Растение и солнце
К. А. Тимирязев. Избранные сочинения в 4-х томах.
ОГИЗ — СЕЛЬХОЗГИЗ, М., 1948 г.
Земледелие и физиология растений. Сборник общедоступных лекций.
OCR Biografia.Ru
Только что приведённый мною опыт Дегерена, доказывающий поглощение углекислоты, в то же время самым наглядным образом показывает нам зависимость растения от последнего и, быть может, самого важного условия его существования — от солнца. Между тем как листья, освещенные солнцем, извлекали из воздуха всю его углекислоту, питаясь ею, — стоило набросить на трубку чёрное сукно, и это явление прекращалось, даже изменялось в обратное: листья начинали выделять в атмосферу новое количество углекислоты, образовавшейся через окисление растительного вещества кислородом воздуха. В темноте растения не только не увеличивают своей массы, но ещё уменьшают её, сжигая своё вещество в этом процессе дыхания.
Итак, самый существенный процесс питания растения, приобретение им главной его составной части — углерода, зависит от света. Эту зависимость мы должны понимать в строго количественном смысле. От количества получаемой солнечной энергии зависит количество образующегося вещества; вывод этот с очевидностью вытекает из следующего соображения: растение получает углекислоту, состоящую из углерода и кислорода; углерод оно удерживает, а кислород выдыхает обратно в воздух, но химия нас учит, что для такого разложения углекислоты необходимо затратить столько же тепла, сколько выделил бы его этот освободившийся углерод, сгорая обратно в углекислоту. Мы знаем, сколько в нашем урожае находится органических веществ, сколько углерода; знаем, далее, сколько этот углерод освободил бы тепла, если бы его сжечь. Такое же, по меньшей мере, количество тепла, в форме солнечных лучей, должно было получить растение. Из этого строго количественного отношения между солнечным светом и усвоением углерода растением вытекает, между прочим, и тот результат, о котором мы вскользь упомянули выше. Мы сказали: чем лучше питается растение на счёт воздуха, тем менее оно испаряет воды. Этот факт поставлен вне всякого сомнения исследованиями французских учёных Дегерена и Жюмеля, и мы можем дать ему такое объяснение. На разложение углекислоты затрачивается энергия солнечных лучей, но она же тратится и на испарение воды; чем более будет та доля, которая производительно затрачивается на питание, тем менее останется для непроизводительной ее траты на испарение. Но, с другой стороны, доказано, что питание листьев находится, между прочим, в зависимости от доставленных растению солей калия, откуда можно усмотреть, как сложно иногда сплетается влияние почвы, влаги, воздуха и солнца и как бесконечно сложна задача сельского хозяина, заключающаяся в наилучшей эксплоатации всех этих четырёх факторов.
Может быть, мне готовы возразить: эти соображения о зависимости растения от солнца очень любопытны, но какой же они могут представить практический интерес, — ведь, все равно, нам не прибавить и не убавить ни одного луча солнца.
