Алексей Серебряков рассказал о своём возвращении из Канады в Россию
Лайфстайл >>
В марте 2021 года стало известно, что Алексей Серебряков 
, 11 лет проживший с семьёй в Канаде, вернулся в Россию. Об этом актёр сказал в интервью изданию «Super» на одной из московских премьер. «Возвращение» Серебрякова, которого давно обвиняют в русофобии из-за его прямолинейных высказываний, спровоцировало волну пропитанных ненавистью спекуляций с использованием советской риторики с дежурным упоминанием предательства Родины. По мнению Серебрякова, в разжигании этой ненависти немалую роль играет телевидение, которое сеет семена зависти на почву народной нищеты. Об этом актёр заявил в интервью изданию «Москвич» .
«То, что это обсуждается как скандальная тема, смешно. Глупо в XXI веке говорить про предательство, отъезды, переезды и так далее. Человек, работающий на заводе «Рено», производящий французские машины на русской территории — он предатель родины или нет? А человек, который женился на украинке или азербайджанке? На мой поступок так реагируют, потому что мозгов мало — деградация населения слишком велика, и средства массовой информации, прежде всего теле, принимают в этом активное участие. Качество человеческого материала понижается, почему я и говорю про просвещение. У нас даже закон вышел, что оно теперь запрещено. Что значит «уехал»? Достаточно посмотреть мою фильмографию и понять, что я продолжаю работать в России, хотя господин Мединский, будучи министром культуры, и был возмущен, что я живу в Канаде, а получаю деньги в России. Но я русский артист, я играю в России, плачу немаленькие налоги и паспорт у меня российский. Очевидно, что если я снимаюсь три сезона в «Докторе Рихтере», а каждый съемочный период минимум полгода, то все это время я провожу в России. И говорить об отъезде как таковом достаточно сложно. Да, я переместился с детьми для обучения… Массы злятся, потому что у нас у большинства населения нет такой возможности — выехать. В России, по-моему, только 3–5% населения имеют загранпаспорта. Вообще у нас по большому счету нищая страна — она чрезвычайно богатая для одних и абсолютно нищая для большинства населения.
Поэтому да, заявляю открыто: мы по-прежнему живем на два города в разных странах, но я в меньшей степени, сейчас моя дочка с внучкой живут здесь, а Маша летает из Москвы в Торонто, где находятся и учатся в университетах двое моих сыновей. Где и какую жизнь они себе выберут, я не знаю. Это зависит от их профпригодности, реализации того, что в них заложено, того, что от них будет требовать мир, и того, что они сами будут требовать от себя».
В интервью журналисту издания «Super» Серебряков отказался сравнивать Канаду и Россию, заметив, что это глупо. Однако для «Москвича» актёр всё-таки сделал исключение и сопоставил Москву и Торонто.
«В Торонто я увидел то, ради чего повез туда детей, я очень рад тем переменам, которые с ними произошли благодаря жизни в Канаде. Считаю свой отчасти сумасшедший поступок с переездом правильным — как бы сложно нам ни было, результат налицо. Мои мальчишки — русские мальчики, дочь тоже. Они русские люди с абсолютно свободной западной идеологией, я сейчас говорю не про политические взгляды, а про то, что организовывает уличное пространство, прежде всего доброжелательность, свобода, открытость, толерантность и ответственность. Это то, что дает западная культура.
Надо сказать, что Торонто, как и вся Канада — это страна эмигрантов, 80% населения. И эти эмигранты очень быстро ассимилируются и привыкают к законам совместного существования — они привыкают ездить не больше 40 км/ч, откликаться на чью-то уличную беспомощность — у них рождается желание помочь другому человеку. Они очень быстро привыкают к этим удобным для жизни правилам, которые дают тебе возможность получать максимум комфортного существования. Я не думаю, что это невозможное для нашего населения поведение, но все-таки на нас наложен отпечаток XX века — страшнейшего в истории нашей страны, как, в общем-то, и вся кровавая и жестокая по отношению друг к другу история этой территории; история, разрывающая человеческие связи, отрицающая человеческое достоинство и ценность жизни, конечно, эта история довлеет, и надо принимать волевые усилия над собой для перемен, но они очень просты: по большому счету это только один вид деятельности — просвещение. Да, все усилия нужно класть на просвещение, образование и свободу — как сказал наш бывший президент, «свобода лучше, чем несвобода». В свободу нужно вкладываться — это то, чем сегодняшняя власть не собирается заниматься вообще».
В Москве актёру не хватает солнца и улыбок сограждан. А ещё актёр всерьёз обеспокоен проблемой уличных собак.
