвой. Заехал в деревню. Ребята на улице играют, клюшками шарик перещелкивают. Один парнишко, такой бойкий, подбежал к коляске. Полковник и спрашивает:

— В каком дому живет тут Суворов-инерал?

— Да какой там дом. За деревней на назьмах в землянке живет.

Тогда полковник и говорит парнишке:

— Садись, покажи, где Суворов-инерал живет.

— Айдате вот в этот заулок, на степь — там его землянка стоит.

Подъехали, коляску остановили. Полковник соскочил, саблю из ножней выхватил, сделал на караул и бежит к землянке.

А суворовская старуха сидела в синем дубасе на пороге своей землянки, сметану в кринке мешала. Полковник-от бежит к ней, а она испугалась и с кринкой побежала ему навстречу:

— На, батюшка, не секи, а так бери…

— Дорогая моя, я не рубить бегу, а здороваться. Приехал я по приказу царицы звать инерала Суворова на войну, с неприятелем воевать.

— Да его дома-то нет: на пашне он пары пашет.

— Садитесь с нами, поедемте, покажите его пашню.

Старуха заперла хату на замок, уселась в коляску вместе с полковником. Доехали до дорожки, которая ведет на пашню.

— Воротите вот этой дорожкой, — говорит она.

Источник

Парадоксы и стратагемы Александра Суворова

290 лет назад, 24 ноября (13 ноября по старому стилю) 1730 года, родился великий полководец, незаурядный мыслитель и остроумный человек, стоик и эксцентрик, которого до сих пор вся Россия знает в лицо, — Александр Суворов. Да и не только в лицо. Суворова у нас каждый узнает по седому хохолку — хотя фильмы о нем снимают не каждое десятилетие. Наверное, такова и есть слава. Бессмертие. Страна у нас воинская, поэтому полководец, ставший создателем и символом науки побеждать, всегда будет почитаем и любим.

Историки до сих пор спорят, где родился Суворов. Скорее всего, все-таки в Москве Белокаменной, где служил в то время его отец. Да и дед — Иван Григорьевич — был одним из первых людей в петровской гвардии, ведал делами и Преображенского, и Семеновского полка. Именно в его честь названа московская Суворовская улица на Преображенке.

Есть документальная история Суворова — приказы, письма, реляции. Есть история мифологическая — исторические анекдоты, мемуары, легенды, мастером на которые был Егор Фукс — один из правителей канцелярии полководца. В случае с Суворовым между двумя историями не так уж много противоречий, в главном они совпадают. И писать о Суворове рутинно, наукообразно — грешно. Он сам ненавидел скуку и взрывал ситуацию, если все шло слишком благопристойно и тоскливо.

Александр Васильевич и впрямь отличался странностями. По-особому насыпал на тарелку соль, сторонился женщин, носил самые разные маски, ненавидел зеркала и приказывал занавешивать их в каждом доме, где останавливался хотя бы на день. Даже в Таврическом дворце. Да и большинство писем Суворова — готовый исторический анекдот.

Приведу только один пример, хотя можно было бы цитировать бесконечно.

«Служу я, милостивый государь, больше 40 лет и почти 60-летний. Одно мое желание, чтоб кончить высочайшую службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей. Препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать. Наука просветила меня в добродетели; я лгу как Эпаминонд, бегаю как Цесарь, постоянен как Тюрен и праводушен как Аристид. Не разумея изгибов лести и ласкательств к моим сверстникам, часто неугоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей, был счастлив потому, что я повелевал счастием».