Конечно, так, но из этого вытекает с очевидностью тот малоизвестный вывод, что предел плодородия данной площади земли определяется не количеством удобрения, которое мы могли бы ей доставить, не количеством влаги, которою мы её оросим, а количеством световой энергии, которую посылает на данную поверхность солнце. Между тем, только отправляясь от этого положения, можем мы вполне понять экономическое значение земледелия. А такое понимание важно не для одного только земледельца, но и для государственного человека. «Наш министр финансов, — остроумно замечает Г. Фогель в речи, произнесённой на последнем съезде немецких натуралистов, — конечно, и не подозревает, что теми 87 миллионами, которые ему даёт сахарный акциз, он обязан химическому действию света», т. е. солнцу. В последнее время у нас часто приходится слышать рассуждения о «недрах земли», о тех богатствах, которые в них сокрыты, о каменном угле, который таится в этих недрах, откуда русский рабочий призван его извлекать хотя бы в ущерб себе, но зато в подрыв английскому рабочему, как-то ухитряющемуся доставлять нам его дешевле, чем он обходится нам дома. Каждый раз, как случается слышать эти рассуждения, невольно приходят на ум такие соображения. Ведь этот чёрный уголь только солнечный луч, схоронившийся в земле, а какие потоки этих лучей изливает солнце на бесконечный простор нашей родины! Или мы уже изловчились уловить их всех, и наша безграничная равнина покрыта возделанными полями и лугами, как поверхность Англии? И, наоборот, не потому ли английский рабочий вынужден был зарыться в землю, потому что на его тесном островке не всякий может предъявить свое droit au soleil (право на солнце)? Говорят, труд земледельца плохо окупается, но неужели подземный труд углекопа оплачен лучше? Почему же тогда порою заходит речь о том, что было бы полезно, вероятно, для возбуждения благородного соревнования, заменить этот свободный труд трудом арестанта-каторжника? Если мы так озабочены извлечением из недр земли тех лучей солнца, которые рабочий обречён добывать ползком и скрючившись в беспросветном мраке шахты, то почему же не позаботиться нам ранее о лучшем использовании тех неисчислимых сокровищ даровой силы, которые он может добывать на вольном воздухе, под ясными лучами для всех равно светящего солнца, гордо подняв голову и молодецки потряхивая кудрями, как его прототип — Микула? И не забудем, что этот чёрный уголь никогда не уйдёт от нас, хотя бы мы его приберегли на чёрный день, а каждый луч солнца, не уловленный зелёною поверхностью поля, луга или леса, — богатство, потерянное навсегда и за растрату которого более просвещённый потомок когда-нибудь осудит своего невежественного предка.
Земледелец из дарового сырого материала — воздуха и даровой силы — солнечного света изготовляет ценности; в этом главная тайна производительности его труда. Но мыслимый предел производительности этого труда, приложенного к данной площади, определяется солнцем. Уже теперь, конечно, в очень несовершенной форме, можем мы приблизительно определить физический предел этого плодородия, т. е. тот предел, которого человеческое искусство при помощи растения никогда не переступит.
Оказывается, что самые интенсивные наши культуры утилизируют 1—2% всей солнечной энергии, получаемой с данной площади. Можно ли из этого заключить, что нам когда-нибудь удастся использовать все эти 100% солнечного света? Конечно, нет, — потому что тогда растение было бы не велёное, а чёрное. Растение может испольэовать только ту часть солнечного света, которую оно поглощает, а это поглощение 8ависит от его зелёного вещества — хлорофилла. Это вещество, оказывается, поглощает, примерно, около 20—30% всего падающего на него света. Но это ещё не всё. Непосредственные опыты, излагать которые здесь было бы неуместно, убеждают, что и эта величина должна быть понижена вдвое. Следовательно, 10—15% солнечного света — вот всё, что может быть утилизировано растением, а мы только что видели, что при помощи самых интенсивных своих культур мы утилизируем уже до 2%. Значит, когда человек когда-нибудь успеет увеличить производительность самых интенсивных своих культур раз в пять, то, вероятно, будет в праве сказать, что получил всё физически возможное, всё, что даёт ему солнце.
Это — предел теоретический, далёкий; посмотрим же пока, что означает тот предел, который осуществлён на практике; как относится он к количеству затраченного на него труда. Другими словами, насколько может, а следовательно, должен вознаграждаться труд, приложенный к земле? Рислер вычисляет, что для всех работ на гектаре пшеницы нужно 50 рабочих дней, а при урожае в десять гектолитров получится количество, примерно, в двадцать два раза более того, которое затратится на пищу рабочего ва это время. Но человеку нужно прокормить себя не 50, а целых 365 дней, — следовательно, при сказанном урожае получится количество хлеба, достаточное на троих. Понятно, что такой урожай, — продолжает Рислер, — немыслимо мал, — не может же человек довольствоваться одним хлебом (1); откуда же покроет он другие свои потребности, постоянно возрастающие с развитием человеческой культуры? Очевидно, — заключает он, — необходимы урожаи в 20—25—30 гектолитров, и они вполне осуществимы. Возможны урожаи в 40—60, наконец, известен случай, когда он доходил до 72 гектолитров на гектар. Но что же такое этот урожай в 10 гектолитров, который признаётся фран-
—————————
1. Что сказал бы почтенный французский учёный о населениях, для которых и такое довольство — не всегда достижимый идеал?