«Вопрос собак в городе — больная тема, ведь все мои собаки — подобранные. Я знаю людей, которые по-настоящему служат своей любви к собакам и кошкам — содержат приюты, убирают, лечат. Я не знаю, почему эту проблему не решают в Москве. В Торонто нет бездомных собак, а в Москве есть, и их много, а «собака бывает кусачей только от жизни собачьей», поэтому эту проблему надо решать на уровне законодательства, организации, финансирования и штрафов. Как показывают крупные европейские города, это реально. Хотя в Торонто тоже не самая совершенная система, но там организованы приюты, которые содержат все граждане города: ты из чека какую-то определенную сумму всегда отправляешь на решение этой проблемы».
Источник
«Левиафан»: Человек-человек, я тебя съем!
статья
Фильм Андрея Звягинцева, который ставит всем ноль
У экс-десантника, а ныне автослесаря Николая (Алексей Серебряков) красный от пьянства губернатор (Роман Мадянов) отжимает участок — почти в центре города Прибрежный, на берегу синего моря. Тот вызывает из Москвы сослуживца с дипломом адвоката (Владимир Вдовиченков), который везет с собой папку томящегося компромата на чиновника — любителя чужих земель. В группу поддержки Николая также входят жена Лиля (Елена Лядова) и сын от первого брака Рома (Сергей Походаев). На стороне губернатора — физический и политический вес: милиция, суд, да и церковь в лице архиерея (Валерий Гришко), который закономерно цитирует послание к римлянам («Всякая власть от Бога»). На фоне безмятежной и прекрасной стихии разворачивается поединок не за землю, но за правду, которую, как станет известно в финале, можно заполучить лишь одним способом.
Глава риторическая, в которой «Левиафан» плещется в брызгах контекста
Разговоры о том, насколько точно Звягинцев отображает отечественный быт и порочит ли он Россию, опутали «Левиафан» еще до того, как он оказался доступен широкой аудитории. Пока фильм то ли назло недоброжелателям, то ли благодаря «американскому» лобби собирает награды на международных кинофестивалях (Канны, Мюнхен, Лондон, Абу-Даби) и золотые статуэтки (уже есть первый для России за 46 лет «Золотой глобус», а также номинация на «Оскар»), в головах многих зрителей возрождается давнее заблуждение, что есть патриотическое кино, а есть плохое. Забывая о том, что качество картины никак не связано с тем, насколько ее приятно смотреть и есть ли среди героев носитель исключительно положительных характеристик, «Левиафан» отвергается частью общества, порой не глядя.
Трудно вспомнить, когда ленты Звягинцева не обвиняли в каких-то смертных грехах. Начиная с «Возвращения», его ругали и за фестивальную конъюнктуру (возмутительно: Тарковский, Антониони, медленное кино, библейские мотивы), и за чрезмерную отстраненность, и за то, что снимает не о России, а о каком-то многозначительном «никогде», и — новый виток — за то, что снимает о России (началось с «Елены», взбурлило теперь). «Левиафан» на родине заочно ждали с вилами и сетями, с законом о запрете обсценной лексики, прокатными трудностями, публичным неодобрением и игнорированием успехов на мировой фестивальной арене. Похожая сцена есть и в картине: губернатор (Мадянов) тоже не верит, что его противозаконной деятельностью московский адвокат (Вдовиченков) заинтересовался только потому, что хочет помочь другу (Серебряков). Он в этом видит происки политических оппонентов и людей из столицы (а мог бы свалить все на американцев).
Год культурной обиды на изображение социальных язв попеременно наступает в каждой стране (и иногда затягивается). В Иране в 2010 году режиссера Джафара Панахи приговорили к шести годам тюрьмы за «антиправительственный» фильм о выборах президента и вообще запретили снимать кино (под давлением мировой общественности иранца в тюрьму все-таки не посадили, но запрет, не помешавший ему тайно снять три картины, остался до сих пор). Советский кинематограф знает множество примеров, когда на полку запросто клали шедевры Эйзенштейна, Тарковского, Германа. Можно вспомнить, как ровно сто лет назад «Рождение нации» — трехчасовой эпос «отца кинематографа» Дэвида Уорка Гриффита о гражданской войне — общественность осудила за предвзятое отношение к чернокожим. Картина стала кассовым хитом (пожалуй, первым блокбастером), а Гриффит, суммировавший и отточивший все открытия в области монтажа, вошел в историю.
