Краткое содержание Шукшин Беседы при ясной луне для читательского дневника
Пенсионеру Николаю Баеву было 63 года. Всю жизнь он проработал в конторах, вначале работал счетоводом, потом бухгалтером. Нажил себе бессонницу. А одной его знакомой, Марье Селезневой, незадолго до выхода на пенсию пришлось по состоянию здоровья уйти с работы в детском саду и устроиться сторожем в сельмаг. Старик Баев об этом узнал и повадился ходить в сельмаг по ночам к Марье. Там он отводил душу за разговорами. Сидели и беседовали обычно часов до трех-четырех, потом Баев уходил, а Марья ложилась спать и остаток ночи спала.
Свет они не включали, ночи были лунные. Марье нравилось сидеть и мечтать о чем-то хорошем, а Баеву нравилось говорить. Баев любил рассуждать о жизни и рассказывать о себе. Баев критиковал окружающих, особенно молодежь, за то, что все живут безалаберно, ничего не планируют. То ли дело он, Баев, у него все, как надо, все по полочкам!
Ему бы образование хорошее, а не полтора класса ЦПШ, и где бы он тогда был! – рассуждал он. Отец Баева сожалел перед смертью, что не пустил сына в свое время учиться, когда тот сильно просился, да что уж, было поздно… Может, отец был вовсе ему и не отец, — предполагал Баев, — уж больно Баев вышел башковитым, по сравнению с отцом.
На войне Баев не был, не взяли по зрению. А зрение, как он объяснял Марье, он в детстве посадил, когда по ночам самоучкой учился читать. В общем, Баев все вел к тому, какой он умный и способный. Он утверждал: «В войну с наганами-то бегать да горло драть – это ишо не самая великая мудрость». Бойцов он называл горлопанами и считал, что голову никакими орденами не заменишь.
Однажды, в одну из лунных ночей, житель села Петька Сибирцев, нагулявшись у родни на свадьбе, отправился в магазин. Спьяну он перепутал день с ночью. Марья, когда увидела, что кто-то подошел к магазину снаружи и пытается открыть дверь, очень испугалась, начала даже молиться. Но особенно перепугался Баев. В панике он начал требовать, чтобы Марья выстрелила в дергавшего дверь человека из ружья. Но Марья не смогла, не решилась. Потом она рассмотрела, что это был Петька, открыла дверь.
Баев, когда чуть успокоился, попытался сделать Петьке нравоучение. Сказал, что как раз сейчас его внучка читает книжку про Александра Невского, но только Баев не верит, что Александр Невский мог защитить землю русскую с такими вот воинами, вроде Петьки. Петька посоветовал ему написать опровержение в газету и с тем ушел.
Заспешил домой и Баев, потому что после пережитого страха у него скрутило живот. Тревожная выдалась ночь.
Рассказ учит тому, что уважать и ценить надо не только себя; не стоит без конца хвастаться своими бесчисленными достоинствами и достижениями! Наоборот, надо учиться видеть и замечать достоинства и положительные качества других людей и, ни в коем случае, не ставить себя выше.
Читать краткое содержание Беседы при ясной луне. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений
Шукшин. Краткие содержания произведений
Картинка или рисунок Беседы при ясной луне
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
Музыкант в преклонном возрасте регулярно приходит к памятнику для того чтобы исполнять свои мелодии на скрипке перед горожанами. Люди всегда приходят послушать
Сергей Довлатов является представителем русской литературы второй половины 20 века. Фразы из его произведений давно разбиты на всем известные афоризмы. Однако признание пришло только после смерти писателя.
Детство известного писателя Валентина Распутина прошло в небольшом сибирском селе. Поступив в Иркутский университет, Распутин сразу же начинает свою творческую деятельность. Он работает внештатным репортером в молодежной газете.
Знаменитая опера Бизе показывает нам любовную и в тоже время печальную историю Карменситы и Хозе по произведению Проспера Мериме.
Борис Житков родился в интеллигентной семье, преподавателя и пианистки. Произошло это 30 августа 1882 года. У них дома всегда были гости, ученые, музыканты и поэты. Когда Борису исполнилось 7 лет, семья переезжает в Одессу.
Источник
Беседы при ясной луне
Театр имени Ермоловой
П остановка по рассказам Василия Шукшина «Крыша над головой», «Сапожки», «Вянет, пропадает», «Сватовство».
Фрагмент из книги Ю. А. Дмитриева «Государственный академический Малый театр» (Отечественная драматургия 1967–1985):
«Тема деревни возникала в спектакле, поставленном по рассказам В. М. Шукшина «Беседы при ясной луне». Инсценировал рассказы В. Иванов, он же осуществлял режиссуру.