Я привел цитату из подлинного письма Суворова всесильному Григорию Потемкину 1784 года. Потемкину, который сравнительно недавно был его боевым товарищем, но вошел, что называется, в случай и стал вторым человеком в империи. Обратим внимание: все здесь пересыпано солью иронии. Суворов, как всегда, просит «исторгнуть себя из праздности», прибегает к иносказаниям. Многое, сказанное им, следует понимать наоборот. Эпаминонд отличался прямодушием, Цезарь был отважен и не любил бегать, то есть отступать. Без таких оборотов Суворов не умел: скучно становилось. А весьма уважаемый Суворовым за полководческие таланты французский маршал Анри де Тюренн как раз не отличался постоянством: из гугенотов он перешел в католики. Здесь же, как бы между прочим, Суворов намечает свой главный принцип — «Я повелеваю счастьем». Его победы частенько объясняли везением («Раз везение, еще раз везение, помилуй Бог, надобно ведь и умение!» — отбивался он). К четвертому суворовскому принципу — кроме известных трех воинских искусств (глазомер, быстрота, натиск) прилагается пятый: «Я действую не часами, а минутами». Он всегда был заряжен на опережение противника и понимал, что история состоит не из монолитов, а из мельчайших атомов — минут, секунд. Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время — всего дороже. Вот шестое непреложное суворовское правило.

Немало в русской истории признанных всенародных героев, немало в летописи мировых сражений великих полководцев, но ни один из них не похож на Суворова. И Суворов ни на кого не похож. Все в нем парадоксально.

Замечательную эпитафию великому полководцу написал его младший современник, наш адмирал и просветитель Александр Шишков:

Не в латах на коне, как греческий герой,
С нагайкою в руке с полдюжины он Трой,
Не со щитом златым устрашены, он паче
В едино лето взял и на казачьей кляче.
По петухам вставал, сражался на штыках.
Чужой народ носил его на головах;
Одною пищею с солдатами питался;
Цари к нему в родство, не он к ним причитался,
Был двух империй вождь, Европу удивлял,
Сажал царей на трон и на соломе спал.

Шишков ухватил, быть может, главное в Суворове — сочетание несочетаемого. Как только мы начинаем размышлять о графе Рымникском — начинается парад оксюморонов… Для России со времен первых былин об Илье Муромце национальным героем всегда считался воин, защищающий Отечество от иноземных захватчиков. А Суворову за полвека службы ни разу не довелось участвовать в оборонительных кампаниях. Он был первой шпагой империи, стремившейся к экспансии! Поражений Суворов действительно не знал — ни в коротких кавалерийских стычках, ни в масштабных сражениях. И не было более опасного противника у соседей, которые замышляли недоброе против России. Он бил их изобретательно и неотразимо, бил на их территории — и пруссаков, и поляков, и турок, и ногайские орды. Для православных народов Балкан и Закавказья, подпавших под османское влияние, Суворов стал символом грядущего освобождения. О нем и в наше время помнят в Греции, Болгарии, Сербии, Армении, Грузии. А для России — воспитателем армии, которая выстояла в 1812 году против непобедимого доселе Бонапарта.

Суворов изведал, что такое европейская русофобия, — и тем самым тоже преподал нам уроки. Даже союзники-англичане во время кампании 1799 года, когда Суворов бил французов, публиковали на него карикатуры — преувеличенно злые. Худощавый невысокий фельдмаршал превращался в огромного людоеда.

Прочитав, что пишет о походах 1799 года французский историк Дюма (однофамилец писателя), Суворов воскликнул:

«У него два зеркала. Одно, увеличительное — для своих и другое, уменьшительное — для нас. Но история разобьет их — и выставит свое, в котором мы не будем выглядеть пигмеями».

Однако и в наше время в иностранных энциклопедиях можно прочитать, что Суворов был разбит в Альпах генералом Массена.

Чудак и оригинал

Несмотря на знатность, успешную службу в лейб-гвардии Семеновском полку и полководческий гений, Суворов поздно пробился в генералы, да и в полковники. Ему все время что-то мешало. То отсутствие войн, то собственный характер, то неожиданные перестановки на престоле. Хотя уже во время Семилетней войны он — лихой кавалерист, подполковник, несколько раз наголову разбивший прусскую конницу — заслужил похвалу самого Петра Румянцева. Вот уж кому везло с малых лет. Несмотря на буйный по молодости нрав, Румянцев стал генералом в 30 лет, а фельдмаршалом — в 45. Не сравнить с Суворовым!