Видимо, предвидя зрительское затруднение, Звягинцев и его постоянный соавтор Олег Негин проговаривают некоторые мысли картины прямым текстом. То батюшка, выходя из магазина «Продукты», процитирует Николаю отрывок из Книги Иова: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?». То глава полиции Степаныч (Сергей Бачурский) отметит, что стрелять ради забавы по портретам российских президентов еще рано – «мало исторического зазора». Так и «Левиафан», хоть и инкрустирован метами наших дней (панк-молебен, «Владимирский централ» и «О боже, какой мужчина», портрет Владимира Путина в губернаторском кабинете), но о проблемах говорит отнюдь не новых. И ноль ставит не губернатору или РПЦ, а всем. Как говорит персонаж Владимира Вдовиченкова: «Во всем никто не виноват. Каждый виноват в чем-то своем. Во всем виноваты все. Даже если мы признаемся по закону — признание не является доказательством вины. Человек не виновен, пока не доказано обратное. Да кто будет доказывать? Кому?».
Глава поэтическая, в которой «Левиафан» уходит на глубину
Под тревожную музыку Филипа Гласса бурлит стихия, сменяются долгие планы природы на берегу Баренцева моря, как всегда виртуозно снятые Михаилом Кричманом. Небо отражается в воде, а вода, кажется, в небе. Потом в этот диалог гармоний втискивается человеческая цивилизация — дома-тени, ЛЭП, обветшалые мосты. Лежат на боку истлевшие суда. Будто мореходы столкнулись со зверем, который пустил их ко дну — то ли мифическим чудищем, то ли бюрократическим, потопившим в водовороте эффективного менеджмента целую отрасль. На фоне горы ютятся пятиэтажки, дети бродят с собакой по пустым улицам. Изредка человеческие фигуры мелькают в продуктовом магазине. В здании суда и прокуратуре кроме охраны и людей, не уполномоченных принимать решения, — никого. На центральной площади — неотъемлемый памятник Ленину. Церкви тут две: одна давно сгорела и стала убежищем для шляющихся без родительского присмотра подростков, вторая — блистая убранством и золотом, принимает губернатора при жене с сыном и прочих сильных края сего.
В этом городе «на краю мира» происходит рядовая борьба автослесаря с законом, который при покровительстве местной церкви обращается в Закон. Противостояние не Героя и Зла, но простого человека и несправедливости, которая кругами расходится по воде. И если с локальным злом в лице неприятного Николаю начальника полиции еще можно вести диалог, то ступенью выше все конфликты уже решаются исключительно силой. На уровне сюжета до последней трети картины «Левиафан» не предлагает ничего неожиданного: злоупотребление властью, безразличие, застольные разговоры с водкой и матом, плодотворное сотрудничество власти и церкви, мудрые слова, которые в разном контексте могут означать совершенно противоположные вещи.
Условная «оппозиция», которую представляют Николай, его вторая жена и ее любовник (по совместительству адвокат и армейский друг Николая), проигрывает поединок Левиафану ровно потому, что была разобщена, что дала ему пространство для маневра. Адвокат напуган, кающаяся жена то ли бросается с обрыва, то ли оказывается жертвой губернаторского плана по посадке Николая в тюрьму. В этой точке переплавлены все ключевые для картины моменты, чьи швы то ли сильнее, то слабее проявляются в течение фильма. И реальная история с колорадским сварщиком Марвином Химейером, и книга Иова, и «Левиафан» Томаса Гоббса, где библейская метафора переносится на государство, а также описывается, по мнению философа, естественная для общества «война всех против всех».
Связь с трактатами европейских философов XVII века роднит «Левиафана» с «Грузом 200» — более радикальным высказыванием о событиях в постсоветской России, где персонаж, сыгранный также Алексеем Серебряковым, упоминает «Город солнца» Томмазо Кампанеллы. У Звягинцева нет мертвых солдат и изнасилования бутылкой. У него соседствуют три иконки на водительской панели полицейского кузовка с тремя изображениями гологрудых красавиц (верных спутниц дальнобойщиков). Или в сабантуйном тире расстреливают портреты вождей (от Ленина до Горбачева). Наконец, на берегу лежит исполинский скелет голубого кита, к которому прибегает плакать Рома, расстроенный тем, что все идет наперекосяк (и чем дальше, тем хуже). Скелет не только рифмуется с остовами кораблей и разрушенной церковью, где поочередно ищут передышки мальчик и его отец, но выступает наглядной метафорой всей картины.
На морском просторе резвится кит — в противовес тонущим в иле костям. Новый «левиафан» (в любом из значений), новый виток повторяющейся бесконечной истории, растерявшей от этих бесконечных повторов истинный смысл слов и действий. История, которая в фильме Звягинцева показана словно с заднего сиденья, сквозь призму лобового стекла. Борьба всех против всех, торжество людей в черных автомобилях — и снова под музыку Гласса тянутся длинные последние планы, пока взволнованная стихия играется с яркой бочкой за миг до финальных титров.
Источник