Для инсценировки были выбраны рассказы «Крыша над головой», «Сапожник», «Сватовство», «Верую», «Срезал», а также отрывки из некоторых других произведений писателя.
Премьера состоялась в феврале 1976 года в филиале театра. Оформлял спектакль художник И. Новодворский, ранее он вместе с Шукшиным работал над фильмами. Музыкальное оформление принадлежало А. Паппе.
Перед тем как спектакль увидел свет, режиссер писал в газету: «Хочется, чтобы прозвучала невероятная доброта, какое-то удивительное внимание к человеческой судьбе, к тому, что происходит в мире».
Чтобы усилить русский колорит, постановщик пригласил для участия в действии известную исполнительницу народных песен Л. Рюмину.
При постановке Иванов (он сам об этом говорил) прибегал к советам Шукшина, и это пошло на пользу спектаклю. Утверждался своеобразный спектакль-беседа, когда большинство действующих лиц находились на сцене, порой в качестве заинтересованных свидетелей происходящего.
Театр воспроизводил шукшинские беседы тихо, иногда с грустинкой, а иногда с хлестким юмором. Актеры сидели по бокам сцены и в ее глубине, они постоянно старались входить в контакт со зрителями. А на переднем плане сцены стояла декорация, изображавшая переднюю стену дома. Стена поднималась, и зрители видели то бедную комнату горемычной Анисьи, то квартиру Ольги Сергеевны, то хорошо обставленную избу председателя колхоза. Здесь жили люди Алтая. Все они мечтали о чем-то лучшем, часто им самим не вполне ясном. О счастье мечтал шофер Иван (В. Борцов). Он считался передовиком труда, но испытывал недовольство своим положением. Душа требовала красоты, познания мира, понимания того, каким будет мир в будущем.
А председатель колхоза Матвей (В. Хохряков) после сорока лет совместной жизни задавал жене странные вопросы, например: а есть ли на свете любовь? И боится ли жена смерти, которая к нему все ближе подбиралась?
Трудно оставаться одному, вот и тянется, потеряв жену, старик Глухов (И. Любезнов) к кроткой своей ровеснице Отавихе (С. Фадеева). И дело вроде пошло на лад, и цветы приготовлены, но рушит все Ольга Малышева, то ли из ревности, то ли просто из зависти, переходящей в жестокость.
А сколько любви заключено в угрюмом Николае (В. Коняев), хотя, кажется, он целиком предан будничным заботам о хозяйстве, о детях, о Катерине (О. Чуваева).
В представленных характерах режиссер и актеры, следуя за автором, искали поэзию и философию жизни. Здесь смешивались красота и юмор, романтика и проза.
Вянет, пропадает молодая женщина Анисья (М. Овчинникова), она жаждет любви, а Владимир Николаевич (Е. Буренков) поглощен собой, пофилософствует, выпьет рюмочку и отправится смотреть телевизор.
Глеб Константинович (С. Маркушев) стремился «срезать» собеседников, делал он это для потехи, чтобы возвыситься в собственных глазах, не замечая, что оскорбляет тех, с кем имеет дело.
В поисках смысла жизни Иван приходил к священнику (Р. Филиппов). А тот, притоптывая, кружился по комнате, и было непонятно, то ли он пел, то ли кричал: «Ве-е-е-рую в авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию, в космос, в невесомость, ибо это объективно». По мастерству, по силе проникновения в образ — лучшая работа спектакля.
Имелись в спектакле и недостатки: некоторые характеры раскрывались скорее через повествование о них, нежели через действие.
Тем не менее спектакль получился, бесспорно, интересным, в нем действовали люди с непростыми характерами, переживавшие сложные жизненные перипетии. Удачный выбор литературного материала во многом определил успех работы театра».
Источник
Беседы при ясной луне
Марья Селезнева работала в детсадике, но у нее нашли какие-то палочки и сказали, чтоб она переквалифицировалась.
— Куда я переквалифицируюсь-то? — горько спросила Марья. Ей до пенсии оставалось полтора года. — Легко сказать-переквалифицируйся… Что я, боров, что ли, — с боку на бок переваливаться? — Она поняла это «переквалифицируйся» как шутку, как «перевались на другой бок».
Ну, посмеялись над Марьей… И предложили ей сторожить сельмаг. Марья подумала и согласилась.
Беседы при ясной луне скачать fb2, epub бесплатно
Ему всё сходило с рук. Разбитые стёкла, вывинченные лампочки, сорванные уроки, драки. К его матери вечно приходили учителя и милиционеры, родители обиженных ребят и возмущённые общественники. Мать молча выслушивала их и виновато опускала глаза. Можно было подумать, что она была участницей его проделок. А он стоял в стороне, словно его это не касалось.
— Что вы думаете с ним делать? — спрашивали у матери.