Говорят, что странности Суворова, его юродства были хорошо продуманной артистической игрой. Он знал, что внимание императрицы легче всего привлечь остроумием. Но поскольку не вращался в свете (да и не любил светской жизни), то стремился вести себя так, чтобы в армии ходили легенды о странном полковнике, который кричит петухом, обливается ледяной водицей и штурмует вместе со своими чудо-богатырями монастырские стены. Отчасти он преуспел. О нем действительно заговорили в Петербурге. В то время и для императрицы, и для других высоких сановников Александр Васильевич был прежде всего сыном генерала Суворова. Василий Иванович не был полководцем, не водил солдат в бой. Свои ордена и звания он заработал, будучи прокурором и сенатором, разрабатывая воинские уставы и выполняя различные деликатные поручения монархов.

И для Екатерины II было удивительным, что сын столь почтенного и практичного человека ведет себя как чудак и оригинал и проявляет фанатичную преданность военному делу, не стремясь к столичным паркетам. Постепенно он стал самым известным полковником русской армии. На больших маневрах 1765 года в Красном Селе суворовский Суздальский полк поразил воображение императрицы необыкновенно эффективной выучкой.

Историк Дмитрий Бантыш-Каменский, автор одного из суворовских жизнеописаний, припомнил такой сюжет: однажды Екатерина Великая,

«…желая вывесть Потемкина из ошибочного его мнения об уме Суворова, присоветовала ему подслушать их разговор из соседней комнаты. Удивленный необыкновенным остроумием и глубокомыслием Рымникского, князь Таврический упрекнул его, зачем он с ним не беседует подобным образом. — «С царями у меня другой язык» — отвечал Суворов».

И вскоре в чине бригадира он прямиком из Новой Ладоги двинул свои войска под Люблин. Там начиналась война с польскими конфедератами — гонителями православных, лютеран и иудеев. Война была странной. Король Станислав-Август считался союзником России и сам призвал русские войска в Польшу, чтобы спастись от жестокой шляхетской оппозиции. По сути, Россия вмешалась в гражданскую войну в соседней стране. Там-то Суворов и прославился эффектными победами.

Его шутки бывали обидными. Он не щадил сонливых, нерасторопных, животолюбивых. После виктории при Рымнике, когда русские войска пришли на выручку австрийцам и разбили армию великого визиря, австрийцы предложили суворовским генералам как-то поделить трофеи — османские пушки. Узнав о предложении, Суворов рассудил так: «Отдайте все австрийцам. Мы в бою себе немало пушек добудем, а им где взять?» Такова и есть суворовская ирония, в которой благородство перемешано с сарказмом, а в основе — полная уверенность в собственных победах на много лет вперед.

Позже, после многочисленных совместных побед в Италии, Суворов бросит: «Со мной и австрийцы воевать умеют». Да, он был честолюбив. И, не считая награды главным в жизни, неизменно сокрушался, когда его обходили орденами и чинами, — и шумно праздновал награждения.

Вся речь Суворова, сохранившаяся в сотнях писем, пронизана комикованием — но не праздным. И жизнь его можно изучать по курьезам, по острым диалогам. Такого богатства исторических анекдотов не оставил ни один другой русский человек. Шутки истории сохранились не только в исторической памяти, но и в русской речи. Кто из нас не повторял «За одного битого двух небитых дают», «Смелость города берет», «Ученье — свет, неученье — тьма», «Пуля — дура, штык — молодец». Поговорки либо придуманы Суворовым, либо введены в обиход с его легкой руки.

Неудивительно, что пересуды о нем ходили прижизненно и не скисли до сих пор. Суворовский «Разговор с солдатами их языком» тоже замешан на юморе, хотя по существу очень серьезный текст, подробное руководство к действию в учениях и боях. Но он был убежден: необходимо подтрунивать, подшучивать — чтобы тяжелая солдатская ноша стала чуть легче. Да и кто будет ежедневно выслушивать скучные нотации? Только острое слово помогает офицеру удерживать внимание чудо-богатырей.

«Проклятая немогузнайка! намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка. Кличка, чтоб бестолково выговаривать; крок, прикак, афок, вайрких, рок, ад и прочее — стыдно сказать! От немогузнайки много беды! За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру от старшего штаб-офицера арест квартирный».

Конечно, суворовские слова вызывали улыбку. Их обсуждали в солдатском кругу.