—————————
цузским учёным немыслимо малым? Это — наш обычный средний крестьянский урожай в 5 четвертей ржи на десятину (по профессору А. Ф. Фортунатову), падающий в некоторых уездах до 4 и даже 3. А между тем датский крестьянин получает для своей пшеницы средний урожай в 18 четвертей!
Откуда же такая разница, где её причина? Говорят, величайший благодетель человечества тот, кто научит получать два колоса, где прежде родился один. Сколько должно народиться этих благодетелей для русского крестьянина, пока его доля сравняется с долей датского собрата? Не можем ли мы, по крайней мере, угадать, откуда, с какой стороны ждать их пришествия? Мы, натуралисты, даже в области догадок руководимся индукцией. Наше поколение воспиталось на книге, о которой, повидимому, вспомнило и молодое поколение, судя по тому, что появляется её новый перевод, — на «Логике» Милля (1); а в ней имеется так называемый второй канон экспериментального исследования, поясняющий, что «если один случай, когда наблюдается данное явление, отличается от другого, когда оно не наблюдается, одним условием, то это условие и есть причина или часть причины наблюдённого явления». Только что мы видели блестящий ряд применений этого приёма индуктивной логики. Почему та гречиха развилась хорошо, а эта захирела; чего недоставало ей? Опыт отвечает нам — азота. Почему та кукуруза разрослась до потолка, а эта замерла на первых же листочках; чего недоставало ей? Опыт говорит — железа. Чего же недостаёт русскому крестьянину такого, что есть у его датского собрата? Быть может, на этой необозримой равнине ему недостаёт угодий? Или земля
—————————-
1. С глубокой благодарностью вспоминается при атом дорогой для целого поколения петербургских студентов Андрей Николаевич Бекетов. В наши студенческие годы он собирал у себя студентов-натуралистов для чтения рефератов, научных споров и т. д. На этих четвергах пишущему эти строки приходилось именно излагать логику Милля. Остаюсь при убеждении, что это была более здоровая пища для молодых умов, чем Шопенгауэр и Ницше, которыми дурманили головы позднейших поколений.
——————————
у него хуже, чей у датчанина? Или солнце светит ему не так приветливо? Или его самого обидела природа и нехватает ему смётки и уменья? Или, быть может, он слаще ест и долее спит и не привык к тяжёлому труду? Конечно, нет! Так где же кроется различие? Я полагаю, история отвечает одним словом; это слово — школа (1). Школа, всем доступная и сильная всеобщим к ней сочувствием, — вот та «причина или часть причины», которая приносит на полях датского крестьянина урожай, о котором не смеет и помыслить наш крестьянин. Мы о радостью передаём известие, что то здесь, то там крестьяне стали сеять клевер, а история земледелия повествует, что этот клевер спас немецкое крестьянство от неминуемого разорения сто слишком лет тому назад. Культура поля всегда шла об руку с культурой человека. Немецкий учитель, говорят, победил под Седаном. Будем утешать себя надеждой, что наш учитель поведёт наш народ к иной победе — бескровной и не угрожающей отместкой, — к победе над природой, над невежеством и его неизменной спутницею — нищетою (2).
——————————-
1. Читатели журнала «Мир божий», где напечатана эта лекция, кстати, недавно имели случай познакомиться с историей датской народной школы в XIX столетии и с современной политической ролью датского крестьянства.
2. Лекция читана в пользу Общества попечения об улучшении быта учащих в начальных училищах. Как мало оправдались высказываемые вдесь надежды, — те, кто взялись быть руководителями народа, повели его в 1914 г. к завоеванию Царьграда и привели к голоду. [Примечание 1919 г. Ред.]