Она пожимала плечами. Потом дрогнувшим голосом говорила, что он отбился от рук, что не в силах с ним совладать. И начинала тихо плакать. Он привык к этим сценам, заранее зная, чем они кончатся, и переносил их как горькое, но необходимое лекарство. Когда к нему очень приставали, он давал обещание исправиться. Лишь бы отвязались.
Юрий Яковлевич Яковлев
С ВАСИЛЬЕВСКОГО ОСТРОВА
Умерли все. Осталась одна Таня.
Из дневника Тани Савичевой.
Ленинград, 1942 год.
Я Валя Зайцева с Васильевского острова.
У меня под кроватью живет хомячок. Набьет полные щеки, про запас, сядет на задние лапы и смотрит черными пуговками. Вчера я отдубасила одного мальчишку. Отвесила ему хорошего леща. Мы, василеостровские девчонки, умеем постоять за себя, когда надо.
В третьей бригаде колхоза «Гигант» сдали в эксплуатацию новое складское помещение. Из старого склада — из церкви — вывезли пустую вонючую бочкотару, мешки с цементом, сельповские кули с сахаром-песком, с солью, вороха рогожи, сбрую (коней в бригаде всего пять, а сбруи нашито на добрых полтора десятка; оно бы ничего, запас карман не трет, да мыши окаянные… И дегтярилн, и химией обсыпали сбрую — грызут), метла, грабли, лопаты… И осталась она пустая, церковь, вовсе теперь никому не нужная. Она хоть небольшая, церковка, а оживляла деревню (некогда сельцо), собирала ее вокруг себя, далеко выставляла напоказ.
Юрий Яковлевич Яковлев
Сколько маленький Коля помнил себя в войну, он всегда был голодным. Он никак не мог привыкнуть, приладиться к голоду, и его ввалившиеся глаза сердито поблескивали, постоянно искали добычу. Черноволосый, нестриженый, взъерошенный, с проступающими ребрышками, он был похож на маленького исхудалого волчонка. Он тянул в рот все, что было съедобным,- — щавель, вяжущие ягоды черемухи, какие-то корни, дикие лесные яблоки, пронзительно кислые и крепкие. Дома ему давали болтанку и хлеб. Мать добавляла в муку веники — вымолоченные метелки проса, и хлеб был тяжелый, вязкий; от него пахло сырой глиной. Но и этот хлеб голодный мальчонка съедал мгновенно, жадно посапывая раздутыми ноздрями.
Источник
Беседы при ясной луне — Шукшин Василий Макарович
Беседы при ясной луне — Шукшин Василий Макарович краткое содержание
Беседы при ясной луне читать онлайн бесплатно
Марья Селезнева работала в детсадике, но у нее нашли какие-то палочки и сказали, чтоб она переквалифицировалась.
— Куда я переквалифицируюсь-то? — горько спросила Марья. Ей до пенсии оставалось полтора года. — Легко сказать — переквалифицируйся… Что я, боров, что ли, — с боку на бок переваливаться? — Она поняла это «переквалифицируйся» как шутку, как «перевались на другой бок».
Ну, посмеялись над Марьей… И предложили ей сторожить сельмаг. Марья подумала и согласилась.
И стала она сторожить сельмаг.
И повадился к ней ночами ходить старик Баев. Баев всю свою жизнь проторчал в конторе — то в сельсовете, то в заготпушнине, то в колхозном правлении, — все кидал и кидал эти кругляшки на счетах, за целую жизнь, наверно, накидал их с большой дом. Незаметный был человечек, никогда не высовывался вперед, ни одной громкой глупости не выкинул, но и никакого умного колена тоже не загнул за целую жизнь. Так средним шажком отшагал шестьдесят три годочка, и был таков. Двух дочерей вырастил, сына, домок оборудовал крестовый… К концу-то огляделись — да он умница, этот Баев! Смотри-ка, прожил себе и не охнул, и все успел, и все ладно и хорошо. Баев и сам поверил, что он, пожалуй, и впрямь мужик с головой, и стал намекать в разговорах, что он — умница. Этих умниц, умников он всю жизнь не любил, никогда с ними не спорил, спокойно признавал их всяческое превосходство, но вот теперь и у него взыграло ретивое — теперь как-то это стало неопасно, и он запоздало, но упорно повел дело к тому, что он — редкого ума человек.
Последнее время Баева мучила бессонница, и он повадился ходить к сторожихе Марье — разговаривать.
Марья сидела ночью в парикмахерской, то есть днем это была парикмахерская, а ночью там сидела Марья: из окон весь сельмаг виден.