«Немогузнайка» — классическое суворовское словцо. Не было для него большего наслаждения, чем диалог с храбрым и находчивым человеком. И не было большего разочарования, чем замешательство солдата. На любой заковыристый вопрос у военного должен был готов дельный, осмысленный ответ. И никаких «Не могу знать». О том, какие ответы нравились Суворову, тоже сохранились легенды. «Далеко ли до Луны?» — «Два суворовских перехода». Здесь солдат оказался остроумнее полководца-пересмешника. Но воспитал его таким — Суворов!

Ни с кем Российская империя не воевала так часто, как с османами. Двум империям было что делить — Черное море! Иногда в русскую армию приходили служить французские и даже американские офицеры. Суворов и их подвергал шутливым экзаменам. Об одном из них сохранились колоритные воспоминания:

«Когда Суворов встретился с Ламетом, человеком не слишком мягкого нрава, то имел с ним довольно забавный разговор, который я поэтому и привожу здесь. «Ваше отечество?» — спросил Суворов отрывисто. «Франция». — «Ваше звание?» — «Солдат». — «Ваш чин?» — «Полковник». — «Имя?» — «Александр Ламет». — «Хорошо». Ламет, не совсем довольный небольшим допросом, в свою очередь, обратился к генералу, смотря на него пристально: «Какой вы нации?» — «Русский». — «Ваше звание?» — «Солдат». — «Ваш чин?» — «Генерал». — «Имя?» — «Александр Суворов». — «Хорошо». Оба расхохотались и с тех пор были очень хороши между собою».

В финале жизни — если верить Фуксу — Суворов так рассказал о себе и своей эксцентрике:

«Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили Цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при Дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждал сонливых, утомлял буйных врагов Отечества. Если бы я был Кесарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его; но всегда чуждался бы его пороков».

Может быть, налицо не самая дотошно правдивая легенда, то уж точно красивая.

«Я не прыгал смолоду, зато прыгаю теперь», — говорил Суворов, когда его возвели в графское достоинство и после взятия Варшавы произвели в фельдмаршалы. К нему пришла слава: в честь победителя слагали оды, имя Суворова после взятия неприступного Измаила и побед в Польше знала вся Европа.

Заняв престол, император Павел I затеял почти дружескую переписку с Суворовым. Но военная реформа, которую затеял новый император, большой поклонник прусской системы, Суворова категорически не устраивала.

«Русские прусских всегда бивали — чего же тут перенять?» — писал он в частном послании, которое, скорее всего, было прочитано императором. Знал Павел Петрович и замечательную рифмованную остроту Суворова: «Пудра не пушка, букли не порох, коса не тесак, я не немец, природный русак!»

Последовала жестокая опала, из которой — вот парадокс! — Суворова вызвали спасать царей во главе австрийско-русской армии, которая должна была сражаться с французами в Италии и Швейцарии.

Так повелось в России: частенько в критической ситуации у нас во главе армии ставили почтенных стариков — и они не подводили. Как Петр Салтыков в Семилетнюю войну, как Михаил Кутузов в 1812-м, как Суворов в 1799-м. Кто-то, быть может, добавит: как Евгений Примаков в 1998 году. Есть здесь какая-то тайна Золотого ключика. Возможно, закодированная и в нашем былинном эпосе — о старом казаке Илье Муромце.

В Вене Суворова принимали как последнюю надежду империи — торжественно. А он то и дело поддевал австрийцев — чтобы знали свое место. Вдруг начал выкрикивать из своей кареты: «Да здравствует император Иосиф!» Когда ему объяснили, что Иосиф пребывает в могиле, а в Вене нынче правит Франц, ответил простодушно: «Помилуй Бог, не знал!» Когда австрийские стратеги пытались расспросить его о военном искусстве или дать свои рекомендации, он повторял одно: «Штыки, штыки. », а потом добавил: «Да, мы, русские, такие. Я еще из лучших». Но штыки и впрямь сыграли в кампании 1799 году ключевую роль.

Легенда о поведении Суворова в Вене, конечно, напоминает фантазию какого-нибудь остроумного романиста, но на Суворова столь шутливые выходки похожи даже в большей степени. К тому же он все рассчитал. Цесарцам сразу нужно было дать понять, что Суворов прибыл в Европу не для того, чтобы таскать им каштаны из огня.