——————————-
Источник
Зелёная лаборатория. Чем питаются растения?
| Категория: | Растения |
|---|
| Опубликовал: svasti asta, посмотрело: 2 800, фото: 3
Содержание:
↑ Ива физика Ван-Гельмонта
В Америке растут обширные леса секвойи. Секвойя — великан растительного мира. Под ее кроной могла бы свободно разместиться любая из кремлевских башен. Рассказывают, будто из балок и досок, напиленных из одной особенно крупной секвойи, был некогда построен целый корабль. Так велико это дерево!
А семена у него совсем крохотные — со спичечную головку. Чтоб вырасти в гиганта, секвойя должна взять огромное количество материалов со стороны. Откуда же она их берет?
Дерево не может сорваться с места и отправиться искать для себя пищу. Оно берет только ту пищу, что находится поблизости, или ту, что сама набежит на него.
А в лесу в тесной близости друг к другу растут еще тысячи таких же гигантов. И лес стоит на одном месте сотни лет. Какая же уйма пищи с одного и того же пространства требуется, чтобы прокормиться целому лесу секвойи! Да притом в течение сотен лет! Очевидно, запасы этой пищи вокруг должны быть совершенно неистощимы.
Какая же это пища? И как добывает ее растение?
В старые времена ученые считали, что растения берут пищу только из земли, и притом в совершенно готовом виде.
Но уже триста лет назад это учение было опрокинуто голландским физиком Ван-Гельмонтом.
Ван-Гельмонт посадил в большой горшок побег ивы. Землю, перед тем как насыпать в горшок, он высушил в печке и отвесил для опыта ровно 200 фунтов (80 килограммов). Иву тоже взвесил — в ней было 5 фунтов.
Чтобы в землю случайно не попали посторонние примеси, горшок был прикрыт крышкой. Земля поливалась только дождевой или перегнанной водой.
Ива хорошо разрослась. Через пять лет Ван-Гельмонт вытащил ее из горшка и взвесил — она прибыла в весе на 164 фунта. Сколько же ива «съела» земли? Чтобы узнать это, очевидно, надо было снова высушить землю и проверить ее вес. Когда Ван-Гельмонт проделал это, он был поражен: земли в горшке по прежнему было 200 фунтов, нехватало лишь 2 унций (около 60 граммов).
Значит, растение питалось не землей. Тогда чем же? Так как в горшок не попадало извне ничего, кроме воды, то Ван-Г ельмонт сделал вывод: пища растений — это вода. Но так ли это?
В 1753 г. женевский садовод Бонне заметил одно странное явление. В банке с водой у него лежал срезанный зеленый лист. Бонне переставил банку на солнце и вдруг увидел, что лист стал быстро покрываться блестящими пузырьками. Бонне перенес банку в темноту — пузырьков не стало. А на солнце опять появлялись пузырьки.
«Наверное, это воздух, — решил Бонне. — Но откуда на листе воздух? Из самого листа или из воды? Как бы это проверить?»
Он переложил лист в прокипяченную воду (в ней, как известно, нет воздуха). Пузырьков не стало. Бонне взял трубочку и подышал через нее в воду, чтоб напустить туда воздуху. И тотчас на листе бисером стали оседать пузырьки. Значит, воздух осаждается на лист из воды, и происходит это только на солнечном, свету. Этот факт заинтересовал ученых, но никто не мог объяснить его.
Прошло двадцать лет. Опытами над растениями занялся великий английский химик Пристли. Он в то время изучал газ, который пузырями всплывает в чанах во время брожения пива. Он установил, что это тот же газ, что выделяется при дыхании и горении, — углекислота.
Пристли решил испытать действие газа на животных.
Оказалось, что углекислый газ непригоден для жизни: животные в нем быстро задыхались и погибали. Пристли перенес опыты на растения и обнаружил совершенно поразительный факт: растения делали этот газ безвредным, они превращали «мертвый» газ в обыкновенный воздух, снова годный дли дыхания.
Пристли поставил такой опыт.