В избушке, где была парикмахерская, едко, застояло пахло одеколоном, было тепло и как-то очень уютно. И не страшно. Вся площадь между сельмагом и избушкой залита светом; а ночи стояли лунные. Ночи стояли дивные: луну точно на веревке спускали сверху — такая она была близкая, большая. Днем снежок уже подтаивал, а к ночи все стекленело.) и нестерпимо, поддельно как-то блестело в голубом распахнутом свете.
В избушке лампочку не включали, только по стенам и потолку играли пятна света — топился камелек. И быстротечные эти светлые лики сплетались, расплетались, качались и трепетали.
И так хорошо было сидеть и беседовать в этом узорчатом качающемся мирке, так славно чувствовать, что жизнь за окнами — большая и ты тоже есть в ней. И придет завтра день, а ты и в нем тоже есть, и что-нибудь, может, хорошее возьмет да случится. Если умно жить, можно и на хорошее надеяться.
— Люди, они ведь как — сегодняшним днем живут, — рассуждал Баев. — А жизнь надо всю на прострел брать. Смета. — Баев делал выразительное лицо, при этом верхняя губа его уползала куда-то к носу, а глаза узились щелками — так и казалось, что он сейчас скажет: «чево?» — Смета! Какой же умный хозяин примется рубить дом, если заранее не прикинет, сколько у него есть чево. В учетном деле и называется — смета. А то ведь как: вот размахнулся на крестовый дом — широко жить собрался, а умишка, глядишь, — на пятистенок едва-едва, Просадит силенки до тридцати годов, нашумит, наорется, а дальше — пшик. Марья согласно кивала головой.
И правда, казалось, умница Баев, сидючи в конторах, не тратил силы, а копил их всю жизнь — такой он был теперь сытенький, кругленький, нацеленный еще на двадцать лет осмеченной жизни.
— Больно шустрые! Я как-то лежал в больнице… меня тогда Неверов отвез, председателем исполкома был в войну у нас, не помнишь?
— Нет. Их тут перебывало…
— Неверов, Василий Ильич. А тогда что, С молокопоставками не управились — ему хоть это. хоть живым в могилу зарывайся. Я один раз пришел к нему в кабинет, говорю: «Василий Ильич, хотите, научу, как с молокопоставками-то?» — «Ну-ка», — говорит. «У нас колхозники-то все вытаскали?» — «Вроде все, — говорит. — А что?» Я говорю: «Вы проверьте, проверьте — все вытаскали?»
— Ох, тада и таска-али! — вспомнила Марья. — Бывало, подоишь — и все отнесешь. Ребятишкам по кружке нальешь, остальное — на молоканку. Да ведь планы-то какие были… безобразные!
— Ты вот слушай! — оживился Баев при воспоминании о давнем своем изобретательном поступке. — «Все вытаскали-то? Или нет?» Он вызвал девку: «Принеси, — говорит, — сводки». Посмотрели: почти все, ерунда осталась. «Ну вот, — говорит, — почти все». — «Теперь так, — это я-то ему, — давайте рассуждать: госпоставки недостает столько-то, не помню счас сколько, Так? Колхозники свое почти все вытаскали… Где молоко брать?» Он мне: «Ты, — говорит, — мне мозги не… того, говори дело!» Матерщинник был несусветный. Я беру счеты в руки: давайте, мол, считать, Допустим, ты должна сдать на молоканку пятьсот литров. — Баев откинул воображаемых пять кругляшек на воображаемых счетах, посмотрел терпеливо и снисходительно на Марью. — Так? Это из расчета, что процент жирности молока у твоей коровы такой-то. — Баев еще несколько кругляшек воображаемых сбросил, чуть выше прежних. — Но вот выясняется, что у твоей коровы жирность не такая, какая тянула на пятьсот литров, а ниже, Понимаешь? Тогда тебе уж не пятьсот литров надо отнести, а пятьсот семьдесят пять, допустим. Сообразила?
Марья не сообразила пока.
— Вот и он тогда так же: хлопает на меня глазами: не пойму, мол. Снимайте, говорю, один процент жирности у всех — будет дополнительное молоко. А вы это молоко, с колхозников-то, как госпоставки пустите. Было бы молоко, в бумагах его как хошь можно провести. Ох, и обрадовался же он тогда. Проси, говорит, что хочешь! Я говорю: отвези меня в городскую больницу — полежать. Отвез.
Марья все никак не могла уразуметь, как это они тогда вышли из положения с госпоставками-то.
— Да господи! — воскликнул Баев. — Вот ты оттаскала свои пятьсот литров, потом тебе говорят: за тобой, гражданка Селезнева, еще семьдесят пять литров. Ты, конечно, — как это так? А какой-нибудь такой же, вроде меня, со счетиками: давайте считать вместе… Вышла, мол, ошибка с жирностью. Работник, мол, недоглядел… А я — в горбольнице. С сельской местности-то туда и счас не очень берут. А я вон когда попал!
Источник