Когда Суворову торжественно вручили план кампании, в финале которой он должен был оказаться на берегу реки Адды (в Италии), он ответил: «На Адде я начну кампанию, а где завершу — одному Богу известно». И австрийцы вынуждены были стерпеть его отношение: ведь без Суворова они оказались на грани катастрофы.

Французская республиканская армия не просто считалась, но и была в те годы лучшей в мире. Свергнувшие монарха французы отбросили все устаревшие условности и в тактике, и в амуниции. Нечто похожее провела и Россия — только не под революционными флагами, а при Потемкине. Но главное, что сделал Суворов — привил своим воинам дух победителей, о котором мечтал Петр Великий. Недаром Александр Васильевич любил повторять петровский афоризм: «Природа произвела Россию только одну, она соперниц не имеет». И всей своей жизнью подтверждал его.

О знаменитом французском генерале Моро Суворов говаривал: «Он меня, старика, несколько понимает, но я его лучше». И, действительно, дважды разбил его. Он весной и летом 1799 года одолел французов в трех генеральных сражениях подряд: такое не удавалось ни одному полководцу в период революционных (наполеоновских) войн.

Адда, Треббия, Нови — три сестры, так называл те свои победы Суворов. Он был осыпан наградами — русскими, австрийскими, итальянскими. Но понимал, что три его победы — прелюдия к полному искоренению французской гиены. И стремился в Париж! Но тут-то и отомстили ему австрийцы, отговорившие союзников (включая императора Павла) от похода во Францию.

Здесь лежит Суворов

У князя Италийского, графа Рымникского никогда не было собственного дома в Петербурге. Как-никак он был московским барином. Будучи в столице, Суворов останавливался у Дмитрия Хвостова — печально знаменитого поэта, чье имя стало символом графомании. У Хвостова, в доме на Крюковом канале, Суворов и умирал. О новых сражениях, о походе на Париж он мечтал до последних своих минут. Было у непобедимого полководца последнее желание, чтобы на его могиле было высечено только три слова: «Здесь лежит Суворов». Возможно, он сам придумал эпитафию. Возможно, ее создал Державин, а Суворов — восторженно одобрил. По крайней мере Якоб Грот включил одностишие в собрание сочинений Державина.

Но выполнить завещание Суворова удалось только много лет спустя. Современники испугались слишком лаконичной надгробной надписи. На первой могиле генералиссимуса в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры значились и имя-отчество, и титулы, и звания. Только внук полководца — петербургский генерал-губернатор Александр Аркадьевич Суворов добился смены надгробия. С тех пор «Здесь лежит Суворов» — самая известная и выразительная русская эпитафия. Объяснения излишни. Регалии ничего не добавляют к столь великому имени. Здесь нетрудно разглядеть гордыню — но, как говорил Суворов, «невинность не терпит оправданий», а цену себе — высочайшую! — он знал.

Даже ХХ век не списал в архив Суворова — солдата и полководца. Любопытный факт: несмотря на популярность героев нового времени, самой читаемой биографической книгой 1930-х готов стал «Суворов» К. Осипова, выдержавший несколько изданий. А в годы войны — книги Кирилла Пигарева, которые и в наше время читать интересно и пользительно.

Во время войны кавалер Георгиевского банта и советской медали «За боевые заслуги» Владимир Грусланов, сражаясь в рядах Красной Армии, неустанно — путем переписки с разнообразным начальством! — учреждал музеи Суворова — в Кончанском, в Новой Ладоге… И — представьте — их открывали. И до сих пор они остаются очагами памяти о Суворове.

Все знали плакат Кукрыниксов со стихами Маршака:

Колем мы здорово,
Бьемся отчаянно,
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.

А в блокадном Ленинграде никто не прятал от обстрелов единственный из старинных монументов — памятник Суворову.

Конечно, великий победитель не забыт и сегодня. Главное, чтобы память о нем не превратилась в подневольный ритуал. Память о Суворов прежде всего азарт, аллегория, порыв к победе, эксцентрика. Скуке — даже самой благообразной — в том же ряду не место.

Источник