Под большой стеклянный колпак он посадил мышь. Через некоторое время мышь своим дыханием испортила воздух и задохнулась. Тогда осторожно, чтоб не пропустить наружный воздух, Пристли просунул под колпак зеленую ветку мяты. Через восемь-девять дней ветка так очистила воздух, что другая мышь смогла там дышать и жить.
И вот Пристли делает из этого небольшого опыта важные научные выводы: между животным и растительным миром на земле существует глубокая химическая связь. Люди и животные непрерывно отравляют воздух своим дыханием, а леса, поля, луга и сады очищают его и вновь делают пригодным для дыхания.
В дальнейшем Пристли установил, что «чистый воздух», выделяемый растениями, это особый газ — кислород.
Впоследствии, однако, Пристли постигла горькая неудача. Когда он через несколько лет повторил свои опыт, ветка закапризничала — не стала исправлять воздух. Вновь и вновь он повторял опыты. Иногда они удавались, иногда нет. «Видимо, мне неизвестна вся истина. — думал Пристли.— Я упускаю из виду какое-то важное условие».
Посмотреть опыты знаменитого химика приехал в Англию голландский ученый Ингенгуз. Он узнал о неудачах Пристли и, возвратившись домой, стал усердно продолжать его опыты. У него было одно преимущество: когда-то он бывал в Женеве и слыхал об опытах Бонне. Теперь это пригодилось ему. Скоро он выяснил, почему капризничала ветка у Пристли. Очень просто: ветке нужен свет; в темноте или на слабом свету она бессильна. А Пристли, не зная этого, ставил свои опыты то в ярко освещенной, то в полутемной комнате, и оттого они то удавались, то нет.
Ингенгуз установил еще и другой важный факт: исправлять воздух способны только зеленые части растений. Не кора, не сердцевина, не корни, не ветви, а только зеленые листья и побеги. Зеленый лист — вот что поддерживает дыхание всего населения земли.
↑ Куда исчезает углерод
Итак, растения на свету выделяют кислород. Они исправляют воздух, и это полезно людям и животным. А какую пользу получают от этого сами растения? Не может быть, чтобы природа устроила так только в угоду животному миру; какая-то «выгода» должна быть в первую очередь для самих растений.
Этим вопросом в 1782 г. занялся женевский ученый Сенебье, который потратил на решение его целых семнадцать лет.
Сенебье первым делом решил выяснить, откуда растение берет кислород. Оказалось, из углекислоты.
Но в состав углекислоты, как тогда впервые было установлено химиками, входят два вещества — углерод и кислород. Кислород, выделяемый зелеными листьями из углекислоты, тотчас же уходит в атмосферу. А углерод? Что происходит с ним?
Сенебье необычайно взволновался, когда догадался, в чем дело. Да ведь углерод остается в листе! Лист съедает его.
Было отчего волноваться: весь вопрос о питании растений вдруг предстал в совершенно новом свете. Углерод — это сажа, уголь. Если сжигать дрова при слабом доступе воздуха, они превращаются в уголь. Растение почти наполовину состоит из углерода. Откуда же он попадает туда? Раньше думали, что углерод берется из почвы. Но попробуйте удобрить грядку сажей или толченым углем и посадите, скажем, репу. Посмотрите: возьмет ли ваша репа за все лето из земли хотя бы 1 грамм, сажи или угля? Нет, не возьмет. А между тем репа вырастет, значит откуда-то она все же наберет углерода. Откуда же?
Из углекислоты, разлагаемой зеленым листом. А так как углекислота — составная часть воздуха, то выходит, что растения питаются воздухом!
Такой необычайный вывод сделал Сенебье.
Какой шум поднялся среди ученых! Какие споры! Невозможно, говорило большинство, чтобы воздух был пищей.
Чтобы прекратить споры, ученик Сенебье Теодор Соссюр выступил в 1804 г. с очень наглядным опытом. Под большой стеклянный сосуд он поместил ветку барвинка и к воздуху в сосуде примешал строго определенное количество углекислоты. Сосуд выставил на свет. Через несколько дней углекислоты в сосуде убавилось, зато прибавилось углерода в ветке. Соссюр это точно установил с помощью весов.
Однако и после этого противники Сенебье не унялись. «В вашем сосуде, — говорили они Соссюру, — углекислоты было много, а в атмосфере ее очень мало: всего около 0,03%, то есть 1 литр на 3 тыс. литров воздуха. Растение не может расти за счет столь разреженной пищи».
Но и этот довод был разбит. В 1840 г. француз Буссенго блестящим и сложным опытом доказал, что весь углерод в растении накапливается исключительно из воздуха.
Атмосферная углекислота действительно очень разреженная пища. Но вот представьте себе большой дуб. Поверхность всех его листьев составляет 2500 кв. метров — четверть гектара. И всей этой огромной поверхностью дуб с утра до вечера беспрерывно поглощает свою невидимую пищу — углекислоту. Как бы мало ни было ее в атмосфере, дуб свое возьмет.
Зеленые листья — это огромный, широко раскрытый и жадный «рот» растения.
↑ Великий круговорот
Поверхность земного шара покрыта бесчисленными растениями степей, лугов, болот, тундр, пашен, лесов, огородов, садов. В морях и океанах произрастают водоросли и планктон, микроскопические растительные организмы. Весь этот необъятный растительный мир съедает многие миллиарды кубометров углекислоты. И все же углекислоты в воздухе не убывает.
В природе непрерывно совершается великий круговорот углерода и кислорода. Везде, где дышат живые организмы, везде, где происходит гниение и горение, кислород соединяется с углеродом и образуется углекислота. Но, с другой стороны, при питании растений идет обратный процесс: углекислота разлагается на углерод и кислород. При этом кислород возвращается в атмосферу, а углерод входит составной частью в растения. От растений этот углерод попадает и в тело животных — в виде растительной пищи. А при дыхании, горении и гниении этот углерод снова вступает в соединение с кислородом и образует углекислоту, которая опять разлагается зелеными листьями растений. И так — без конца.
Каждый из нас — участник этого великого круговорота. Ежедневно с пищей я принимаю углерод, заключенный в хлебе, овощах, мясе. Углерод в моем теле вступает в соединение с кислородом, который я вдыхаю, и это дает мне тепло и жизнь. А образовавшуюся углекислоту я выдыхаю, и она уходит в огород или в сад и питает там репу, капусту, картофель, яблоки.
Ежедневно я выдыхаю 300 литров углекислоты, в ней содержится 150 граммов углерода. За шестьдесят лет жизни это составит больше 3 тонн угля. За счет моего дыхания может вырасти двадцать-тридцать больших берез. А Магнитогорский завод-гигант один способен прокормить леса, поля, луга, сады и огороды целого района.
↑ Кормилец всей земли
В живом организме черного угля или сажи не увидишь. Как ни терзай живое растение, как ни мни его, все равно не найдешь даже микроскопический крупинки угля — ни в корнях, ни в стволе, ни в листьях. Но мы ведь теперь точно знаем, что углерод там должен быть. Он взят растением из углекислоты. Почему же мы его там не находим? Потому что, едва попав в лист, углерод сразу же изменил свой вид. В первое же мгновение с ним начались замечательные превращения.
Прежде всего углерод в листе вступает в соединение с водой. Из углерода и воды образуются разные виды сахара, а из сахара — крахмал. Сахар и крахмал — главное питание растений и в то же время главный строительный материал для ствола, корней, ветвей, листьев и плодов.
С водой из почвы поднимаются в лист растворенные соли азота, серы, фосфора, кальция, железа и многих других элементов. Углерод и с ними вступает в соединения, очень сложные и многообразные. Образуются белки, жиры и сотни других веществ. В листе безостановочно идет сложнейшая химическая работа. Одни вещества создаются, другие разрушаются, и из их остатков строятся новые вещества.
Так из мертвых веществ природы — газов, воды и солей — растение строит живой организм, который дышит, растет и размножается. И главный «заправила» во всем этом — углерод, добытый растением из углекислоты, которая мертвит все живое.
Наука теперь с точностью установила, чем питается растение. Прав Сенебье: основная пища растений — воздух. Но прав был и Ван-Гельмонт: растения питаются и водой. Но правы были и древние ученые: растениям нужна и земля, те минеральные соли, которые в ней есть. Правда, солей требуется горстка: ива Ван-Гельмонта за пять лет съела только 60 граммов солей, но без них она погибла бы.
И вот вспомним теперь об американских лесах секвойи. Они могут спокойно расти на том же месте еще сотни лет — пищи хватит. Воздуха вокруг сколько угодно, воду дают дожди, а солей потребляется так мало, что их запаса в земле хватит надолго. Кроме того, запас солей в земле все время восстанавливается за счет гниения и распада отживших деревьев, листьев, трав и погибших животных, в которых накопилось много солей (зола).
Растения кормят не только сами себя, но и все животное население земного шара. Ни человек, ни зверь, ни птица, ни рыба — никто не может самостоятельно создать крахмал или белок из мертвых веществ природы. Все животные кормятся пищей, которую создают зеленые листья растений. Даже хищники, питающиеся только мясом, и те, в конечном счете, зависят от растений, потому что их жертвы питаются растениями.
Зеленый лист — кормилец всей земли.
↑ Лучи в плену
У всех веществ, которые производит растение, есть одно общее свойство — они горючи. Белки, жиры, крахмал, сахар могут гореть, они способны давать тепло и свет. Это свойство покажется странным, если вспомнить, чем питается растение. Растение строит себя из воды, воздуха и минеральных солей почвы. Эти тела не горючи. Сколько ни чиркай спичек, воздуха не зажжешь, земли тоже, а воду и подавно. Но стоит поднести спичку к соломе или к сухим дровам, как они запылают горячим, ярким пламенем. Выходит, что растение способно превращать негорючие вещества природы в горючие.
Еще Сенебье глубоко задумался над этим фактом. И он пришел к выводу: эта горючесть — от солнца. Листья поглощают свою невидимую пищу только днем, пока светит солнце, следовательно листья работают силой солнечного луча.
150 млн. километров несется солнечный луч в пространстве, прежде чем коснется земли, но, как только коснется ее, с ним начинается длинная цепь превращений.
Вот солнечный луч пал на камень. Его энергия превратится в тепло — камень нагреется. Но камень неспособен удержать тепло, оно постепенно рассеется в пространстве.
Но вот солнечный луч коснулся зеленого листа. Лист не рассеет драгоценную энергию солнца — он поглотит ее и сохранит.
С помощью солнечного луча лист разлагает углекислоту на углерод и кислород. Проделав эту работу, энергия луча не исчезает бесследно, она скрывается в углероде, из которого строится тело растения. До поры до времени углерод держит солнечный луч в плену. Но как только углерод начнет соединяться с кислородом — при горении, при дыхании, — солнечный луч вырвется из плена и начнет новую работу и новую цепь превращений.
Растения удерживают и накопляют на земле огромное количество солнечной энергии. Накопленной растениями энергией пользуются животные и человечество. Когда мы едим хлеб, то поглощаем и солнце. В нашем теле солнечный луч оживает: он согревает нас, движет нашими мускулами. Мы рубим в лесу дрова и везем их домой. Но мы везем не просто дрова — везем и спрятавшееся в них солнце. И когда затопим печь, солнце вырвется веселым огнем, осветит и согреет нашу комнату.
Неисчислимые запасы солнечной энергии хранятся в каменном угле, торфе, нефти. Эти запасы созданы еще миллионы лет назад первобытным растительным миром земли. Наши фабрики, электростанции, паровозы приводятся в действие лучами солнца, которые упали на землю еще в незапамятные времена.
Растения — это бесчисленные кладовые даровой энергии, притекающей от далекого небесного светила. Зеленый лист — это, по словам великого русского ученого Тимирязева, «посредник между небом и землей».
Источник